– Спасиб, Жан. Я без этого спокойно как-нибудь проживу.

– Зря… – сказала она и, взяв зеркальце, начала подводить чёрным карандашом свои карие, слегка раскосые, глаза. – Ну ты хотя бы волосы распусти.

– Неа. Жарко. Мне итак нормально. – сказала я.

– Ну хоть без кепки своей, надеюсь, пойдёшь? – хихикнула она. – Мадам босс…

– Да, без… Без… – заверила её я.

Далась им всем моя кепка! И какая разница, что там на ней написано.

Мы пришли на танцплощадку и сели на самую дальнюю лавочку, чтобы отчётливо видеть всех и вся, предварительно сговорившись, что танцевать сегодня не будем ни с кем и ни при каких раскладах, даже в том случае, если кто-то будет настойчиво приглашать.

– Сегодня мы с тобой, Светик, наблюдатели ООН! – гордо заявила Жанка, внимательно начав рассматривать всё прибывающих и прибывающих на площадку ребят и девочек.

Наблюдателей ООН мой папа, сидя возле телевизора во время просмотра политических передач, называл ничегонеделателями и языкочесателями. Вспомнив это, я усмехнулась про себя и подумала, что мы с Жанкой сейчас таковыми и являлись и, судя по всему, на протяжении двух часов будем делать нечто подобное.

Диджей дискотеки, без всякого сомнения, был лютым поклонником групп «Руки Вверх» и «Отпетые мошенники». Их песни, правда, разные он включал по нескольку раз к ряду. Жанка порой подпевала, даже качалась в такт, обнимала меня за плечи, постоянно хихикая, но успевая при этом детально обсудить ту или иную танцующую парочку.

В какой-то момент она заметила двух парней из второго отряда, направлявшихся к нам.

– Свет, смотри. – шепнула она. – Вон юные красноармейцы к нам тащатся. Налево глянь!

Я сначала совсем не поняла, что она имеет в виду, но, повернув голову и приглядевшись к мальчикам, поняла её: один был в ярко-красной футболке, а второй – с красным, явно обгоревшим сегодня на море, лицом.

– Ага… Точно красноармейцы! – согласилась с ней я, растянувшись в улыбке. – Настоящие будённовцы.

– Тогда, как договаривались? – уточнила она, напоминая про наш с ней уговор.

– Угу. – кивнула я.

Парни подошли и пригласили нас обеих на танец, на что мы с подружкой на счёт один, два, три… крикнули в один голос по слогам:

– Мы се-год-ня не тан-цу-ем! – и от своей проделки громко захохотали.

Мальчишки многозначительно переглянулись и со словами «чокнутые» и «ненормальные» отошли подальше от нас. Жанна продолжила смеяться, согнувшись пополам.

– Ну ты видела их рожи? Видела? – всё повторяла и повторяла она, никак не успокаиваясь. – Видела?

Мне пришлось несколько раз хлопнуть её по спине, чтобы привести, наконец, в чувство.

– Жан, сейчас белый танец будет, прекращай уже. Ты же хотела посмотреть, кто там с кем будет.

– Да, да… – она перестала, наконец, смеяться, придвинулась ко мне ближе, и наш сеанс начался. Тем временем диджей врубил нафталиновое «Зеленоглазое такси» Боярского, которое, правда, в новой медленной интерпретации звучало весьма неплохо, и дамы пошли приглашать на танец своих кавалеров.

Вожатка Алиса танцевала с качком-вожатым из третьего отряда, Женей.

– Жа-а-ан… – я обратила её внимание сразу на эту, как по мне, странную пару. – А ты ошиблась. Смотри, вон Алиса наша с этим а-ля физруком вытанцовывает.

Жанка понадувала щёки, наморщила нос, явно не желая признавать того, что лопухнулась, но всё же ответила мне:

– Ну… бывает… Но ты только глянь, Светка-а-а… – глаза у Жанки расширились, как у кошки в темноте. – Ты только посмотри, как он её лапает. Мать моя женщина! Офигеть… – и немного подумав, добавила. – Но, признаю, там ведь есть, что полапать. – и, сказав это, хихикнула в ладошку.

Алиса в тёмно-синем в белый крупный горох летящем сарафане кружила в медленном танце с Евгением. Смотрелись они вдвоём так себе: крупный качок-парень и такой фигурный пухляш женского пола. Или, как Жанна днём сказала, бабец: на девушку Алиса ну совсем уже не тянула, скорее на взрослую женщину. Однако Жене, судя по всему, она очень нравилась, поскольку его мускулистые большие руки во время танца мы с Жанкой наблюдали не только на талии у партнёрши, но и гораздо-гораздо ниже, на её внушительных бёдрах. Порой нам казалось, что он хочет её ущипнуть, но усиленно сдерживается, а Жанка жмурила и протирала глаза, настраивая свои окуляры, чтобы точно ничего не упустить.

