Я открываю первую попавшуюся дверь в конце коридора. Это офис моего отца, а не ванная, как я ожидала, но я понимаю, что не могу вспомнить, где находится ванная на первом этаже. Как глупо не помнить, где в собственном доме ванная, думаю я. Но ведь это не совсем мой дом.

Я закрываю за собой дверь, прижимаясь к ней и закрываясь от мира, позволяя комфорту тишины окутать меня. Стены увешаны фотографиями моего отца с политиками и важными людьми, улыбающимися в камеру и радующимися, заключающими сделки. А сбоку его стола, на видном месте, словно какой-то трофей, стоит их фотография в серебряной рамке. Мой отец и Милана Громова, прижатые друг к другу щеками, как два подростка, глупо улыбаются в камеру, которую они держат перед собой.

У меня возникает импульс подойти к столу, взять фото и разбить, бросить на пол и смотреть, как стекло разлетается на миллион осколков. Но я так не сделаю, такое воспитание.

При таком идеальном воспитании, как я могла переспать с противоположностью себя? Он приехал в наш город, как проклятый торнадо. Его репутация опережала его, но ему было на всех пофиг.

Но даже если бы я ничего о нем не знала, мне бы он не понравился с первого взгляда, с его разорванными джинсами и футболкой со стёртым рисунком, смазанным так, что казалось, что это винтажная вещь, но на самом деле это была какая-то дизайнерская халтура, за которую заплатила его мать, которая зарабатывала очень много. От него пахло угрозой и пренебрежением ко всему, и он тут же предложил моей лучшей подруге Соне частную экскурсию по его новой комнате в его особняке. Она отказалась, и он рассмеялся, затем подмигнул и сделал предложение мне. Если бы я могла сильнее закатить глаза, я бы их вывихнула.

В течение следующих трёх лет учёбы, Громов в значительной степени доказал правильность всех предыдущих статей в газетах, написанных о нем, перечисляя нарушение за нарушением, курение, употребление алкоголя, наркотики, голые девушки и вечеринки на всю катушку. Но это спускалось с рук, были сделаны пожертвования его матери. Ещё он был одним из тех парней, которые могли очаровать кого угодно. Через его постель прошло очень много девушек, но не Соня, но я почти уверена, что, если бы она не была полностью предана своему парню, она бы ухватилась за эту возможность. Дело в том, что даже когда он появился, репутация Громова в спальне была выше, чем за ее пределами. О том, что он делает своим языком, ходят легенды. Мысль о нем между моими ногами заставляет меня краснеть.

Дверь кто-то пытается открыть позади меня, вырывая меня из моих мыслей, что хорошо, потому что мне не нужно думать о том, что произошло между мной и им. Сам факт того, что я потеряла с ним девственность, достаточно унизителен, даже не принимая во внимание нынешний уровень нелепости и драматизма, который к этому прибавился. И это случилось всего десять дней назад. Это была одна из тех вещей, которые никогда не должны были случиться.

Я отхожу от двери, и она тут же открывается. Я готовлюсь к неизбежному разговору с отцом.

Но это не мой отец. Это Громов. Я с силой выдыхаю. Я знаю, что мне нужно поговорить с ним, но прямо сейчас? Что я такого сделала, чтобы навлечь на себя этот массивный натиск кармического дерьма, который Вселенная швыряет в меня.

– Привет, сестренка, – говорит он, делая ударение на этом слове, закрывая за собой дверь и прислоняясь к ней.

– Не называй меня так, – огрызаюсь я.

– О, но ты же слышала своего отца, принцесса, – говорит он, – Теперь мы будем братом и сестрой.

– Ты дурак? – говорю я. Почему у меня возникает желание дать ему пощечину всякий раз, когда я рядом с ним.

Он смеется, – И ты скажешь отцу что произошло между нами?

– Заткнись, – шиплю я, сужая глаза, – Ты всё знал об их отношениях до нашей ночи?

Он делает шаг вперед и оказывается в нескольких сантиметрах от меня, так близко, что я чувствую, как его дыхание согревает воздух, между нами, – Что ты хочешь сказать принцесса?

Кровь приливает к моей голове, – Перестань называть меня так, – говорю я, – Или я начну называть тебя придурком.

