Борю совсем к автобусу прижали, затем на ступеньки задом упал, а она всё напирает и напирает.

«Волнуется. Отвечать надо», — напомнил внутренний голос.

— А кто сейчас номера на память помнит? — возмутился Боря. — Человечество глупым стало совсем с современными гаджетами, я свой номер с трудом помню.

Но тут Дашка совсем близко стала. Зажмурился Боря, предчувствуя обилие пиздюлин. Но придавили грудью крепок. А затем он бы… поцелован.

Глаза открыл Боря, а она сверху на него по ступенькам залезла. Дверь закрылась. Там орут, главное. А внутри салона уже пусто. Эвакуировались все. Даже водитель отлить вышел.

«Это не по-пацански!» — закричал внутренний голос: «Она тебе не игрушка! Отдал корешу — терпи! Сам виноват. Дурак ты, конечно. Мог бы такую семью создать — закачаешься».

Боря и рад бы согласиться, а потом возразить. Сказать своё решительное нет попыткам всё вернуть. Нельзя взад отмотать.

Только горячо вдруг внутри стало. И всё равно уже, что к полу прижали. Над ним только дыхание прерывистое и губы столько, словно последний мужчина на Земле остался.

Кто дорвался — тот и права!

Боря шире в штанах стал. Но тут внутренний голос вдруг как ляпнет:

«Ну что ты за человек?».

И, главное, тоном учительницы начальных классов. Той, старой, советской закалки. И так сразу стыдно стало. Что отпихнули руки спортсменку сиськастую. И голосом, полным вселенской тоски, сказал Глобальный:

— Даш… давай домой, а? Завтра тебе Стасяна верну в целости и сохранности.

— Да какой Стасян! — рявкнула она, а затем затихла. — Ты дурак совсем?!

За щёки себя взяла, вздохнула, в себя приходя. И тихо добавила.

— А ты чего с ним не работаешь?

— А я на другом объекте.

— Это каком же?

— Семьдесят второй дом, первый подъезд.

— А квартира?

— Так все квартиры… но завтра, — припомнил Боря и на всякий случай добавил. — Но в форме там никто не ходит… проверять будешь?

Взвыла Дашка от глупости мужской, да солидарности надуманной. Из автобуса выскочила. И как давай всех в него загонять без громкоговорителя.

На эмоциях он ей не нужен совсем. Глубинное задели, остро-женского коснулись.

Взыграло.

Боря только в себя пришёл, подушку одинокую в упаковке продавца к груди прижимая, а автобус уже всех качков погрузил и во тьму укатил. Грустно даже стало немного. Только губы горели. Как будто человек что-то сказать ему через поцелуй хотел, за член поглаживая.

Но что?

Убедившись, что кровь вернулась в головной мозг, Глобальный по ступенькам ко входу в участок поднялся и постучался.

— Ну чего тебе ещё, Глобальный? — показался на входе участковый.

«Вроде только недавно душа в душу сладости обсуждали. А снова какой-то отдалённый… Или отдалившийся?», — добавил внутренний голос, что под вечер сбоить начал.

Выспаться бы снова недельку и жизнь в порядок придёт. Так не же — суета жизненная. Всё куда-то стремится, хочет всякого.

И Боря не нашёл ничего лучшего, чем спросить:

— А можно у вас переночевать?

Хромов выдыхал около минуты от такой наглости, а затем снова сплюнул. Фигурально. И подушку рывком забрал.

Если нет у человека мозгов — то беречь нечего.

Рукой только в сторону обратной дороги показал и добавил в спину напутственное слово. Что-то подсказывало Борису, что значит оно — «нет».

«Обидно, чая так и не попили», — возмутился внутренний голос, пока ноги ступеньки пересчитали и руки брелок от автомобиля достали.

Сел Боря за руль. Вздохнул заметно короче. А как включилась и голова, ржать начал дико. Истерика просочилась. Такое может случиться только с ним. Кто в тюрячку сам просится?

Отсмеялся, слёзы смахнул, ключ провернул и к Степанычу собрался. Но краем глаза на часы скосил — за полночь давно.

«Спит старик. Чего тревожить?» — добавил внутренний голос, что после полуночи теперь и за совесть отрабатывал.

На заднее сиденье посмотрел. Можно и тут заночевать. Но подушку забрали. За новой не съездить. В городе из круглосуточного сервиса только грузчики. Магазин закрыт давно.

