– Я еще не пала так низко, чтобы унижать любовь дружбой, – проговорила она чуть слышно.

– Ага! – перебила я, обозлившись. – Я так и знала, что вы по-прежнему спите!

У Сони выпала челюсть. Она испуганно посмотрела на Диму в зеркало. Кан двумя пальцами изобразил пистолет и поднес его к своему виску.

– Ты спятила? – осторожно спросила Соня.

В тишине, нарушаемой ревом двигателя, я в слезах, отвернулась к окну.

– Иди ты в жопу!

– Я и так в жопе! – обиделась Сонечка и, забывшись, яростно закусила ноготь на большом пальце.

Громко хрустнул акрил.

– Все, что ты имеешь – благодаря мне!

Я яростно повернулась и зашептала в ответ:

– А что я имею, а?! Статус, за которым ничего не стоит. А я предпочла бы, чтобы на меня чей-то член стоял!

Джип крутануло.

Мы с Сонечкой ухватились за дверные ручки, каждая со своей стороны. Взвизгнув колесами, машина свернула с Муравьева-Амурского и завернула в первый же попавшийся переулок. Там Дима яростно ударил по тормозам. Нас швырнуло вперед и так же сильно отбросило, когда Кан вывернулся в кресле, втискиваясь в просвет между двумя передними сиденьями.

Я уже давно не видела его в такой ярости. На лбу рогами вздулись толстые вены, оскаленные зубы сверкали в желто-фиолетовом свете уличных фонарей. Не сговариваясь, мы с Сонечкой глубже вжались в белый искусственный мех, покрывавший сиденье.

– Слушайте обе! – глухо, как из бункера, раздался свистящий шепот. – Соня… Блядь, я все понимаю… Я в курсе, что у вас была эта ваша однополая хрень. Но вы поссорились, она вышла замуж. В данный момент она мне жена, а я сижу рядом. Разбираться с нею за измены тебе, при мне, это перебор. Не находишь?

Она возмущенно выдохнула, напряглась, прямая, как палка, но ничего не сказала. Не осмелилась, скорее всего. Я ее не винила.

– А ты!.. – убедившись, что Соня его услышала, Кан повернулся ко мне. – Запиши себе где-нибудь, чтобы не забыться. За твоим статусом все еще стою я! Если тебе нужен член, то выбирай как следует: в твоей жизни он будет последним.

Глава 4.

Повинуясь безмолвному приказу его подбородка, я перебралась на переднее сидение. Хотелось из принципа отказать, но я не решилась. Нет таких принципов, которые стоили бы передних зубов.

– Пристегни ремень, – рыкнул Дима.

Словно ветер провел шершавой ладонью по арктическим льдам. Чехлов на передних сиденьях не было: он их терпеть не мог и я, опасливо, без всякого удовольствия, опустила практически голый зад на ледяную белую кожу.

– Еще раз ты в таком виде выйдешь на публику, – процедил Кан, пока я пыталась натянуть миниюбку хотя бы до края чулок, – я не знаю, что я с тобой сделаю!..

– Забыл, что ли, как это называется? – ехидно вставила Соня.

Кан обернулся, и она отодвинулась, замолчав. Будто он мог полоснуть ее взглядом, словно мачете.

– Ты, вообще, кто такая, чтобы рот открывать?

– Соня, – вклинилась я. – Твоя любовница. Секс дэ, все такое. Чистый, страстный, бездетный секс.

Дима набычился и умолк. Так, в ледяном молчании мы доехали до Речного вокзала, и Соня вышла.

– Сделай что-то с лицом, – прошипел он, вместо прощания. – Два дня я выторговал, но, если не сможешь работать, я другую девку пошлю.

– Я тебе позвоню, мы не договорили, – сказала она, игнорируя Кана с таким, добела раскаленным, спокойствием, что мне померещилось: на нем вот-вот займется одежда.

Дима всем корпусом повернулся к ней, вцепившись в руль так, словно висел над пропастью.

– Нет, ты ей не позвонишь.

– Почему?! – завопила Соня.

– Почему?! – возмутилась я.

– Потому что я так сказал! – рявкнул он, теряя терпение.

Соня открыла и снова закрыла рот.

Когда Димина врожденная интеллигентность начинала сдавать под напором сидевшего в нем братка, вопросов не возникало.

– Пошла домой, блядь! Живо! – выдохнул он, явно сам себя презирая за то, что не может утихомирить женщину словом. За то, что не может успокоиться сам.

– Я не твоя собственность!

