Я разочарованно рычу, но он только смеется, что еще больше злит меня.

– Что ты собираешься делать, принцесса? – спрашивает он, наклоняясь вперед, его средний палец все еще поднят. Он машет им в нескольких сантиметрах от моего лица. Я хочу сломать его чертов палец пополам.

Он меня так разозлил, что я не могу думать. Я просто наклоняюсь вперед и тоже показываю фак. Мы стоим напротив друг друга, прижав средние пальцы друг другу к лицу.

Затем Громов улыбается, – Это будет чертовски классное фото.

Пиздец.

Отец Кати швыряет газету на стол. Фотография, на которой мы с ней стоим друг против друга, глаза прищюрины, губы искривлены, наши средние пальцы почти соприкасаются и заголовок страницы который гласит:

«КАКИЕ ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ ДЕТЬМИ ГРОМОВОЙ и ЛОГИНОВА»

Катя стоит напротив меня, ее лицо побелело, как мел. Она не смотрит на меня, просто смотрит на газету, как будто завороженная. У меня есть побуждение достать телефон и сфотографировать ее реакцию, но я думаю, что это было бы чересчур, поскольку лицо его отца прямо противоположное, оно почти фиолетовое.

– Однако это очень классное фото получилось, – говорю я, – По крайне мере я сам себе нравлюсь, а вот Катя подкачала , – но это неправда. На фото ее зубы почти оскалены, и она выглядит практически дикой. Меня это не должно так возбуждать, но клянусь, когда я стою здесь и смотрю на это фото, я чувствую, как мой член шевелится. Вероятно, это не лучшая ситуация, чтобы демонстрировать эрекцию на дочку этого придурка.

Моя мать смотрит на меня и во взгляде читается злость.

– Рома! – предупреждает она.

– О чем, черт возьми, вы двое думали? – Логинов ударяет кулаком по столу, отчего бумага подпрыгивает.

Я смотрю на Катю, но она по-прежнему не смотрит на меня.

– Коль… – говорит моя мама.

– Все не так плохо, как кажется, папа, – мягко говорит Катя.

– Не так плохо, как кажется? – он снова сжимает кулак. Ему действительно нужно немного помедитировать, или немного травки, он просто ходячий кусок нервов. Если бы он не говорил, я бы не поверил, что он даже дышит, – Скажите мне, по-вашему так должна выглядеть, дочь будущего мэра на первой полосе газеты, указывая средним пальцем на сына моей будущей жены?

Наверное, лучше так, чем в заголовке написали бы, что мы трахались с ней. Но я молчу. Мысленно я хвалю себя за превосходный акт самоконтроля.

Катя удивляет меня своим оправданием, – Я имею в виду ничего страшного, так как это не первая полоса. Это просто небольшая заметка…

Я сдерживаю смех, но не очень хорошо, поэтому он больше похож на фырканье. Логинов переводит взгляд на меня, —Думаешь, это смешно?

Я закатываю глаза, – Это всего лишь статья в газете. Это не конец мира.

Он подходит к моей стороне стола, и я стою там только потому, что не могу поверить, что он сможет что в мою сторону сделать. Когда он хватает меня за воротник рубашки, я начинаю злиться, – Не конец гребаного мира? – спрашивает он, прищурив глаза, – Ты, заносчивый засранец. Твоя мать позволяет тебе очень многое, ты тратишь её деньги на одежду, сигареты, но ты войдёшь вот такой в мой дом и…

Я отталкиваю его руки от себя, – Ты хочешь поговорить об этом? – говорю я с отвращением, – Пойдем.

– Прекратите! – Катя кричит на нас. Звук ее крика настолько поразителен, что ее отец смотрит на нее с открытым ртом.

– Что ты только что сказала? – спросил он.

– Я думаю, нам всем здесь нужно успокоиться, – говорит моя мать, стоя в дальнем конце стола, – Коля, он не твой ребенок, он мой, и я буду благодарна тебе за то, что ты не…

– Не надо Мила… – я поднимаю ладонь в знак что бы она замолчала.

– Я не хочу слышать, как ты называешь свою мать по имени, как будто она одна из твоих друзей, – бубнит Логинов.

– Тогда хорошо, что у тебя нет права голоса в этом вопросе, не так ли? – спрашиваю я.

– Коля! Я сказала, что это мой ребенок. У нас с Ромой такие отношения. И ты не в праве вмешиваться и менять это.

