Джонни был необычайно серьезен в этот день.

— Мама, а дядя вернется?

— Не знаю, Джонни.

Тот же вопрос задавала она себе весь день. Вернется он? А собственно, зачем? А если, да? Что она будет делать?

Эта мысль смутила ее. Что значит «будет делать»?

Вконец расстроившись, Энджи занялась уборкой: вытерла пыль и помыла полы. Потом взялась стирать белье: ей нужно было чем-то постоянно отвлекать себя от навязчивых мыслей о Хондо, но все напрасно.

Вспоминая подробности их встречи, она пыталась убедить себя, что Хондо жестокий и грубый… Его отношение к Джонни… Но в глубине души Энджи чувствовала — Хондо в действительности другой, и под его напускной жесткостью скрывается чистая натура.

Он, должно быть, воспитывался в суровых условиях. Энджи вспомнила, как Хондо вскочил с постели, с револьвером в руке, словно и не спал вовсе. Видимо, непростая жизнь научила его быть всегда настороже.

К вечеру дождь перестал, и Энджи вышла из дому. Воздух после грозы стал чист и свеж; Энджи вдыхала его, словно пила холодную воду жадными глотками. Небо еще было скрыто за разломами черных туч, и где-то далеко грохотал гром. Куски облаков, цепляясь за вершины гор, тяжело плыли на запад. Время от времени полыхал набухший тучами небосвод.

Ручей вышел из берегов, вода стала мутной и затопила ложбину.

Энджи покормила лошадей и теперь в молчании остановилась, грустно глядя на далекие горы. Уехал, и даже следы смыты дождем. Исчез, как будто его и не бывало. Энджи вспыхнула, вспомнив его поцелуй. Это была не шутка и не порыв сладострастия.

В кадку, поставленную под водосток, звонко падали капли. В сгущавшихся сумерках луговая трава отливала темно-зеленым с синевой цветом, и хрустальные дождинки висели на дрожащих стебельках. Утром нужно будет вывести лошадей на пастбище. Энджи подошла к загону и положила ладонь на скользкую жердь ограды. На сером фоне вечереющего неба отчетливо вырисовывались силуэты далеких гор. Тоска медленно закралась в душу Энджи.

Не в силах бороться с собой, она прижала руки к груди и до боли сжала зубы: по щекам медленно покатились слезы. Энджи смахнула их ладонью и побрела в дом. У двери она остановилась и в последний раз, еще на что-то надеясь, пристально посмотрела в сгущающуюся тьму. Все было тихо.

Энджи закрыла дверь и заложила ее на засов. Довольно! Что, собственно, произошло… Один человек попросился переночевать, купил лошадь и уехал. Вот и все. Но почему же он, именно он, не выходит из головы?!

Ведь стала же она забывать Эда. Энджи ни минуты не сомневалась в том, что он жив, но была уверена, что Эд никогда больше не вернется к ней. Семейная жизнь теперь ей показалась призрачной, словно и не существовавшей. Эд совсем не занимался воспитанием сына, и Джонни даже не вспоминал об отце. Вся жизнь отныне для нее сосредоточилась в сыне; отдать ему свою материнскую любовь и вырастить настоящего человека — вот истинное ее назначение.

Энджи легла в постель и натянула до подбородка теплое одеяло. Вдруг, как будто повторенные вновь Джонни вслух, прозвучали слова: «Мама, а дядя вернется?»

Поздно утром, когда солнце уже стояло высоко в небе, Энджи повела лошадей на пастбище. До этого она убрала в доме, накормила животных и расчистила сточные канавки, орошавшие огород. Энджи решила, что поступит благоразумно, если отведет лошадей подальше от дома.

Она остановилась у колодца и уже наполнила водой одно ведро, как вдруг за спиной что-то звякнуло. Энджи резко обернулась: из-за кустов, ведя под уздцы лошадь, вышел индеец.

За ним показался еще один, потом еще. Словно по мановению волшебной палочки пред ней предстала дюжина апачей.

Энджи не испугалась, ведь и раньше к ее отцу приезжали индейцы, поили лошадей, ее отец угощал их, а потом они мирно покидали дом Лоуи.

Перед Энджи стояли широкоплечие, мускулистые, крепко сбитые мужчины, с запыленными смуглыми лицами; на нее со злобой смотрело двенадцать пар глаз.

