Но та не слушала, как только проехали авто, она рванула к вокзалу.

Ольга полностью увязла в своих чувствах. Они сжимали ей горло, заставляли руки трястись, и на каждый гулкий шаг по залу ожидания подкашивались ноги. Когда в полуобморочном состоянии ей удалось объяснить финке в кассовом окошке, что она берет билеты до Раяйоки, и они с Катей вышли к платформам, стало легче.

Она горстью сняла снег с перил и обтерла покрытое испариной лицо. Ей уже было не до внешнего вида. Морозный ветер ободряюще охладил грудь, пробежал мурашками по мокрой спине под телогрейкой.

Катя испуганно смотрела на мать в распахнутом пальто с лицом в снегу.

– А мне есть снег не разрешаешь. И застегнись… – деловито распорядилась Катя, подобрав брошенные Ольгой ридикюль и торбу.

В вагоне третьего класса сидели группками удивительно счастливые люди. Многие ехали компанией по 4-5 человек с приличным скарбом. Они улыбались, смеялись, и что самое радостное, они шутили по-русски. Настроение передавалось и Ольге. До молчаливых пассажиров ей не было дела, а вот за развеселыми путешественниками ей навязчиво хотелось подглядывать.

После проверки документов, Ольга с удивлением узнала, что они возвращаются в Союз из САСШ. Кроме удивления, вдруг подумалось, что может, ей даже повезло, что судьба не закинула ее так далеко, как их.

– Ленинград – лянинхра – йанис хра – мистер зайчик? – играла словом Катя. Она стояла между скамеек, прижавшись носом к стеклу. Усадить ее было невозможно. – Где начинается Советский Союз? А Ленинград? А какие там дома? Как пивоварня, да? Йохан говорил, что там много пивоварен и других заводов. Представляю, как там вкусно пахнет! А у меня будет своя комната, как у Лары? Лара нос задирает, что у нее отдельная комната. Вот я ей напишу! А ты меня отдашь в школу? Девочки в школу ходят. Я тоже хочу. Смотри, мама! Обозы. Ну и совсем не отличаются от наших! А… Так это финны и есть. А где Советский Союз-то?..

Ольга даже если бы захотела, не смогла бы вставить слово в водопад Катиных вопросов. Это был просто поток озвученных мыслей. Хорошо, что вагон был полупустым и Катина непоседливость не могла никому помешать.

В Раяйоки таможенный досмотр был чисто символический, только попросили марки отдать, если есть. Или так получилось, потому что с ними не было мужчин.

В зале ожидания Ольга старалась не думать о том, что это снова вокзал. Она смотрела, как над стеклянным потолком небо сначала побелело, потом порозовело: «Два приступа за один день – это слишком» – думала она. Когда начинали трястись руки, она старалась дышать медленнее и глубже…

Наконец, небо из фиолетового окончательно посинело.

Подошла большая группа переселенцев, в том числе те три компании, что сидели с ними в одном вагоне. На них и переключила внимание Ольга. Судя по их помрачневшим лицам, пришли они не из Ресторана второго класса.

С группой подошла крикливая женщина. Она предупредила о скорой подаче поезда на ту сторону Сестры и просила товарищей не разбредаться, а то пойдут пешком.

Ольга решила держаться рядом с этой организованной группой, чтобы больше ни у кого ничего не спрашивать. Синие сумерки в стеклянных квадратиках потолка начали вселять уверенность, что путь уже наполовину пройден.

Локомотив, действительно подполз почти сразу. В натопленном зале после легкого перекуса Катю разморило, и Ольга с трудом ее растолкала. Поэтому, сразу, как пробрались в вагон и устроились на узкой скамеечке у тамбура, Катя уткнулась Ольге в плечо и заснула.

Задорные разговоры пассажиров сменились более тихими душевными переживаниями, воспоминаниями и тяжелыми вздохами. Стук колес убаюкивал. Ольга стала вязнуть в русской речи, которая вскоре совсем стихла. От качки задремала и Ольга. Казалось, она только на минуточку закрыла глаза, как уже скрип тормозов локомотива и гудки встречных поездов возвещали, что вот-вот будет остановка. Пассажиры повскакивали со своих мест и облепили окна.

