Я даже не знаю, что и думать. Верить ли словам Эмиля? Но он сам в таком подавленным состоянии, что даже слепому понятно: все очень даже хреново. Не нужно верить ему.

Мужчина обнимает меня, прижимает к себе, как младшую сестру, и что-то шепчет на ухо. Обещает, что все будет круто.

Оказавшись на верхнем этаже, я отказываюсь осознавать происходящее. С самого утра меня изнутри жрали плохие предчувствия. Я ведь чувствовала, что произойдет что-то неладное, и оно произошло. Знала бы я… Не ожидала такого поворота.

Если бы знала, что он окажется в больнице из-за меня, я, наверное, отдалась бы ему в том же доме. Он меня унизил, не отрицаю. Мои чувства всегда были для него пустым местом. Но Захаров отчетливо дал понять, что свою ошибку он уже осознал и старается все исправить. Но я упорно отказывалась верить ему.

Та пуля должна была убить меня. Точно так же, как та, которая вылетела из оружия брата. Мой родной хотел прикончить свою же сестру. Чего уж ожидать от чужих.

До самого утра врачи молчат. Эмиль отправляет меня в какую-то палату, просит, чтобы я отдохнула. Я засыпала на вечеринке и дико хотела полежать, но после того покушения я даже глаз сомкнуть не могу. В моих мыслях только Захаров. В ушах звенят его слова о том, что я ни любить себя не даю, не ненавидеть. Я даже толком не соображаю, что он имел в виду.

Возвращаюсь к палате Захарова.

– Операция прошла хорошо, Мира. Пожалуйста, немного приди в себя. Ты как мертвец, честное слово. На тебя страшно смотреть. Если с тобой что-нибудь случится, Захаров меня прикончит. Да и голодная ты. Давай спустимся вниз – и ты что-нибудь перекусишь?

– Я хочу увидеть Тимура, – заглядываю в синие глаза и смотрю с мольбой. – Просто увидеть. Разве я многого прошу?

– Врачи не разрешают, Мира. Да и он в отключке еще.

Вера – жена Артема – заставляет меня есть. Кусок в горло не лезет, честно говоря, но я и сама понимаю, что так нельзя. Беременна я и в первую очередь должна думать о малышах.

Пару дней назад я даже представить себе не могла, что буду так переживать за Тимура и желать, чтобы он скорее поправился и был рядом. Жизнь действительно странная штука. Сегодня думаешь одно, а завтра все оказывается совсем иначе.

– Я отдала ему дочь, чтобы он оберегал ее, – говорит мой отец, шагая из угла в угол в коридоре. Откровенно говоря, он действует мне на нервы. Зачем только пришел… – Думал, все эти бандитские гонки остались позади. Но все совсем не так. А если бы она умерла? – кивает на меня.

В горле застревает ком. Мне неприятны его слова. Что бы там ни было, Тимур снова прикрыл меня. И сейчас слова отца сильно задевают. Пусть уходит!

– Он тут ни при чем, – вдруг заговаривает майор Тимофей. – Покушение было организовано на меня. У Тимура врагов не осталось. Все за решеткой или под землей. С памятника смотрят. А у меня, походу, они все еще есть. Я был за рулем, Миру посчитали моей женой. Хотели ее убрать, ударить в больное место. Тимур шустро просек ситуацию, прикрыл Мирославу. Виноват. Прошу прощения. Лучше бы Мира села за руль, а не я.

В его словах столько же боли, сколько в глазах. Я нервно сглатываю несколько раз, а потом перевожу взгляд на отца. Жестом даю понять, чтобы молчал. Достаточно. Когда он стал таким грубым и жестоким? Я собственного папу не узнаю. Неужели смерть брата их так перевернула на сто восемьдесят градусов?

– Я хочу его увидеть, – снова прошу Эмиля, потому что только он сейчас выглядит более-менее трезвым из друзей, которые сейчас находятся в больнице.

Бестужев лишь кивает и ближе к ночи меня впускают в палату Захарова. Он лежит в кровати белый как мел. Без чувств, без реакции. Сажусь на стул и беру его за руку.

Я обещала никогда не плакать из-за него. Однако сейчас я не могу справиться со своими эмоциями и чувствую, как по щекам текут горячие струйки. Шмыгаю носом, мысленно обещая, что прощу его. Пусть только поднимется на ноги – и мы по-прежнему будем вместе. Пусть как кошка с собакой, но все равно вместе. Пусть он будет жив и здоров.

