В последний раз такое происходило около трёх месяцев назад, очередной срыв, очередная течка, от которой не защитили твои таблетки. И снова я не смогу быть рядом с тобой, когда это так необходимо, не смогу поддерживать, ласкать, успокоить. Снова в этот сложный период ты будешь один…
Жар понемногу отступает, ты расслабляешься, разжимаешь пальцы и больше не цепляешься за футболку так сильно, словно это спасательный круг для тонущего, но лицо всё ещё искривлено болезненной тенью желания, распаляемого грядущей течкой. Но днём ты держишься, почти не выдаёшь своего состояния, лишь по ночам ты не в силах держать себя в руках, и именно по ночам твоя сущность всё больше рвётся на свободу.
Часы на тумбочке едва подсвечивают окружение слабым зелёным светом, цифры замерли на половине четвёртого утра. Ты снова провалился в более крепкий сон, дышишь глубоко, размерено, тихо, щекочешь тёплым дыханием предплечье. Фонарь подсвечивает белую кожу, и в темноте ты кажешься фарфоровой куклой. Прекрасной, отлитой лучшими мастерами этого мира куклой, и лишь движение грудной клетки выдаёт в тебе живого человека. Тёплого, родного, любимого.
У тебя отвратительный вкус, Коннор, просто ужасный, я говорил об этом не раз и готов повторять снова и снова, потому что иначе не понимаю, что ты нашёл во мне. Мне далеко не тридцать и даже не сорок, лучшие годы канули в лету вместе с хорошей формой. Я почти в два раза старше, гожусь тебе в отцы, но никак не в любовники, престарелый лейтенант с пивным животом, дурными привычками, дерьмовым питанием и разбитой жизнью. Наверное, я никогда не смогу разглядеть в зеркале того человека, которого видишь во мне ты, когда смотришь с такой щемящей нежностью во взгляде.
С твоим появлением жизнь больше напоминает хороший сон, и я всё жду, когда проснусь. Потому что не может это счастье длиться вечно, не может молодой, красивый парень, который в состоянии покорить любого статного альфу, остановить свой выбор на старой, планомерно спивающейся бете. Но пока ты здесь, рядом, обнимаешь мою руку, согревая её своим теплом, я буду принимать любой твой выбор, даже если он кажется откровенным дерьмом.
— Ещё так рано, почему ты не спишь?
Твои почти чёрные в темноте комнаты глаза блестят беспокойством, а голос мило хрипит спросонья. Всё-таки разбудил. Знал ведь, что не нужно так пялиться, ведь в преддверии течки ты спишь ещё более чутко, чем обычно, а сейчас отдых нужен особенно сильно.
— Уже засыпаю, прости, что разбудил.
Твои волосы слегка влажные от пота, мило вьются на концах, а кожа мягкая, бархатная, что кажется, будто её можно повредить, неудачно проведя мозолистыми пальцами. Ластишься к ладони словно кот, скучающий по ласке, целуешь мягко, почти невесомо и довольно щуришься, отчего сердце в груди нарезает очередной кульбит.
— Не думай ни о чём, Хэнк, и не волнуйся, просто спи. — Твои губы мягкие, язык неторопливо скользит между ними, лениво ласкает и почти сразу исчезает, оставляя лишь холодеющий отпечаток слюны. — Если с утра увижу у тебя мешки под глазами, то гамбургеров тебе не видать ещё месяц. Понял, мой лейтенант?
— Так точно.
Тихо смеешься, маленький чертёнок, отворачиваешься, прижимаясь вплотную спиной, и закидываешь на себя мою руку.
— Люблю тебя, — шепчешь сонно и почти сразу засыпаешь, уже не чувствуя поцелуя в висок.
— И я тебя.
Будильник мерзкой трелью разрывает утреннюю тишину, в очередной раз вызывая желание как можно сильнее бросить его в стену. Кровать кажется пустой и холодной, но из кухни доносится бодрящий, приятный запах свежесваренного кофе. Дверь открывается, и тонкая полоска яркого света из коридора становится в разы шире, почти полностью прогоняя утренний полумрак.
— Без сливок, четыре сахара, как ты любишь. — Улыбаешься и с глухим стуком ставишь чашку на потрёпанную временем тумбочку.
— И в честь чего такая щедрость, Коннор, как же все твои разговоры про вред большого количества сахара и негативное влияние кофеина на нервную систему? Дай угадаю, ты компенсируешь это тем, что на обед подсунешь очередную зелёную дрянь?
