— И тем не менее у Ферендира все получилось, — вмешался Дезриэль.

Сераф смерил друга негодующим взглядом.

— Очень неумно сказано, — заявил он по-прежнему ровным и бесстрастным голосом. — Импровизация — удел слабых. Использовать весь свой арсенал при малейшей угрозе — тоже удел слабых. Мы с тобой, Дезриэль, между прочим, последние в своем роде. Наш святой долг — сохранить унаследованную мудрость и передать ее Ферендиру.

— И эта мудрость гласит, что ученик всегда ошибается, а учитель всегда прав? — огрызнулся Ферендир.

Он понимал, что повел себя глупо и импульсивно, но молчать больше не было сил.

Сераф медленно повернулся и окинул юношу взглядом. В сощуренных глазах и на суровом лице читалось молчаливое порицание.

— Да как ты смеешь, — негромко проговорил он.

Ферендир постарался не думать об обиде и вести себя почтительно, но у него ничего не вышло. Он сам поразился своей дерзости, когда шагнул к Серафу и вызывающе бросил ему в лицо:

— Смею.

— Довольно, — сказал Дезриэль спокойно, но настойчиво. — Замолчите оба.

Ферендир с упреком посмотрел на того, кто обычно всегда помогал, поддерживал и проявлял чуткость. Даже после того как ученик с честью выдержал последнее испытание и проявил себя в бою, Дезриэль не поддержал его в споре с несправедливо строгим наставником.

Не дожидаясь больше ничьих слов, Ферендир отвернулся и зашагал прочь. Это не было похоже на настоящую ссору: они не накричали друг на друга, просто спокойно поговорили, не повышая тон. И все-таки сейчас юноша напоминал себе гору, из которой вот-вот вырвется фонтан бурлящей лавы.

Сераф что-то рявкнул ему вслед, Дезриэль окликнул по имени. Женский голос — Фальцеи или Меторры — прокричал, чтобы Ферендир не уходил. Однако юноша никого не слушал. Ему надоело, что один наставник постоянно придирался, а другой все никак не мог занять сторону подопечного. С этим пора было кончать. Сейчас следовало хотя бы на не которое время остаться одному, все осмыслить, разобраться в себе. Уйти подальше — только бы не чувствовать чужие взгляды и не переживать по поводу того, что все о нем подумали!

Лес поглотил Ферендира. Некоторое время он шел вверх по склону, а потом спустился в глубокую ложбину между крутыми холмами. Тут, в тени, было прохладно. Дневное солнце угасало, и в небе разливалась тьма, пришедшая из царства Улгу.

По каменистому дну оврага бежал спокойный ручеек с чистой холодной водой. Ферендир пошел вдоль течения и время от времени останавливался, чтобы глотнуть воды. Через некоторое время он выбрался на небольшой скальный выступ, откуда ручей небольшим водопадом срывался вниз. Ферендир нашел сухой валун, уселся там в позу лотоса, опустил локти на колени и сложил ладони перед собой. Он был абсолютно один. Тишину нарушали лишь шум воды, пение закатных птиц и далекие хриплые крики стервятников над мертвечиной. Сумерки только начали сгущаться, и было все еще светло.

Перед Ферендиром на камне лежал алмазный чекан. Если бы он дал волю кипевшему в груди гневу, то начал бы уничтожать этим чеканом все деревья в округе, рубил бы стволы и разносил в труху пни, упивался бы жалобным треском березок и елей, беспомощных перед его напором. Ему хотелось ломать и крушить! Повалить к своим ногам весь мир и заставить его признать, что юный Ферендир могуч, отважен и способен все на свете подчинить своей воле!..

И все же он понимал: так можно очень далеко зайти. Именно властью и разнузданностью Хаос соблазнял своих жертв. К счастью, Ферендир умел смирять ярость и недовольство, не давать им вырваться наружу. Двадцать лет обучения в храме не прошли даром. Молодой аларит хорошо контролировал практически все порывы своих страстей, даже самые бурные и неистовые.

Конечно, желание выплеснуть гнев было глупым и смехотворным — признак незрелой души и беспокойного ума. Ферендир устыдился, что подобные мысли вообще пришли ему в голову, да еще в таких ярких подробностях.