– Тимур, – шепчу я, всхлипывая.

Вижу, как дрожат длинные ресницы мужчины. Он приоткрывает глаза и смотрит. Но не на меня, а куда-то за мою спину.

– Уведите ее отсюда, – говорит он еле внятно. Оборачиваюсь, замечаю отца у двери. – Уведите, и чтобы больше сюда не возвращалась. К себе заберите.

Я не понимаю, зачем он так говорит, почему делает мне так больно. Вроде бы я именно этого добивалась. Хотела, чтобы он сам отправил меня обратно домой, к родителям. Но сейчас так невыносимо слышать из его уст эти слова…

– Уведите, я сказал!

Всматриваясь в свое отражение в зеркале, я пытаюсь понять, что со мной происходит. Ведь я так долго шла к этому… Хотела, чтобы Тимур отправил к родителям, сдался. Но я вернулась в его же квартиру, моюсь в его же ванной и чуть позже пойду спать в его спальню. Именно его. Буду лежать и вдыхать запах, исходящий от его подушки. Буду вспоминать его прикосновения к моей коже и чувствовать, как по телу растекается жар. И это продолжается почти месяц.

Я, конечно же, отказалась ехать с отцом. Возможно, у них сейчас все хорошо, и живут они без бессмысленных споров, однако я с ними жить категорически против. И видеть недовольное лицо матери тоже.

Прекрасно понимаю, почему Захаров меня выгнал. Точнее, догадываюсь. В какой-то момент я даже задумалась и задала себе такой вопрос: «Разве Тимур бросил бы меня, будь я прикована к кровати?»

Думаю, нет. Характер у него жесткий. Местами грубый и безжалостный – это было изначально, когда он показал свое истинное лицо и признался, зачем строил со мной отношения. Но со временем он показал и другую свою сторону: как умеет заботиться, переживать. Как умеет вести себя нежно с женщиной и как переживает за любимую.

Несмотря на алкогольное опьянение, он все равно быстро прокрутил в голове ситуацию и в который раз спас мне жизнь. И как после этого плюнуть на него и продолжить жить дальше? Тем более если у меня под сердцем сразу два его малыша…

Дни летят, я же каждый раз после работы еду в больницу. Не теряю надежды. Пусть Захаров не хочет видеть меня, я все же не опускаю руки. Эмиль устраивает нам встречи, когда, как он говорит, Тимур в отключке. А неделю назад ему сделали операцию. Однако целых два дня меня к нему не пускают. Даже Бестужев отказывается мне помочь.

– Двадцать дней ты нянчишься со мной, Эмиль. И что, теперь устал? – спрашиваю, стоя на пороге его студии, не решаясь выходить.

Потому что я требую ответа. Хочу знать, что такого стряслось. Неужели Захаров приказал не пускать меня к нему?! Узнал, что я частая гостья в его палате?

– Он заботится о тебе, Мира. Я бы так же поступил, поставь врач мне такой же диагноз, – чеканит Бестужев, опустив взгляд. – Хочешь всю жизнь за инвалидом присматривать?

– Ты бы бросил Арину, будь она на месте Тимура? – выкрикиваю от злости, впиваясь ногтями в ладони. Мужчина замирает, сверля меня непроницаемым взглядом, а потом громко хмыкает. Не отвечает. – Я хочу к нему.

– Исключено.

– Я хочу к нему, Эмиль!

– А он нет! – повышает голос. – И в этот раз я не пойду против него, – говорит настолько грубо, что каждый волосок на коже дыбом становится.

– Ну и ладно, – говорю обиженно.

К глазам подступают слезы. Забираю сумку и выбегаю из помещения, слыша в спину невнятные слова Эмиля. Голова отказывается соображать.

Набираю номер, хочу вызвать такси. Но автомобиль Арины тормозит рядом.

– Прыгай, поговорим, – улыбается. – Я тебе расскажу, в чем дело.

– Что расскажешь? – спрашиваю, садясь в машину.

Арина выруливает на трассу, молчит некоторое время.

– Мы всегда пытаемся кого-то защитить, Мира. Скрываем правду, считаем, что так будет лучше. Тем самым совершаем огромную ошибку, – невесело усмехнувшись, бросает на меня короткий взгляд. – Захаров не сможет ходить. Не хочет, чтобы ты всю жизнь хвостом за ним ходила. Поэтому отказывается от тебя и встреч с тобой. Ты же ведь злишься, верно?