– Жанна… – полушёпотом осадила её я.

– Чего? – подружка чуть не подпрыгнула на месте.

– Мне не нравится твоя излишняя озабоченность. Завидуешь что-ли её формам? – спросила я.

На что Жанна скривилась.

– Ну если только чуток… – недовольно пробурчала она.

По меркам Вики и Алисы, мы с Жанной, наверное, были беспопые и безгрудые. Женские гормоны, видимо, ещё не до конца пробудились в наших юных организмах и не особо трудились менять наши угловатые подростковые тела. Мне, по правде говоря, было до большого и высокого фонаря, но Жанка, по всей видимости, немного горевала по этому поводу.

Секс-просветом в школе мы занимались сами, поскольку ни мои родители, ни родители подружек ничем подобным с нами не делились и не обсуждали эти темы. Поэтому тут в помощь всем нам были журналы «Cool» и «Cool girl», а также анатомический атлас человека, который в шестом классе мы обнаружили в сарае частного дома у одноклассницы Ольки, когда отмечали её двенадцатый день рождения. В сарае также пылилось старое фортепиано, на котором Оля играть не умела, но играла я, поэтому то втроем, то вчетвером под предлогом «Анна Аркадьевна, можно мы поиграем на пианино?» мы убегали в сарай и, сидя на корточках, да так, что затекали ноги, внимательно изучали пикантные картинки в том атласе. В девятом классе, когда мы изучали курс анатомии и физиологии человека и вплотную подошли к этой любопытной для нас всех теме, учитель нас всех конкретно обломал, заявив, что данный раздел мы изучать не будем, поскольку «вы итак всё уже знаете».

Грудь у многих девчонок начала расти уже как раз в шестом классе, а у некоторых настолько активно, что им уже приходилось под блузки и футболки надевать лифоны в то время, как я почти до начала девятого класса всё еще поддевала только нательную белую маечку и просто молила Бога, чтобы у меня не выросли такие буфера. А Жанна, судя по всему, мечтала о большой груди.

Вторая пара, которая привлекла наше с Жанкой внимание, состояла из парня-вожатого второго отряда Сергея и напыщенной отштукатуренной Лильки. На своей высоченной платформе она была с ним почти одного роста и во время танца то одной, то другой рукой постоянно поправляла свою ультракороткую юбку.

– Ты смотри! – загорелась Жанна, уже глядя на них. – Лилька у нас по другим отрядам пошла.

Но сказано это было так, будто Лиля пошла не по другим отрядам, а по другим рукам.

– Но пацан ничего… – продолжила она, имея в виду вожатого Сергея.

Анька, можно сказать, топталась на месте с высоким мальчиком-брюнетом из нашего отряда. Его поселили в домике через один от нашего. Я никак не могла вспомнить, как его зовут, хотя перед обедом нас всех строили и знакомили друг с другом.

– Как его зовут, не помнишь? – спросила я подружку.

– Его… – качала головой она, внимательно всматриваясь в его лицо. – По-немецки как-то… Сейчас… А… – хлопнула она себя по худой коленке. – Герман, вроде. Или… Или… Геринг…

Тут я прыснула от смеха.

– Какой Геринг, Жанна! Герман Геринг – это нацистский начальник, глава люфтваффе. Наверное, всё же просто Герман его зовут?

Жанна попыталась повторить за мной слово «люфтваффе», но у неё никак это не выходило:

– Как ты сказала? Лю… Луфа… Люфа… Лифтва… Повтори! Тьфу, Светка, язык можно сломать. Вафли какие-то выходят!

– Да люфтваффе! Вы по истории в школе что-ли не изучали? Это так немецкую авиацию у них называли. Люфт-ваф-фе. – по слогам произнесла я.

– Люфт-ваф-фе… – по слогам медленно и разборчиво повторила за мной подружка. – Звучит круто, но нет, Светка, не помню такого. Но вот слово «Геринг» точно помню. – заключила она. – А ты умная, Светка, словечки какие знаешь… Короче, Герман он, видимо. – сказала она и потеряла всякий интерес к этой паре, одновременно дёрнув меня за руку. – Светка, глаза разуй и посмотри направо, где сцена.