А она не понимает этого, стоит как молодая берёзка на ветру, бровями своими чёрными сверкает. Глаза коварные-коварные. Взгляд завидущий и улыбка нагленькая. Будь боря казаком, он бы такую подмышку и сразу в лес. В землянку. Радовать, а потом рожать, рожать, рожать. А те, кто выживут — в поле помогать будут. И пчёл бы развёл. Целую пасеку. Кони, опять же неподалёку чтобы паслись. И телегу без осей, но с колёсами деревянными, чтобы по классике.

Вот так глубоко генетическая память капнула.

Но он же не казак сейчас. Да у самого ещё и землянки нет. Да, заимел-приобрёл-разжился парой автомобилей, участком и парой гаражей, но кто ж в гараже живёт, когда тебе за двадцать? Женщине ей комфорт нужен. «С милым и рай в шалаше» — это для студентов и романтиков. А он — реалист с разводным ключом и чёткой позицией по жизни — закрепиться.

И глядя прямо в глаза, Боря набрался наглости и откровенно произнёс:

— Чего ты хочешь? Семью? Детей? Дом? Квартиру? А? А может большой, крепкой любви? Признавайся.

— Трахаться хочу, как в последний раз, — неожиданно ответила Диана. — А всё остальное — производное от этого глагола. Нахуй мне твоя любовь, когда на хуй просто хочется сесть и не слезать весь обед и на ночь перед сном?

— Слушай, ну кому глаголы, а кому в жизни устремления, — даже несколько растерялся мужик, что не искал новых знакомств. Со старыми бы разобраться. — Разные мы, Дина… в разные стороны смотрим.

— Ну почему мужики иногда просто не могут заткнуться и трахнуть?

— Потому что… о доме надо думать, — ответил сантехник и подняв голову, гордо удалился.

— Ну давай хотя бы тройничок замутим! — в последней попытке покорить его сердце, обронила она в спину.

Боря замер. Стиснул зубы. Тяжело… тяжело такое слышать уму не окрепшему. Сразу что-то со на души поднялось, всколыхнуло ил порочный. И мутно перед глазами стало. Хоть обратно поворачивайся, беги и в объятья крепкие чудо-девушку заимей. А всё страшный бес искушения перед ним, за хвост дёргает.

«Ну и что, что хвост спереди растёт», — заметил внутренний диалог: «А ты не поддавайся!».

Только крепче Боря зубы стиснул и заставил идти прямо ноги проклятущие. Стон только сдержал, и за дверью уже на выходе застонал как зверь раненный.

— Выёбывайся, не выёбывайся, а моим будешь, — обронила в спину Диана, что готова была за член длинный и крепкий и сокращение имени простить партнёру. Лишь бы подольше покочевряжился.

С этой фразой она руку из-под юбки достала и понюхала. Пока в помещении холодно, в колготках постоит. А как чуть потеплеет, так сразу на чулки перейдёт ажурные и трусики тонкие, соблазнительные. А там и юбка покороче будет.

«Хочет не хочет, а захочет», — промелькнуло в голове коварное, да настырное.

А Боря до аэропорта как в тумане ехал. Вроде зрение отличное. А мир вокруг есть и нет его одновременно. Только мысли все вокруг тройничка держаться. Такому Жанна не учила. Это же в два раза больше ответственности. И больше свободы выбора. А она — пугает. Растеряться можно.

Тут уж сначала одной хорошо сделать, а потом со второй акт половой отработать. Или одну ласкать, о другой не забывая? А может они обе ласкать его будут, а он млеть от восторга. Но в кого кончать? И общие ли от этого считаются дети? Дальше либо в «Шведскую семью» податься, либо за иные социокультурные нормы выходить.

«До четырёх жён только в исламе можно. Ну или племенах каких», — поддержал внутренний голос: «Зато как удобно. Одна по хозяйству, другая в деле. Потом меняются. Борь, а может обеих в лес? В тайгу дикую, непроходимую. Там нет тлетворного влияния общества, а белки с волками на тройнички особо внимания не обращают».

Взвыв от мыслей тревожных, что мигом голову заполонили, Боря покой потерял. Работать с такими мыслями точно некогда.

«А если не работать, то как жить?», — не унимался внутренний голос: «Но разве это жизнь, если в четыре руки тебя не поглядят?».