Вечер заставший их еще в Раяйоки, вдруг стал зыбким. В запотевших окнах появлялись то целые кварталы заводских построек, дремлющих в тусклом свете вахтерских огней, то оживленные улицы, освещенные электрическими фонарями. Периодически состав начинал грохотать, тут же в окнах вырастали железные фермы мостов, под которыми бежали разгоряченные кони, автомобили, коляски и грузовые подвозы.

Параллельно с поездом из-под насыпи вынырнул широкий проспект, где одновременно в несколько рядов уместились два конных экипажа, их обгонявший таксомотор и дружка за дружкой три телеги с сонными лошадьми в попонах. Из-за поворота выскочил красненький вагон трамвая с разноцветными фонарями над кабиной. Люди в теплых тулупах и легких пальто мельтешили вдоль и поперек по вычищенной от снега проезжей части. Многоэтажные дома подмигивали освещенными окнами, первые этажи подсвечивали приветливые входы: «Пивная», «Парфюмерный магазинъ», «Какао Жоржъ Борманъ». Тумбы и заборы были увешаны цветастыми плакатами. И снова люди, кони, автомобили.

Катя тоже проснулась

– Ого! Вот это да! Сколько же здесь людей! Вот это домик! Один, два, три, шесть… – считала она пальчиком этажи. – Мам-мам, а у нас такой? Лошадка, лошадка… Смотри, какой коняка! А у дедушки есть лошадь? Машин-то! А вот это чего? Чего там светится? Да нет же! С другой стороны, за тем темным пятном…

Ольга опять теряла ход Катиной мысли. Она сама удивленно крутила головой и пыталась узнать город, из которого уехала с Андреем семь с половиной лет назад. Район ей был незнаком, но по карте она знала, что где-то там, куда тыкала возбужденная Катя, ее остров. Петроградский остров. Что там на четвертом этаже сидят мама и папа, смотрят в окно и ждут весточки от своей милой Оленьки.

Локомотив издал пугающий звериный крик и дернул состав. Пассажиры отскочили от окон, похватали пожитки и кинулись в тамбур. Поезд еще раз дернулся, и толпа у дверей стала похожа на раков, цепляющихся за сеть, когда их вытряхивают из рачевни. Каждый схватился за что мог, кто-то навалился на кого-то, кто-то кому-то треснул, кого-то придавили чемоданом, и при этом одновременно по вагону разнеслось «О-о-о…», кряканье и меткое матерное.

Как же Ольга давно не слышала русских грубых слов! И хотя она стыдливо посмотрела на ничего не понявшую Катю, сдержать радушной улыбки она не смогла: «Дом стал еще ближе».

Как только народ высыпал под навес платформы, стало понятно, на улице сильно похолодало. Ольга втянула воздух: угольная пыль, свежий гудрон смешивались с выхлопами авто и запахом навоза. После душного вагона, даже такой воздух казался свежим.

Пока потуже затягивала Катину шапку и капор, помогала натянуть рукавицы, Ольга совсем замерзла. Голые руки задеревенели, заныли больные суставы. Ольга негнущимися пальцами натянула пуховый платок и еще не остывшие варежки.

Холод пробрал их обеих. Катя с красным носом и посиневшими губами ждала мать.

– Мам, пойдем уже! – нетерпеливо подпрыгивала она и подергивала плечами.

– Нам туда, – сориентировалась Ольга по последним спинам, удаляющимся за угол.

На выходе их ждала шумная площадь. Извозчики укладывали багаж пассажиров, кто-то еще сговаривался о цене. Крики еще не разошедшихся торговок, мальчишки с вечерними газетами высокими голосами оглашали политические заявления. А за ними тренькающий трамвай и опять люди, кони, авто…

Катя с испугу вцепилась в Олин рукав, то и дело дергала его и повторяла: «Мама… Мама… Мама…» Ольга бы и сама кому-нибудь вцепилась за руку, но кроме ручки чемодана, ничего более прочного ей не светило.

«Еще немного, еще немного…» – уговаривала она себя быть взрослой.

Виртенен сказал, что по Симбирской трамвай ходит до Петроградки. Да и сама Ольга помнила, что по Александровскому бегали трамвайчики к Финляндской железной дороге.

… «Красная-финляндская аптека», «Колбасная» …