– Да что ты? Даже, вот, так? – он вдруг ухмыльнулся; глаза вспыхнули адским пламенем. – Знаешь что? А ведь ты права: ты не моя собственность… С какой стати мне оплачивать текущий ремонт?.. – он взял телефон и набрал чей-то номер. – Кан, – представился, когда абонент ответил. – Где сама?.. Пьешь? Молодец, не пей. Завтра в двенадцать на Ленина, работаешь вместо Поповой… Не ори, – он поморщился, отводя трубку от уха. – Да, я знаю, что лучший. Все, спать иди.

Позабыв о Соне, застывшей столбом за приоткрытым окошком, я зажала ладонями рот; в носу щипало. Вот с кем он спит! С этой соской, как ее?.. Новой восходящей звездой эскорта… То есть, модельного бизнеса.

Если бы я только не тянула так долго, прежде, чем пойти на аборт!..

Мысль была гадкой, – умом я осознавала, – но выбросить из головы не могла. Как мне, вообще, пришло в голову, что Дима вдруг меня полюбил? В какой момент? Когда он подложил мне подушку под бедра?.. Якобы. В заботе о простынях, а на самом деле, чтобы сперма не вытекла. Чтобы его генетические маркеры объединились с моими, которые устраивали его?

Как я могла быть такой тупой? Мне было до боли жаль себя. Если бы я тогда сдалась и вернулась к Максу, ничего бы этого не было. Я и Соня бы помирились, у нас бы были другие парни. Макс бы не возражал.

– Не реви, – рявкнул Кан, отъезжая от вставшей, как жена Лота, Сонечки.

Я всхлипнула еще громче – назло ему.

– Ты с этой девкой спишь?! С той, с которой ты только что разговаривал?..

Кан не отреагировал. Поглядывая то на дорогу, то в телефон, Дима набирал чей-то номер.

– Ты, что оглох?!

– Захлопнись! Здорово, Бро. Слышишь, ты чем занят?.. – его голос отвлек меня от раздумий. – Опять жрешь, что ли?.. Я тебе отвечаю: я тебя в зале запру. С двумя морковками и пакетом овсянки… И, кстати, о морковках. Слышал про «Велик»?.. Да, пиздец. Две наши дуры и чья-то третья, – он послушал, приложив трубку к другому уху и рассмеялся. – Не-е, страшная… Ничего ты не пропустил. Съезди, свози Попову в больничку… С хера ли бы она пострадала? Ты че?.. Она, как обычно, жертва чужих амбиций.

Кан швырнул телефон в пустой подстаканник между сиденьями и еще раз приказав мне «перестать выть», вдавил в пол педаль газа. Жертвой, видимо, была я.

– Я виновата, что Катька решила в меня влюбиться?!

– Ну, что ты? Конечно, нет…

Выплеснув первый истерический залп, я достала салфетку и уткнулась в зеркальце, вытирая расплывшуюся тушь. Замолчала, стойко и яростно: пусть сам все поймет. Сволочь!.. Но Дима совсем не искал ключей к моему молчанию. Он ткнул пальцем в магнитолу и салон заполнился тягучими хрипами Элиса Купера, который пел свой «Яд».

Джип пролетел поворот на Ленина.

– Э-э, – нарушила обет молчания я, беспомощно вывернувшись в кресле. Моя четырнадцатиэтажка стремительно исчезла за поворотом.

– А-а?.. – мыслями Дима был так далек, что, если он и понял, почему я так трагично молчу, его это не задело.

– Ты пропустил поворот!

– Мы едем домой.

Я вновь умолкла. Уставилась на летящую за окном дорогу. Дома слились в серую, испещренную оранжевыми полосками, пелену. Изредка, мимо нас с грохотом и музыкой, пролетали другие автомобили, но по большому счету дорога была пуста, и Дима гнал машину под двести.

В первый миг я даже не поняла, что он спросил о чем-то. Оглянулась недоуменно через плечо. Кан пристально смотрел на дорогу, мертвой хваткой вцепившись в руль. Его ногти на кончиках стали багровыми.

– Ты понимаешь, что она тебя не просто присвоила, она тебя уже проглотила и переваривает? – повторил он, выключив музыку.

Голос был спокоен, поэтому я решила, что могу огрызнуться.

– Тебе достается меньше ласк, или что?

Оправданиями Дима не унижался.

– Я тебя щас так приласкаю, что ты навеки дерзить разучишься! – джип уже летел, но теперь ускорился так, что меня вжало в кресло, как в самолете.