— Дина-а-а! Сука-а-а-а! — закричал Глобальный, припарковываясь у терминала местных авиалиний.

«Вот так идёшь, идёшь к успеху. Потом попадётся чернобровая, идею подкинет. И всё — нет человека», — посочувствовал внутренний голос, пока сантехник табло электронное изучал.

Толпа встречающих ожидала уже следующий рейс из Санкт-Петербурга. А рейс из Москвы прибыл полчаса назад. Боря прикусил губу. Опоздал. Неужели мать где-то на улице уже стоит?

— Боря, как ты вырос! — раздалось за спиной.

Он повернулся и замер, разглядывая бледную стройную женщину с морщинками на лице, которые ранее то ли не замечал, то ли отсутствовали. Она носила длинные волосы, собранную под шляпку и стояла в летнем сарафане, как будто прилетела на юг к тёплому морю, а не в осенний, промозглый уездный город, где всегда больше туч, чем солнца.

«Мать, ты словно не в Сибирь, а в Турцию прилетела», — хотел он сказать, но губы произнесли лишь:

— Мама…

Она обняла первой, прижав к себе. Такая маленькая для него теперь, и такая беззащитная перед целым миром. А он большой и сильный, должен защищать её, беречь и согревать. Хотя бы посредством надлежащей работы батарей.

Он мигом снял рабочую куртку и накинул ей на плечи. Она хоть и запылилась, но не грязная.

— Вот, немного согреет.

— Ой, да мне не холодно, — привычно хорохорилась она, но куртки не сняла. Погладила только плечо. — Ты, значит, сейчас сантехником работаешь?

— Ага. Работаю.

Боря улыбнулся и подхватил чемодан на колёсиках из её рук. И понял, что это весь её багаж.

«С чем улетала, с тем и прилетела», — напомнил внутренний голос: «Добра, выходит не нажила».

— А где… итальянец? — всё же спросил Глобальный, и после этого вопроса Глобальная заметно погрустнела. На лбу новая морщинка образовалась.

— Где-где… хохлушку завёл. Их сейчас по Европе как цыплят по весне разбирают, — ответила мать и первой пошла на выход, давая понять, что не желает разговаривать об этом в обозримом будущем, но сама же добавила. — А по осени на убой.

А Боря вдруг понял, что бледность и морщины — это результат долгого заседания дома и годы нервотрёпки, что отняли у неё с десяток лет. Из сильной уверенной в себе женщины она прекратилась в уставшую, одинокую носительницу мудрости. И мудрость заключается в том, что дома — лучше. А сказка, мечта, сама «жизнь на вечном курорте», разбилась на осколки. А некая цыпа, что подсидела её на насесте, теперь тоже сначала будет купаться в бассейне и делать селфи у моря, а затем окунётся в производителя по всем трём направлениям: «готовка», «комфорт», «ублажение».

Боря, не смея задевать порванных струн души матери, подвёл её к микроавтобусу. Распахнул дверь пассажира и завозился с чемоданом. Позади в багажнике заставлено всё канистрами с водой и бензином, а салон полон пакетов с покупками.

— Ой, ты машину купил что ли?

— Ну… это рабочая, — и Боря вдруг пожалел, что не взял внедорожник. Мог мать и получше встретить. С комфортом. Нет, чтобы матери время уделить как следует, подготовиться. А он погодя решил забрать. Ну что за сын?

— А, рабочая. Тогда понятно откуда столько барахла, — отметила мать, пристёгиваясь. — Но запах странно-знакомый. Грезится что ли?

Боря хотел рассказать сразу, что рабочая — это не значит, что на работе выдали. А сам заработал. Да и гаражей у него теперь двое. И уже планы на будущее есть. Потому что вверх по карьерной лестнице идёт так или иначе. Когда другие карабкаются. Но вдруг понял, что это лишь хвастовство. А суть она — внутри. Скромнее надо быть. Счастье любит тишину.

«Что пахнет одеждой отца и забрали кое-что постирать, ты ей не говори. Расстроится», — добавил внутренний голос: «Пусть думает, что ностальгия».

Сев за руль, и заведя мотор, Боря всё же сказал:

— А, это батино барахло. На участок отвести надо.

— Батино? — глаза мамы расширились. — Он что, в городе?

И тут Глобальный понял, что пока уворачивался от одной струны, задел другую. А та ещё больнее.

— Да… вернулся. С севера.