— Ну не посадить, а оштрафовать, — все ещё отвечает насмешливо и немного снисходительно, — и что, как это связано с именно медициной-то? Ты пока только про деньги говоришь.

— Не знаю, не могу понять, как можно идти учиться на врача, — сдаюсь, не зная, что ещё привести в пример. Ты прав.

— Взгляды у тебя смелые, а вот отстаивать их смелости не хватает, — отвечает мне, но я не слышу в голосе злобы. Тон миролюбивый.

Остаток процедуры перекидываемся короткими диалогами. С ним очень приятно разговаривать, и я чувствую невероятное спокойствие, сидя рядом.

— Через три недели жду на повторный приём, — встаёт из-за кушетки, — снимем гипс и посмотрим, как срослось.

— Да, хорошо, — не хочу уходить, но не вижу вариантов, чтоб задержаться.

Как в тумане захожу в больничный сквер и сажусь на дальнюю от входа в больничное крыло лавочку.

Откуда такие яркие эмоции?

Еще и к дипломному опоздал, так что смысла идти в училище уже нет.

Ладно, у меня на завтра есть неоспоримое доказательство уважительной причины в виде гипса.

И некоторые мысли на сегодня.

========== Глава 3. Самые неясные перспективы ==========

Утро выдаётся жарким, во-первых потому что в наши широты наконец-то пришло полноценное лето, во-вторых, сегодня ночью у меня были сны, после которых с утра мне понадобился холодный душ, чтобы смыть с себя преследующие меня образы и некий стыд.

Конечно, в них был ты. Чувствую, как краснею, вспоминая отрывки снов.

После этого все начало вставать на свои места. Знаете, когда смотрите фильм до конца, видите твист, и после этого все события фильма воспринимаются уже по-другому. Вот так же случилось и у меня сегодня утром.

Меня немного удивляет, как спокойно я принимаю это открытие, ведь раньше такие эмоции я испытывал только от противоположного пола.

Вчера, пока я переживал свои новые эмоции, гипс был абсолютно выпущен из внимания.

Но это только на первое время, потому что, как только я оказался дома, стало очевидно, что теперь я ещё более беспомощен.

Гипс был огромный, как будто я сломал ещё и предплечье. Фиксировал не только палец и кисть, но ещё и запястье и доходил до середины лучевой кости.

Я настолько был занят тобой, что меня это даже сразу не забеспокоило.

А сейчас все мои планы на наброски рушатся на глазах, хоть я и увлечённо доказывал вчера, что рисовать надо головой.

Но не с совершенно неподвижной рукой.

Что это было? Недостаток опыта, или ты хотел посидеть со мной подольше?

Глупое предположение, с чего бы тебе. Тебе. Разрешил назвать себя на «ты». Я так и буду тебя называть.

Ну что ж, сегодня у меня будет повторный визит в травмпункт.

Подсознательно радуюсь этому и сразу вспоминаю свой сон. Там ты снова меня касался. Но я не убрал ногу, а вместо этого накрыл своей ладонью твою и скользнул пальцами вверх по твоей руке…

Тааааааааак! Хватит!

Прикидываю, что хорошо бы сегодня поставить дипломного в известность о том, что я опять или не приду, или по крайней мере — опоздаю.

Номера дипломного руководителя у меня нет, но есть номер старосты, которая тоже взяла книжную графику — это даже лучше.

Я так и не понял, зачем она это сделала: с такой живописью, как у Ани, нужно и диплом делать по профилирующему предмету.

Наверно, позвонить ей нужно было ещё вчера в больнице, но мои мысли были очень далеко.

Листаю контакты на телефоне и нахожу номер старосты, нажимаю и слушаю длинные гудки. Первый, второй, на пятом она отвечает:

— Да? — приятный, но растерянный голос. Может, ещё спала?

— Ань, привет, это Саша, — молчание на том конце, видимо, нужно уточнить, — одногруппник.

— Саша? Привет, не узнала, — по голосу становится понятно, что она не ожидала меня услышать.

— Слушай, такое дело, я вчера не приходил и сегодня опоздаю немного. Я палец сломал позавчера, а сегодня мне надо ещё раз в больницу, — начинаю тараторить, чтоб выдать большее количество информации.

