Литмир - Электронная Библиотека

Весь завтрак со спорами и беготней в кухню занял часа полтора. Ведь надо было сразу решить, что из съестного и посуды им может понадобиться. Но Ольга была непреклонна и разрешила взять только конфеты, подаренные в дорогу Катиными товарками. Из утвари она ничего брать не хотела, у них на Церковной отличная кухня и у кухарки все есть!

После такого смелого решения Ольга объявила Кате, что игрушек тоже брать не надо, потому как в людской сберегали сундук еще с Олиными куклами.

– Ага! Мне не брать «мои деревяшки», а ты себе, вон, две связки книг берешь? – протестовала Катя.

Обе посмотрели на груду собранных вчера вещей. Чемодан, холщовый мешок с обувкой, второй – с Катиными вещами, две связки книги и небольшой ридикюль с самым необходимым. Еще один мешок Катя, взлохмаченная, как фурия, трясла перед Ольгой. В нем стучали Катины любимцы, вырезанные из вишневого дерева.

Ольга поняла, что все им не донести. Даже если до вокзала взять извоз. «Но Катя упертая! – подумала она, и сама себе добавила, – Как я…»

– Ладно, Катюша. Ты права, – капитулировала Ольга, а плечи ее опустились еще ниже, – Я поступаю не совсем честно. Но ты же знаешь, эти книги мне очень дороги…

– Мне тоже дорога моя лошадь! – капризно прервала ее Катя.

– Дослушай, пожалуйста. – Ольга дрожащим голосом старалась успокоить распалившуюся дочь. – Мы обе должны пойти на уступки, так?

– Та-ак… – подтвердила Катя, ожидая подвох.

– Ты бери только одну свою дорогую лошадь, а я возьму только одну связку дорогих мне книг! Хорошо?

Такое решение Катю устроило, она победно вытащила деревянную лошадку размером с буханку хлеба и показушно впихнула в мешок со своей одеждой. По пути будто случайно задев стопки книг, тут же завалившихся на половичок.

Ольга же немного посокрушалась по поводу двенадцати томиков, так заботливо накануне отобранных и увязанных. Но, вздохнув, распустила бечевку и расставила книги из второй связки на деревянные узкие доски, служившие им библиотекой.

Как бы хорошо они вчера ни уложились, а хлопоты перед выездом заняли без малого два часа. Время начало поджимать.

– Все! Хватит перебирать пожитки! – скомандовала Ольга, скорее себе, чем Кате.

Через десять минут они стояли в валенках и пальто возле собранных вещей.

– Давай-ка присядем. Помнишь, в дорогу что прочесть надо?

Катя кивнула:

– Ангел-хранитель, служитель Христов, крылатый и бестелесный… – тараторила Катя, как учил ее перед отъездом два года назад Отец Григорий. Под шустрый ручеек Катиной молитвы Ольга осмотрела комнату в последний раз. Почти идеальный порядок. Будет не стыдно перед въезжающими завтра новенькими. Виртенен предупредил, что комната, если что, уже будет занята. То на вдохе, то на выдохе Катя дошептала. – Смиренно молю тебя о сем и уповаю на помощь твою. Аминь!

– Аминь! Ну, с Богом!

Ольга и Катя Петровы не спеша спустились со своими вещами в кухню, затем – во двор. Никто не вышел их провожать. Кто хотел, попрощался заранее. А попусту лясы точить здесь было не принято.

Распределив по тяжести ношу, Петровы отправились к Виертотие. Чемодан и торба с обувкой, хоть и были тяжелые, но книги нести оказалось намного неудобнее. Бечевка резала больные Олины пальцы и ей приходилось постоянно переменять руки. Ольге больно было смотреть и на Катю, закинувшую на плечо свой мешок. Ридикюль для нее был слишком длинный, она шла, отводя его от тела, но то и дело задевала ногой, он раскручивался и не давал идти дальше.

Так они вышли по растоптанной дорожке недалеко от русской школы. А когда подошли к аптеке, Ольга поняла, что на поезд в таком темпе они не успеют.

– Постой! Давай отдохнем.

– Мне тяжело – призналась Катя, потупив глаза.

– Вижу, моя хорошая. Присядь-ка пока.

Ольга поставила чемодан и мешок на очищенные от снега ступеньки рядом с Катей, тяжело вздохнула и решительно потянула тяжелую дверь на тугой пружине. С трудом протискивая в нее связку книг, она зашла к аптекарю. Минут через десять она вышла, перебирая в ладони монеты.

