Она больше не слышит музыки. Ни одной даже фальшивой ноты у себя в голове. Пусто. Анна словно провалилась в бездонную гнетущую тьму. Внезапно разверзнувшись, беспросветный мрак, зловеще посмеиваясь, утянул ее за собой. Анна верила. Она ЕМУ верила. Увидев раскаяние за прошлые грехи на мужественном лице и страшные муки в глазах этого сильного, но жестокого мужчины, она думала, что ее любовь может исцелить его раны, что их чувство взаимно и оно превыше всего. Она ошиблась. Звери не меняются. Волков не исключение. Глупое женское самолюбие или даже гордыня искренне полагала, что с ней такого не могло произойти. А вот и неправда…
Можно, конечно, “утешить” себя тем, что по крайней мере, в отличие от остальных, она осталась жива и относительно здорова. Он не причинил ей физического вреда как Ольге. Он не убил ее как Ирину. Но Стас покалечил ее душу. Он словно безжалостный монстр оставил после себя в груди только одно сплошное выжженное поле. Пусто. Внутри нее было пусто. Их брак, начавшийся как фиктивный, так и не смог стать настоящим. Все было фальшью. Его слова, его чувства, его признания — одна сплошная безжалостная ложь!
Слез не было. Ничего не было. Только непрекращающаяся боль натянутой гитарной струной изрезала ее всю. Вернувшись в квартиру своей бабушки, Анна не могла есть, не могла двигаться. Завернувшись в старую бабушкину кофту, которая еще пахла ее духами, она целыми днями неподвижно лежала, пытаясь хоть немного согреться. Леденящий душу озноб не проходил. Ее ломало и скручивало. Единственное, что могло хоть на несколько минут в день унять эту кровоточащую рану внутри, огромную и бескрайнюю, как мрачная пропасть — звонкий голосочек ее сына. Она жила только этими короткими мгновениями. Только пятнадцать минут в день она чувствовала себя живой. Когда Миша в первый раз не ответил ей, Аня искренне возжелала, чтобы ее сердце остановилось. Чтобы она умерла, и ее адские мучения закончились в то же мгновение. Но уже через пару минут она получила от своего маленького вредины один единственный смайлик: смешную рожицу с высунутым языком. И Аня разрыдалась. Вся адская боль словно собралась в одну струю и хлынула огромным потоком. Давясь слезами, она продолжала названивать, пока Миша не ответил:
— Я не хочу с тобой разговаривать! Я на тебя обиделся! Ты меня бросила!
Быстро взяв себя в руки, чтобы не напугать его, Анна сказала:
— Я очень тебя люблю, сыночек. Больше жизни. Ты и есть моя жизнь, — улыбнулась она в трубку от ощущения умопомрачительного счастья слышать голос своего ребенка.
— Тогда вернись! — буркнул Миша. — Я соскучился. И я хожу грустный. Мне это не нравится. И папа очень грустный. И это тоже мне не нравится.
— Я знаю, солнышко мое.
— Все неправильно! Я хочу, чтобы было правильно! — ругался обиженный детский голос в трубке. — Когда ты вернешься?
— Я не знаю, сладкий мой. Я не знаю… — а дальше ей пришлось объяснять шестилетнему ребенку очень сложные и болезненные моменты, а именно, как происходит расставания между взрослыми. Это было несправедливо по отношению к Мише. Из-за глупости и жестокости взрослых больше всего страдают дети. Поэтому собрав по осколкам всю свою силу воли и, стараясь не разрыдаться, Анна тщательно подбирала слова, чтобы ребенок не чувствовал себя нелюбимым, преданным и брошенным. Так как чувствовала себя сама Анна.
— Мне это не интересно, — неожиданно выдал Миша. — Ты должна вернуться. Ты говорила, что если люди ссорятся, то они мирятся. Миритесь! Быстрее!
— Мишенька, я… послушай…
— Не хочу! Не буду тебя слушать. Я даже уши закрыл, — ответил ребенок и бросил трубку. Аня с ужасом набирала его номер во второй раз, боясь, что он ответит. Но Миша взял трубку, продолжая дуться на нее и недовольно бурчать. А потом доброе сердце ее вредины оттаяло, и больше он не капризничал. Он рассказывал ей, как провел день, что нового узнал за сегодня, и всячески избегал упоминаний об отце. Удивительно, но маленькие дети порой бывают намного деликатнее, чем большинство взрослых.
Анна не знала наверняка, что сильнее ранит: жестокий поступок Стаса или мучительное расставание с сыном. Она не знала, как ей жить дальше. Где взять силы, чтобы справиться и идти дальше, несмотря на все произошедшее. Но одно она знала точно: она вернет себе ребенка! Плевать на то, что Волков может ее убить, за своего сына Анна будет бороться!