— И как ты себя чувствуешь? — голос Ани изменяется и теперь звучит очень участливо, как будто ей правда не все равно. — Я скажу сегодня Николаичу, что ты задержишься, по-моему ему вообще поебать, кто там к нему ходит.

— Спасибо, Ань, ладно, мне надо бежать уже, — первым прощаюсь и кладу трубку.

Остаётся надеяться на Аню, хотя, в целом, всем уже все равно, прихожу я делать диплом в училище или делаю его дома. Теперь даже и Николаичу.

Структура нашего художественного заведения заслуживает отдельной истории.

У остальных курсов скоро начнется летняя сессия, а у педагогов уже сады в самом разгаре. Так что в училище всем не до дипломников, кроме их руководителей, само собой. Если, конечно, у такого руководителя нет сада.

Можно было сразу выбрать делать диплом дома, но к третьему курсу я понял суть обучения в художественном училище: нужно постоянно быть на виду.

Можно делать халтуру, но так, чтоб все видели, что ты стараешься.

Первые два курса я реально старался, но много прогуливал, совмещая учебу с работой и кутежом.

За это время заработал нехилый багаж — репутацию разгильдяя и немые укоры. Немые укоры впоследствии обретали голос и становились «тройками» в моей зачётке.

Последние два курса я поменял стратегию и не прогуливал. Сдавал слабые работы и периодически на занятиях занимался рабочими проектами. Как ни странно, уважение от преподов и положительные оценки не заставили себя долго ждать.

Абсурдность ситуации зашкаливала, но теперь стала моей жизнью.

Так что диплом я решил делать в том же духе — чтоб все видели, что я его делаю.

А уж то, что в кабинете я зачастую рисую не карело-финский эпос, который является темой моего диплома, а верстаю макеты для работы — вообще никого не волнует.

Вместе со мной дипломным руководителем Николаича выбрала ещё и Аня, наша староста. Это реально было откровением для меня. Аня умудрялась совмещать в себе талант к живописи, идеальную посещаемость и непоколебимую уверенность в себе.

Собираясь выходить, ловлю себя на мысли, а твоя ли сегодня смена?

Понимаю, что не могу выбросить тебя из головы.

А ещё я понимаю, что пытался вчера тебе понравиться. И безрезультатно.

Температура на улице только растёт, прикидываю, как мне сегодня будет жарко в чёрном, но других цветов мой гардероб не содержит. Не знаю, когда это началось.

Наверное, на втором курсе, когда я стал понимать, что на чёрных вещах меньше заметна краска и графит.

Надеваю чёрные джинсы и самую легкую чёрную футболку из имеющихся. Рука в гипсе мешает совершать простейшие действия, и все мои сборы занимают в несколько раз больше времени, чем обычно.

Тороплюсь, но стараюсь не шуметь в коридоре, чтоб не разбудить Макса.

Снова выбираю дойти до больницы пешком, чтобы немного обдумать свои действия, если встречу там тебя.

Волнуюсь, что сегодня снова твоя смена. И волнуюсь, что не твоя.

В 8:30 в травмпункте никакой очереди, все наносят себе травмы с обеда. Сразу же подхожу к окну регистратуры:

— Мне нужно на повторный приём, — показываю медсестре гипс.

Сегодня медсестра другая, но смотрит на меня так же безэмоционально, как вчерашняя, и протягивает:

— Проходите, у Владислава Константиновича свободно.

Дыхание перехватывает, судорожно хватаю ртом воздух и делаю глубокий вдох перед тем, как постучать в дверь.

В итоге стучу, только когда немного успокаиваюсь.

Хорошо хоть, что сейчас любое мое странное поведение можно списать на синдром белых халатов. Которого, кстати, у меня нет. Я равномерно тревожный в любой ситуации.

Захожу в кабинет после короткого «войдите».

Сидишь за столом со вчерашней книжкой в руках. Почти дочитал, осталось страниц сорок.

Поднимаешь на меня глаза и медленно длинными пальцами кладёшь закладку между страничек.

— Уже срослось? — произносишь серьезно и убираешь книгу.

Не могу понять эмоции на твоём лице. Как и свои перспективы. Они самые неясные.