Однако, несмотря на то что юноша держал себя в руках, он все время спрашивал себя: «Почему? Почему Серафу невозможно угодить? Почему он никогда, даже вскользь, не похвалил меня? Неужели я настолько безнадежен и бездарен, что не заслуживаю ни слова поддержки и одобрения? А главное, почему я так страдаю без его похвал? На них свет клином сошелся? Если я действительно повелеваю собственными чувствами и миром вокруг себя, то почему меня волнует, что сказал или не сказал Сераф? Разве я недостаточно силен, самостоятелен и обучен, чтобы понимать, что получилось хорошо, а что — плохо? Какое мне дело до мнения Серафа? Неужели это так сложно — избавиться если не от неприязни Серафа, то от потребности в его одобрении? Освободиться от бремени и спокойно идти дальше своей дорогой?»

«А я? Поговори со мной!» — прозвучал чей-то голос.

Ферендир замер. Слова раздались совсем рядом, словно кто-то говорил ему на ухо. Однако лес, естественно, был пуст.

Ферендир стал ждать, уставившись на свои сложенные руки.

«Услышь меня. Поговори со мной», — снова прозвучал голос.

Это была гора.

Ферендир приготовился внимать светочу божественной мудрости, уселся поудобнее и отложил в сторону алмазный чекан, но тут внезапно услышал какой-то посторонний звук — на этот раз далекий и реальный.

Так звучали чьи-то медленные, заплетающиеся шаги: под ними чавкала земля и шуршали сухие листья.

Определив, откуда доносились звуки, Ферендир схватил алмазный чекан, спрыгнул с камня и осторожно пошел вниз по склону — на разведку.

Ну вот, опять! Шлеп. Шарк. Шлеп. Кто-то медленно, но верно брел через лес.

Ферендир перепрыгнул через ручеек и углубился в чащу.

Очень скоро он увидел источник шума и замер как вкопанный.

В лесу он был не один. Прямо на него ковыляли трупы. Все они двигались одинаково заторможенно, но кто-то при этом волочил ногу, кто-то шаркал по земле, а иные странным образом раскачивались. На многих еще висели фрагменты доспехов и одежды, от времени и лежания в земле превратившейся в лохмотья. Некоторые покойники волокли за собой надломанные молоты и топоры, хотя, судя по всему, забыли, зачем эти предметы нужны и как ими пользоваться.

Живые мертвецы.

Ферендир поразился и испугался. Он слышал страшные рассказы о полчищах трупов, которые восстали из могил в результате печально известного некротрясения и разбрелись по всему царству Хиш. Никто не осмеливался вставать у них на пути, разве что по крайней необходимости.

Со своего места Ферендир насчитал около двадцати живых мертвецов, но в лесных тенях явно бродили и другие. Не исключено, что сюда надвигалась целая толпа. Орда!

У живых мертвецов были пустые глазницы и отвисшие челюсти. У кого-то от костей еще не отстали куски высохшей плоти, обрывки мышц, другие же сохранили только скелет, отполированный временем и отмытый до блеска дождями. Кости не разваливались благодаря жуткой древней магии, которая однажды подняла их из могил.

Чего они искали? Куда стремились? Или просто так бродили без всякого смысла, ничего не замечая вокруг себя, до тех пор пока что-нибудь не встанет у них на пути?

С каждой минутой они подбирались ближе.

Ферендир не горел желанием на собственной шкуре проверить, насколько опасны были живые мертвецы. При виде их несметной толпы он просто захотел убраться отсюда подальше, обратно в лагерь, и предупредить остальных.

«Сколько же их всего? — подумал Ферендир. — Тебя обязательно об этом спросят, а ты ничего не сможешь ответить, потому что даже не удосужился хотя бы приблизительно пересчитать врага. Когда Сераф узнает, что ты просто развернулся и убежал, опять тебя с грязью смешает!.. Ну что ж! Не торопись. Разведай хотя бы приблизительно, сколько тут мертвецов и куда они направляются. И только потом вернись в лагерь и сообщи остальным… Не бойся! Действуй осмысленно».

Ферендир хотел было выйти из-за дерева, откуда следил за первой линией наступавших мертвецов, но оказалось, что он уже окружен со всех сторон. Ходячие трупы просто наводнили лес. Они по-прежнему ковыляли не спеша, без очевидной цели, с пустыми глазницами и широко разинутыми ртами — у кого-то нижняя челюсть нелепо свисала сбоку черепа. Их движения были нечеткими и неопределенными, как у сомнамбул, и все же все мертвецы явно шли прямо на Ферендира.