Вспомнив о ключах Яны, повёл автомобиль к дому Антона. Но руки как сами рулить начали. Очнулся у спорткомплекса Юность. Припарковался у входа почти.

Присмотрелся. Горит огонёк на втором этаже. Не спит хозяйка. Если накричалась уже на качков и по домам разогнала, может и чая налить.

— Дашка, ты вообще дома то вообще бываешь? — пробурчал Боря, ключи от квартиры Яны в бардачок выкладывая.

Конечно, всегда можно вернуться, забрать и удалиться. Но так здесь хотелось остаться.

«Попытка — не пытка», — подсказал внутренний голос.

Боря решительно автомобиль на сигнализацию поставил, встал перед окном и давай телефоном махать. Светится тот, мелькает. А чтобы лучше видели, звонок поставил к «Дарья, спортзал».

Где-то по ту сторону окна в чувства приведёт. А не приведёт, так и не надо. Всё-таки не по-пацански у чужих девушек ночевать.

В окне действительно вскоре мелькнуло лицо бледное. А затем дверь центральную отворила дама заплаканная, с косами расплетёнными.

Внешне держится, а в душе — тоска. И глаза с грустинкой. За один такой взгляд хочется обнять и напечь оладушков. Но это ещё за мукой с яйцами в магазин ехать. А сам едва на ногах стоит.

— Ну чего тебе, Боря? — устало обронила она, за последние сутки как полгода от жизни отмотав.

Возможно, и килограмм-другой от нервов потеряла. Но на весы её Глобальный не ставил. И точно утверждать не мог.

Только руку к груди прислонил ночной гость, голову чуть склонил и пробормотал в ответ:

— Долгий был день… устал я чего-то. Может… переночуем вместе?

Дашка застыла. Ни движения. Возможно, рядом пролетело бы перекати-поле, но дождь был против. Только капли били по спортивной шапке Бориса и стекали по вискам. И главное — эротично по щеке течёт. Словно плачет.

— Боря, как Земля то тебя держит? — не выдержала этой картины дольше минуты Дашка и дверь распахнула. — Заходи уже!

Боря и зашёл, не видя под собой земли. Дождь по одежде течёт. Кроссовки мокрые. В душе чёрте что, но пока вроде никто не насрал. Только потом от него несёт. Луком пахнет.

— Можно я в душевую?

— Можно, — ответила Дашка и спросила. — Тебе что ли машину вернули? Как добрался?

— Нет… новую нашёл.

— Что значит, нашёл?

— Карма, — со знанием дела ответил Борис и начал раздеваться ещё до подхода в душевую.

Только горячая вода в темечко может привести в чувство. А ещё на плечи. И в спину напор посильнее сделать. И… поясницы коснулась рука.

«Слава богу, женская!», — успел только подумать Боря, повернулся и в объятьях кудрявой нимфы оказался.

«Так ты — кудрявая!» — восхитился мужчина одними глазами. Но выразилось это почему-то выпуклостью спереди вместо слов.

«Не по-пацански», — всё ещё шептал едва слышно внутренний голос: «Не по-па-ца…».

Горячая вода глушила мысли, смывала грехи и отодвигала мысли о последствиях на следующий день.

«Когда же я всё-таки высплюсь?» — подумал Боря и отключил мыслительный процесс, отдавшись на волю течения.

Где-то на скамейке, с кружкой чая в руке и полным ртом овсяного печенья с шоколадной крошкой, принялся икать один заключённый под стражу крановщик. Капитан, заметив это дело, гантель погнутую отобрал, Сомова с Кишинидзе с телефонами наперевес из камеры выгнал. Один мобильную видеокамеру в зубы взял, коротко поаплодировав. Другой добавил:

— Ну даёт. Талант! на Зоне не пропадёт.

Капитан брови сомкнул на переносице.

— Ляпнул, не подумал, — тут же добавил старлей и чуть склонился к заключённому. — Моё почтение, маэстро.

Хромов следом сам вышел, решётку на замок закрыл, свет выключил. Но вскоре в отдалённом свете коридора вернулся. С подушкой подмышкой. Сунул между решёток, пробормотав:

— Держи, тебе Боря передал… Ты это… чехол только не снимай. Утром надо будет спрятать. Разбужу пораньше.

Стасян кивнул с пониманием. «опять аванс». Отдал опустевшую в три глотка кружку, обнял подушку и устало прилёг на скамейку.