Яна, вместо того, чтобы о возвращении арестанта подумать, вдруг голову подняла, и прошептала горячо:

— Борис… вы слышите, Борис?

И сразу ей от того говора веры стало больше. Потому что искренне говорила, на разрыв души каждое слово раздавалось:

— Я же в разнос без него пойду.

— Разнос? — Боря попытался представить, как женщина вдруг толстеет, и вширь раздаётся, заедая горе и приобретая второй подбородок автоматически.

Но ведь и обратный процесс может произойти — схуднёт с горя. Поэтому правильнее всего на месте остаться. И ничего не менять.

— Да не, не пойдёте, — заявил он, подумав.

Женщине лучше всего в стабильности оставаться.

— Пойду, говорю! — уверила она, споря. — Налево пойду!

— А может не надо налево? — на всякий случай уточнил Борис, в спор тот вступать не желая. Заденет ещё тонкие трепетные струны души, порвёт чего ненароком, потом клей и оправдывайся. — Может лучше направо? Ну, туда, куда правильно.

Она отшатнулась и в глазах как будто свет озарения появился.

— А ведь точно, Борис. Налево он сам ходок! — уверила она. — А моё дело правое. Я же теперь женщина-одиночка. Мне… выживать надо!

— Но не мать-одиночка? — прошептал в ответ Глобальный на всякий случай, как будто это имело какое-то значение для женщины, что всё давно решила секунд пять назад.

— А вы правы, Борис, — добавила она тут же. — Годы то уходят, я не молодею. И матерью пора стать. Чего я всё жду и надеюсь? А?

Пока Боря искал ответы, Яна вдруг рукой за пах приобняла, и ладошку сжала. На вид хрупкая, а силы в ней столько оказалось, что не отвертишься. Боря только «оп» добавил, когда пальцы сомкнулись.

— А? — повторила она, но мягко как-то, с человеческим подходом.

— Не надо херасмента, — пропищал Боря более низким голосом, за целостность структур опасаясь.

Он точно не знал, как это слово произносится и тем более пишется. Но главное — обозначить. А там пусть сама додумает. Или сразу поверит.

— Хера…чего? — повторила женщина и тут же добавила. — Борис, побудьте в моём положении. Кольца на пальце его уже нет. Пусть с петухами просыпается. А мне тоже следом снять надо. И хоть раз в жизни за чужой хер подержаться придётся. Я без секса жить не намерена. Что это за жизнь?

Боря пытался вспомнить слова типа «целибат», но на ум приходило только «целкоград», что не очень-то в слух объяснишь. А поверившая в себя дама уже опустилась на корточки, достала прибор и действительно подержалась. На что в ответ Борю только озноб пробрал. Не знал неделю ласки, и тут на тебе. Получите — распишитесь.

Рос Борис, расширялся от тепла и простоя. И удивление в глазах женщины росло пропорционально. Как ракета Сармат поднималась из шахты в боевое положение, так и Глобальный к бою приготовился.

Яна всё гладила, Борис всё рос. И этот процесс продолжался и продолжался.

— Похоже… я не за того вышла, — сглотнув образовавшуюся слюну, добавила женщина, когда нижняя челюсть отстегнулась.

Тогда она принялась держаться уже двумя руками.

Боря застыл, боясь сделать только хуже. Чуть не так дёрнишься и предварительный запуск обеспечен. А тут как назло в ход тут же поцелуи. Губы на боеголовке ещё дополнил язык и сразу потеплело так, в одних местах расслабило, в других напрягло… Но процесс пришлось прервать. В замочной скважине соседей провернулся ключ.

Боря отпрянул. Убегая почти на трёх ногах вниз по лестнице, он только обронил через плечо:

— Я позже заскочу! Вы не отчаивайтесь, Яна! Мы ещё найдем верный путь!

Яна приподнялась, поправила причёску, и только вздохнула. Ноги её мелко дрожали. Подкашивались коленки. А вот голос пропал. Ответить не смогла. Но что на вы обращались, коробило немного.

С одной стороны, уважали после того, как на флейте кожаной поиграла. Это хорошо. С другой — мой и заей назвать. Так привычнее, так короче.

Решив, что пока дело не доделано, никакого зоопарка не предвещается, Яна губы вытерла и снова вздохнула.

Всё! Отныне она отныне хотела новую встречу.