– Не замерзла, Катюша?

– Не-а! Ты книги забыла! – заботливо напомнила Катя.

– Нет, мое солнышко, я их управляющему оставила. Он мне даже на извозчика дал. – Ольга засыпала мелочь в варежку, примерила имевшийся багаж и забрала у Кати ридикюль. – Махнем до вокзала с ветерком?

Катино живое лицо изобразило одновременно удивление, радость и расстройство, но, пожалуй, больше всего было очевидно удивление:

– А как?.. Ладно… Только тебе обидно, наверное, да? Хочешь я аптекарю и лошадку свою оставлю?

– Все хорошо, Катюша. Не надо таких жертв. Лошадь твою мы довезем. – Ольга хотела бы ее сейчас погладить по голове и успокоить волнение, но руки были заняты, и она только и могла, что многозначительно и ободряюще посмотреть в широко распахнутые глаза дочери. Светлые и чистые, озаренные низким солнцем, пробивавшимся между зданиями общественного парка и кронами сосен. – Ну так что, едем?

Катино удивление все-таки переросло в расстройство. Глаза заблестели и совсем по-взрослому она ответила:

– Давай пешком, мне теперь ни капельки ни тяжело! Хочу попрощаться с Териоками.

От этих слов у Оли защипало нос и подступили слезы. Она как-то не думала о том, что именно для Кати этот финский городок. Для Ольги Териоки – перевалочный пункт из Виипури в Ленинград. Затянувшаяся, но временная остановка. А Катюша выросла здесь. Да, ей всего шесть, все забудется, все изменится. Вся жизнь, жизнь в России еще впереди. Но для ее дочери Териоки – это не просто привычка, это ее маленькая вселенная. Здесь она впервые себя осознала, здесь у нее появились друзья. Только здесь она знает жизнь. Как бы Ольга ни рвалась в Ленинград к мифическим дедушке и бабушке, для Кати это только сказки, легенды, рассказанные на ночь матерью.

Она настолько была поглощена своей грезой о семье, что совсем забыла, как может переживать ее дочь. Ольга выдавила из себя единственное, что сейчас могла сказать:

– Конечно. Давай пешком, – и уверенно проговорила. – Все – будет – хорошо.

Петровы пошли вверх по Виертотие, мимо Казанской церкви, мимо почты. Передохнули у парникового хозяйства, круглый год пахнущего летним костром. У Кирхи полюбовались изгибами Большой дороги, оставшейся позади, и больше уже не оглядывались.

Ольга видела, что Катя запыхалась. Из-под ушанки торчали прилипшие ко лбу потемневшие кудряшки. Но девочка молча шла, быстро перебирая ногами, не отставая от матери. Не разглядывала витрины, не восторгалась разномастными лошадками, запряженными в пролетающие мимо коляски. А когда Ольга остановилась пропустить торопливого ездока на Антинкату, Катя, не глядя, врезалась ей в спину.

Но уже на следующем перекрестке все изменилось. Катя увидела пыхтящий паровоз у вокзала и оживилась:

– Вот это да! Такой большой! А почему вагоны разного цвета? Какие колеса! А как мы заберемся? Там же высоко. Смотри сколько людей! А мы влезем?

Ольга понимала, что ответов Катя не ждет. Живое переживание всего лишь значило, что прощание прошло успешно, и Катя с любопытством встречает неизбежное. «Как бы научиться этому у нее?» – Ольгу наоборот с каждым шагом все больше обуревали страхи. После злосчастного 1924 года она ни разу не ходила в эту часть Териоков, чтобы не встречаться с жадной и властной бывшей хозяйкой Юлей, жившей в этом районе. Чтобы не думать о ее добром дяде – Алане, которого по ее вине выслали куда-то вглубь Финляндии.

«Будто иду по спирали. Снова на вокзале. Снова обратной дороги нет… Надо собраться…» – Оля размякла. Чемодан стал тяжелее, ноги одеревенели. Вокзал – то, что для многих предвестник путешествия и приятных впечатлений, для нее же – символ боли и необратимости. «Надо собраться…»

Катя убежала вперед. И только под железнодорожным мостом, пока она пропускала три шумных таксомотора подряд, Ольга сумела нагнать ее.

– Не убегай вперед, Катюша! Еле догнала тебя!

3
{"b":"790389","o":1}