Один из индейцев сидел на красивой лошади и выделялся среди других особой манерой держаться. Энджи решила, что это их вождь. Она взглядом скользнула дальше и увидела еще одного, — он, дьявольски усмехаясь, о чем-то говорил своему товарищу. Черные гладкие волосы ниспадали до плеч и закрывали половину лица, так что Энджи не смогла его как следует рассмотреть. К гриве его лошади были привязаны страшные комки волос и мяса — скальпы. Добыча совсем свежая.

Энджи почувствовала, как у нее затряслись поджилки, но справилась с собой, стараясь не подавать вида, что боится пришельцев. Побледнев, она срывающимся голосом сказала, обращаясь к всаднику:

— Вы Витторо.

— Да, я Витторо.

— Вы раньше всегда поили у нас лошадей.

Он бесстрастно уставился на женщину. Энджи показалось, что перед ней не человек, а истукан.

— Вас предупреждали.

— Куда мне идти. Муж уехал. Это мой дом.

Витторо молчал, прочие замерли в ожидании. Налетел порыв ветра, и закружил столб пыли с земли, уже успевшей высохнуть после дождя. Прошелестело в кронах деревьев, потом опять наступила тягостная тишина.

— Земля здесь принадлежит апачам.

— Апачи живут в горах, — ответила Энджи, — зачем им ранчо? У меня сын, нам нужно где-то жить.

— Но когда апачи покидают горы, им необходима вода. А вы не даете им напиться.

— Вон там достаточно воды. — Она показала рукой в сторону ручья. — И если люди Витторо придут с миром, они смогут взять столько воды, сколько захотят. Разве я когда-нибудь запрещала вам пользоваться источником?

Витторо злобно перебил ее, и Энджи поняла, что это конец.

— На земле апачей не будут жить белые люди. — Он обратился к индейцу высокого роста. — Сильва! — И заговорил с ним дальше на незнакомом для Энджи языке, но она заметила злобную ухмылку, исказившую лицо Сильвы. Он спрыгнул на землю, подошел к Витторо, сказал ему что-то и, выхватив нож, двинулся к Энджи.

Она не закричала. Не смогла: к горлу подкатил комок, ноги стали ватными. И вдруг дверь распахнулась, и на пороге показался Джонни. В руках он держал старый кольт своего деда и целился в Сильву.

Индеец остановился, кто-то в толпе зрителей расхохотался. Сильва хмыкнул, увидев эту забавную картину: семилетний мальчишка и револьвер, почти таких же размеров, как и он сам.

Энджи рванулась к дому, но один из индейцев опередил ее, сбил с ног и заломил руки: и в этот момент кольт в руках Джонни выстрелил. Сильва взвыл и, схватившись за голову, повалился на землю. Джонни отбросило отдачей, он выронил оружие и упал на ступеньки.

Вырвавшись из цепких рук индейца, Энджи бросилась к сыну. Сильва неподвижно лежал на земле.

Витторо бесстрастно взирал на происходящее. Он долгим взглядом изучал мальчика.

— Какой у вас смелый сын.

Энджи смело посмотрела Витторо в глаза.

— Я не знала, что великий Витторо воюет с женщинами и детьми.

Витторо спрыгнул с коня и вытащил нож. Энджи прижала к себе Джонни. Почему она сразу не подняла револьвер? Сейчас уже поздно. Он медленно приближался. Теперь Энджи смогла его хорошо рассмотреть: высокого роста, ладно скроенный, с надменным лицом. Индейцы стояли молча.

Витторо взял Джонни за руку и проколол ему большой палец. То же он сделал со своим пальцем. Потом взял ладонь мальчика в свою и прижал друг к другу порезанные пальцы.

— Он мой кровный брат. Я даю ему имя Маленького Воина. — Он искоса посмотрел на Энджи, добрая искорка на мгновение мелькнула в его глазах и тут же потухла.

— Вы можете оставаться здесь.

Кряхтя, с земли поднялся Сильва, недоуменно озираясь вокруг, он потрогал рукой голову. На ладони осталась кровь. С ножом в руке Сильва двинулся на женщину с ребенком, но краткий окрик вождя остановил его. Он злобно прорычал что-то и нехотя вернулся к товарищам.

Энджи по-прежнему стояла, не шелохнувшись и прижимая к себе Джонни. Витторо вскочил в седло. Она сказала:

— Я хотела бы, чтобы мой сын когда-нибудь стал другом для ваших сыновей. Витторо ухмыльнулся.