Даже закрывая глазами, перед глазами всё ещё стоял, покачивался, а порой даже подмигивал определённый инструмент сантехника, который всегда при нём.

Нарочно не забудешь…

Боря с трудом запихал хозяйство обратно. Пришлось выждать пару минут, чтобы не хромать на обе ноги. Лишь тогда вернулся в автомобиль.

— Ты какой-то красномордый, — заметил крановщик с ходу.

— Так это самое… стыдно, — нашёлся Глобальный.

— За кого?

— Ну не за Родину же, Стасян! — ответил Боря без объяснений, сел за руль и вскоре уже выруливал в сторону ближайшего магазина шин.

— Это точно, — протянул крановщик. — За Родину у нас только плохие музыканты и неважные актёры стыдятся. И прочие культурные выхухоли, про которых не знали, а потом ещё и забыли. Интеллектуально-прикормленная нечисть со стажем чужда духа патриотизма. А мы им сызмальства пропитаны. И в другом не нуждаемся.

— А мы это кто? — на всякий случай уточнил Борис, так как Родину любил, но и логический подход уважал. А тот к критическому мышлению подталкивал. Но не ранее, чем через полчаса после рук тёплых на причинном месте.

— Как кто? Мы — рабочие люди! — ответил Стасян. — Нам до пизды сколько стоит доллар, лишь бы Родину в обиду не давали. Так что-либо врага покажите, либо работу давайте.

Боря посмотрел на напарника с грозным ебалом с уважением, но даже добавлять ничего не стал. Сказал, как отрезал. Мужик! Такому каску дай, он сам всех врагов Родины прогонит. А если ещё и автомат следом выдать, то ещё и накажет…

Суть да дело, колёса в круг на штамповках встали в двадцать тысяч.

Даже на шино-монтажку ехать не пришлось. Меняли на месте, услуга включена в стоимость. Но очередь на замену в преддверии снега внушала уважение.

Провозились ещё час. Но теперь автомобиль надёжно держал трассу. А десяти тысяч на транспортировку контейнера должно хватить. За сотню его из Калининграда в Магадан отправляют. А тут только из района в район перебросить.

Подъезжая к шлагбауму у порта, Боря почесал нос. Ну прибыл он, и что дальше? Антону в СИЗО звонить? Не безопасно по всем статьям. Может и следственный комитет перезвонить. Да и если дозвонится, то что говорить? «Вечер в хату, позовите арестанта Иванова?». Там таких каждый второй на пару с Сидоровыми и Петровыми сидит.

Из будки вышел незнакомый охранник в очках, недовольный тем, что перегородили проезд. И судя по грозному прищуренному виду, никто ему не звонил и даже не намекал.

— Какого хрена встали тут?

— Так крановщик мёрзнет, — буркнул Боря в приоткрытое окно. — Я его прямо из больницы забрал. Он это… это самое…

— Крановщик? — охранник словно засиял. — Наконец-то! Полдня ждём! Проезжайте!

— Так, а мы это… это самое, — попытался всё же объяснить Боря, но порыв ветра швырнул дождя в лицо и спешно приподнял стекло обратно.

— Езжай уже, я сказал! — поторопил охранник. — На территорию сначала, там и разбирайтесь! Работнички, мать вашу.

Шлагбаум поднялся. Пришлось заехать. Не раздумывая, Боря покатил к контейнеру номер семьсот три, научившись ориентироваться среди рядов ещё в прошлое посещение порта.

Но оказалось, что Шац сориентировался ещё раньше. Фура с прицепом уже стояла. Из кабинки вместо водителя человек в свитере и кепке кожаной вылез и как давай негодовать с разбега:

— Борис, где вас носит?

— Так это самое, — вновь попытался объясниться сантехник, но тут наконец включилось логическое мышление вдогонку к критическому восприятию мира. — Переобуться пришлось.

— Ну да. Погода не шутит, — сменил гнев на милость посредник. — Ладно, какой контейнер? Что внутри?

Боря ткнул пальцем на контейнер с номером семьсот три на двери и на этом его познания ограничились. Пока Яна за хер держалась, напрочь забыл у неё ключи от контейнера забрать.

«Вот влияют же на тебя женщины. Ведомый ты, Боря» — попенял внутренний голос: «мужик ненадёжный среди ласки женской, крови на всё сразу не хватает».