— Салат из печёной тыквы и бефстроганов, зелени сегодня минимум. Ты выглядел таким растерянным ночью, что я не мог тебя не порадовать, а в умеренных дозах кофе даже с таким количеством сахара сильно не навредит. — Присаживаешься на самый край кровати и тянешься к губам. — А вечером перед дежурством тебя ждёт десерт.
По тому, как эротично ты облизываешься и красноречиво бросаешь взгляд вниз, очевидно, что речь далеко не о сладком.
— Какой же ты развратник, Коннор.
Твой характер так многогранен, что невозможно перестать удивляться, как милый домашний мальчик резко меняет своё амплуа, на несколько секунд выпуская на свободу возбуждающего омегу.
— Ты раньше времени меня в могилу загонишь, если будешь так смотреть.
— Не говори глупости, Хэнк, я как раз делаю всё, чтобы ты сам себя в могилу не загнал. Кстати, через пару недель стоит снова сдать анализы, я уверен, что показатели улучшились. Тогда, возможно, у нас получится…
— Давай пока не будем загадывать. Хотя если после твоей месячной пытки правильным питанием и здоровым образом жизни ничего не изменилось, тогда бросим эту глупую затею.
— Хэнк…
— Коннор, не начинай, наша совместимость и так оставляет желать лучшего, ты же знаешь, плюс я давно не молод, не жди от меня результатов, как от молодого жеребца. Ты в курсе, что я хочу не меньше, но, может, мы слишком торопимся?
— Ты прав, прости. Пей кофе, пока не остыл, и будем собираться, не хочу попасть в пробку, как вчера.
Успели выйти из дома до того, как город в очередной раз встал колом, расчертив навигатор бордовыми линиями пробок. Кондиционер в старушке в очередной раз сломался, а слишком яркое солнце уже с утра сильно напекло голову через лобовое стекло. После удушающей духоты салона, от которой не особо спасали даже открытые настежь окна, департамент встречает приятной прохладой кондиционеров и не менее приятной тишиной. Не удивительно, до официального начала рабочего для ещё сорок минут, поэтому офис почти пустует. Лишь пара патрульных и, конечно же, детектив-говнюк, который, кажется, и без плановых дежурств ночует на работе, создают видимость жизни в просыпающемся участке. Выслуживается, падла.
— Андерсон, решил погоду испортить? Мало того, что не опоздал, так ещё почти на час раньше свой трухлявый зад притащил. Если ты и работать сразу начнёшь, меня раньше времени удар хватит. — Конечно, мудила, без твоих сраных комментариев не обойтись.
— Закрой рот, Рид.
Сраться с утра пораньше и портить настроение на оставшийся день точно желания нет, только эту помойку вместо рта, естественно, так легко не закроешь. Ну давай, выдай очередную хуйню.
— Лейтенант Андерсон, только что поступил вызов. Какой-то бродяга нашёл старый труп на заброшенном заводе Пакард*, патрульные ждут указаний на месте. — Как же ты вовремя появился, Коннор, чтобы не дать Риду исторгнуть из себя очередную порцию словесного дерьма.
— Счастливо оставаться, Гэвин.
И палец этот можешь себе в жопу засунуть, хуйло! С таким отношением к старшим по званию повышение, на которое ты так рассчитываешь, тебе в ближайшее время точно не светит, даже если ты самолично вылижешь до блеска зад Джеффри.
Заброшенный почти столетие назад полуразрушенный завод, ну что может быть прекраснее? Интересно, насколько старый там труп, Коннор после прошлого нарика до вечера с трудом оклемался. Остаётся надеяться, что в этот раз вонять будет меньше, ведь как бы плохо ему ни было, с места преступления его не выгонишь, пока каждый дюйм не осмотрит. Мой мальчик всегда держится достойно, не воротит нос даже в период ожидания течки, недаром профессионал своего дела. Только вот обмануть других своей непроницаемой маской у него получается, но на меня эта актёрская игра впечатления не производит. В прошлый раз было видно, как тяжело удавалось сдержаться и не сблевать прямо в квартире убитого, передвижения по комнате тоже доставляли ощутимый дискомфорт, а из-за запаха разложения и вовсе дышать через раз приходилось всем присутствующим. Можешь, хоть в этот раз ты решишь остаться в машине.