– Твой ребенок уже взрослый, – говорит он громче, – Не ребенок. И пора начать относиться к нему как к взрослому. Вы оба взрослые и…

Катя снова кричит, закрывая уши руками, – Господи, да прекратите уже этот балаган, – кричит она.

– Екатерина, – сказал Логинов, – Ты не будешь произносить имя Господа напрасно в этом доме.

– Я просто не могу слушать больше ни секунды спора! – кричит она, – Да, мы с Ромой подставили друг друга. Да, это написано в газете. Да, это проблема перед выборами. Мне жаль, что о вашей помолвке было объявлено таким образом. Но ты не думал, что, может быть, тебе следует, было предупредить меня раньше, что снова выходишь замуж? – спрашивает Катя, ее голос становится все более высоким.

Я отступаю назад, скрещивая руки на груди, даже не пытаясь скрыть улыбку. Я не думал, что в папиной дочке это есть. Не могу поверить, что слушаю, как она отчитывает своего отца.

– Я думал, что ты захочешь услышать это от нас двоих и в домашней атмосфере… – начинает он, внезапно обороняясь.

– Да, пап, – говорит она, – Я очень хочу войти в дверь дома, чтобы увидеть, как вы трое стоите там. Я уверена, что именно так везде говорят делать это во всех книгах по воспитанию.

– Я принял решение, которое, как мне казалось, было наиболее подходящим для…

– Ты держал эти отношения в секрете! – кричит Катя, – Ты понимаешь, как ты себя ведешь? Ты собирался врезать Роме посреди кухни! Ты не видишь здесь иронии? Мама возненавидела бы тебя за такие поступки, и ты это знаешь.

При упоминании ее матери будто весь воздух высасывается из комнаты. Цвет стекает с лица Логинова.

Но она продолжает, – Ты приведешь их… – она не смотрит на меня, просто указывает в сторону меня и мамы, – В летний дом, к нам домой. К ней домой.

– Она мертва! – кричит он, – Твоя мать мертва уже четыре чертовых года!

– Я не хочу об этом говорить, – говорит она, качая головой. Она смотрит на своего отца с разочарованием, написанным на ее лице, и проходит мимо меня, даже не взглянув. Я стою там с минуту, тишина в комнате затягивается. Логинов наклоняется над столом, обе ладони вытянуты, голова опущена.

Мне стало жаль Катю.

Мама смотрит на меня с выражением боли, – Рома… – начинает она.

Я прерываю ее, прежде чем она успевает сказать,– К черту это дерьмо, – говорю я, – Я ухожу.

Я поднимаюсь по лестнице в спальню, где лежит мой бумажник, но мне, честно говоря, интересно, ушла ли Катя. Я захожу в свою комнату, хватаю бумажник и сигареты и останавливаюсь, когда дохожу до ее комнаты. Ее дверь приоткрыта немного, и я стою там несколько секунд, решая, хочу ли я что-то сказать. Затем дверь распахивается, и она смотрит на меня с удивлением.

Она громко вздыхает и качает головой, – Серьезно, Громов, мне не нужна твоя чушь прямо сейчас. Я не в настроении. Я ухожу.

– Хочешь компанию?

Ее бровь поднимается, – Ты, блядь, шутишь?

– Я не придуриваюсь. Правда, – защищаюсь я. В ней есть что-то такое, что, кажется, выводит меня из себя.

– Ты хочешь, чтобы у брата и сестры было время сблизиться? – спрашивает она.

– Я хочу выбраться отсюда, – говорю я уклончивым тоном.

– Хорошо, – она перекидывает сумку через плечо, и я следую за ней к входной двери. На этот раз за главными воротами стоят трое фотографов, которые курят, слоняясь без дела, и быстро встают, направляя свои камеры на нас, когда мы приближаемся.

Катя тихо ругается, когда мы выходим, – Неужели им больше нечего делать?

– Роман, Екатерина, вы действительно ненавидите друг друга? У вас есть для нас комментарий?

– Занимайся своими делами, – говорит она, – Серьезно. Смотри, мы стоим прямо здесь, не так ли? Почему бы тебе не сфотографировать нас вместе. Мы друзья. Это мой комментарий.

Я кладу руку ей на плечо, – Улыбайся в камеру, – я поднимаю большой палец вверх, и Катя смотрит на меня, наконец срывая улыбку, прежде чем тоже поднять большой палец.