Вот уже который день, она неподвижно лежала на кровати, ожидая часа дня. Время для звонков установил Миша, диктаторским голосом сообщив, во сколько ей можно ему звонить. Видимо, ребенок изучил расписание Стаса, потому что в краткие моменты разговоров с сыном, она никогда не слышала голоса мужа. Часто ей звонила Армине, ругалась на Стаса, а еще рассказывала то, о чем Миша умалчивал: оставшись один, Волков стал уделять ребенку больше времени. С одной стороны, это радовало Анну, так как Мише было необходимо внимание отца, с другой — расстраивало. Ей в разы будет сложнее забрать у него ребенка. И это единственное, о чем она позволяла себе думать.
В дверь в очередной раз позвонили. Анна подумала, что опять приехал курьер от Армине с огромным количеством еды, которую она снова выкинет, даже не притронувшись. Когда же она открыла, то неожиданно увидела на пороге Карена.
— Трус, — усмехнулась Аня, скрестив руки на груди. — В очередной раз послал тебя решать за него проблемы.
— Ну что ж поделать?! — хмыкнул Карен, заходя внутрь. — Судьба у меня такая. И вообще, я сам вызвался, — он прошел на кухню и поставил пакеты на стол. — Это тебе от мамы-джан. Еще теплое.
— Зачем ты пришел?
— Поздравить тебя! — наиграно радостно сообщил Карен. — Ты теперь полноправная владелица завода “Монархъ”. Мы выиграли тендер. И теперь…
— По условиям брачного контракта я могу подать на развод, — отрезала Анна.
— Подожди… вот еще… — Карен протянул ей фотографии какой-то девушки и рассказал, что за всей клеветой по поводу измены стоит ее бывшая школьная подруга Кира.
— Мне все равно, — ответила Анна, небрежно пожав плечами. — Это ничего не меняет.
— Аня, послушай… Стас он…
— Он убил Ростика. Предположу, что Ирину убил тоже он. И умолчал об этом. Я не буду с ним жить!
— Я виноват в смерти этого гаденыша. За Ростика не вини мужа. Я должен был его остановить. Но я этого не сделал. Нарочно.
— Как ты мог? — ужаснулась Анна. — Господи, Карен!
— А вот так! Я терпеть не могу насильников. Гаденыш получил по заслугам! Такие мрази не должны жить. И мне все равно, что ты по этому поводу думаешь.
— Вы — нелюди! — воскликнула Аня, отшатнувшись от него.
— Возможно, — хмыкнул Карен, потирая свои черные усы. — А ты — ханжа с очень короткой памятью! Ты забыла, наверное, девочка, что именно Сурен стоял здесь, когда тебя навестил киллер. Тебя бы убили, Аня! Кто тебя тогда спас? Ты забыла, Анечка, что именно такой вот нелюдь, как Сурен, объявил войну всем криминальным авторитетам области ради тебя. И ни разу не пожаловался! Сколько бабок он потратил, чтобы вернуть тебе наследство! Сколько сил вложил! Вспомни всех твоих знакомых, кто еще на такое способен?
— Ты прав. Он это сделал. И за это я ему очень благодарна, но…
— Ой, да засунь себе в задницу свою благодарность! — взревел Карен, расхаживая по комнате. — Он тебя любит, Аня.
— Он не знает, что это такое…
— Он тебя пальцем не тронул, в отличие от остальных.
— То есть мне еще «спасибо» ему за это сказать?! — с горечью усмехнулась она. — Ты себя слышишь, Карен?! У тебя у самого четверо девочек. Как ты можешь его защищать?! А если бы одну из твоих дочерей избили так же, как Стас Ольгу? Или Ирину?
— Не приплетай сюда моих детей, — отрезал он. — Ты думаешь, я не понимаю?! Я все прекрасно понимаю, — он достал пачку сигарет, подошел к окну, открыл форточку и закурил. — Как я могу его защищать?! А я тебе объясню. Когда мне было лет шесть, мой отец умер. Из-за старой семейной ссоры родственники от нас отказались. Матери пришлось переехать сюда и найти работу, чтобы нас прокормить. Жилья у нас не было, и мало кто соглашался нанять женщину с маленьким ребенком. А потом ей “повезло”! Ее взяли на работу в “приличный дом”. Я только спустя время понял, что дед Волкова принял нас только потому, чтобы Сурену было с кем общаться. Он рос очень замкнутым и немногословным. А потом я понял, по какой причине, — он замолчал на мгновенье. Его лицо перекосилось от острой злобы. — Его отец был чудовищем. Ты об этом знаешь. А моя мать… первое время молчала, боясь потерять работу. Она жалела Сурена, помогала его матери залечивать раны, прятать синяки, ухаживала за ними. А однажды она не выдержала. И когда пьяный отец Стаса вновь начал избивать жену, она вступилась за нее, — Карена начало трясти от едва сдерживаемой ярости. — Я проснулся от жутких криков. Побежал в гостиную и увидел, как эта сволочь навалилась на мою мать. Он хотел ее изнасиловать. Я встал как вкопанный. Не двигался и просто смотрел. И ничего не сделал… понимаешь, Аня?! Я ничего не сделал…