Он наклоняется ближе ко мне, его рот всего в нескольких миллиметрах от моего уха, – Ты можешь звать меня как хочешь.

Блядь. Краска стыда заливает мое лицо, и я кладу руки ему на грудь, отталкивая его назад, – Да пошел ты.

Смеясь, он убирает прядь песочного цвета волос, которая ненадолго падает ему на лоб, – Нет, малышка, – сказал он, – Я вспоминаю твои стоны подо мной… О Боже, Рома, не останавливайся… – он подражает мне, его голос пронзительный, взволнованный и хриплый, звук эхом разносился по кабинету моего отца, усиливаясь в замкнутом пространстве.

То, что происходит дальше, не соответствует моему характеру. Я просто делаю шаг вперед и ударяю его прямо по лицу, моя ладонь приземляется на его щеку с треском, который эхом разносится по комнате. Не знаю, кто больше испугался, он или я, – и я отдергиваю руку, словно только что дотронулась до электрической розетки, в ужасе отступая от него.

Я никогда не делала ничего подобного за всю свою жизнь. Не могу поверить, что потеряла контроль.

Громов подносит руку к щеке и поднимает брови, – Да, милая, – говорит он, – Это я полный мудак.

– Ты знал о том, что наши родители хотят пожениться? – спрашиваю я снова.

– До того, как ты написала мне и умоляла переспать с тобой?

– Мне не обязательно было просить, – говорю я, стиснув зубы, – Ты раздаёшь свой член как конфетку, каждой которая попросит.

– Конфетку которую ты сосала.

Я чувствую, как жар поднимается к моим щекам.

– Что, принцесса? – спросил он, – Ты собираешься сказать мне, что не помнишь, как ты обхватила своими сладкими губами мой член, как будто это было лучшее, что ты когда-либо пробовала?

– Я даже не собираюсь отвечать на твой долбанный вопрос, – мое лицо раскраснелось, и я думаю, что у меня может перехватить дыхание при мысли о члене Громова у моих губ. Нет, я не могу об этом думать, – Это было временное помешательство. То, что между нами было, это ошибка.

– Не волнуйтесь, принцесса, – говорит он, – Наша маленькая грязная тайна в безопасности. Я уже это забыл, ты все равно мне не запомнилась.

Я ощетиниваюсь от его слов. Я уже собиралась поделиться с ним своими мыслями, когда за его спиной распахнулась дверь. Он отпрыгивает в сторону, и какое-то время мой отец стоит в дверях, а Милана стоит за ним. Мой отец непревзойденный политик, невозмутимый. Я знаю его как никто другой, крошечная морщинка на его лбу является признаком раздражения. Мое сердце замирает, и я задаюсь вопросом, может он догадался.

– Ты тут, – спросил мой отец, – Мне было интересно, куда ты пропала.

– Я уверена, что для них на сегодня слишком много новостей, – сказала Милана приторным голосом. Она кладет свою руку на руку моего отца, а сама обращается ко мне с Ромой, – Я думаю, что вам двоим, вероятно, нужно какое-то время это принять.

Громов засмеялся, – Да, верно, – сказал он, – Я провел здесь много времени с Маленькой Мисс Совершенство, – он вклинивается между моим отцом и Миланой и они пропустили его.

– Рома! – сказала она, – Не будь грубым.

– Грубый? – произносит он небрежным тоном, – Вы тут стоите и выслуживайтесь перед нами, вам разве нужно наше мнение или одобрение? Не смешите.

Морщина на лбу отца углубилась от его слов и он произнес, – Я не потерплю…

Не думаю, что мой отец полностью осознает, во что он ввязался. Он считает, что любую проблему можно решить хорошей дозой дисциплины и физической подготовки в военном стиле. Если бы Громову было лет 11, мой отец заставил бы его бегать спринты и отжиматься до тех пор, пока он больше не сможет держать себя в руках. Как бы то ни было, Рома взрослый. Я не знаю, есть ли у моего отца план на этот счет.

Рома останавливается, – Итак, давайте проясним кое-что прямо сейчас. Если вы хотите выставлять напоказ свою собственную дочь перед камерами, как будто она какой-то свадебный трофей, это между вами и ней. Но я не буду притворяться что мы стали одной большой дружной семьёй.