Все это время я пытался найти силы, чтобы сходить к Валентину и извиниться за то, что ему пришлось увидеть. А потом я узнал, что он уехал. Что-то больно кольнуло у меня в груди, но я был рад. Так лучше. Так правильно. Он уехал в Москву, а это значит, судьба сделала выбор за меня. Я нужен Ваньке, а мое искушение ушло из моей жизни, словно его и не было.

А затем началась моя новая жизнь. Ванька долго мне припоминал мои прегрешения и попытки отдалиться от него в прошлом. Отношения перешли на какой-то другой уровень, которого я подсознательно опасался.

– Если бы ты держал свои гормоны в узде, ничего бы не случилось, – кричал на меня Ванька, когда я вырвал у него из рук бутылку пива и выбросил ее в мусорку. – Я хочу выпить!

– Плевать! Сказали, что нельзя тебе спиртное, значит нельзя! И хватит вспоминать прошлое и упрекать меня во всем!

– У меня уже ничего не болит, я хочу пива!

– Перехочешь! А еще раз купишь, у нас с тобой будет серьезный разговор!

Иногда он так бесит своими капризами. Ведет себя как ребенок, хотя уже взрослый парень.

Раньше мы часто пили пиво, но сейчас я тоже не пью ради него. Раз ему нельзя, то я тоже отказался, чтобы не искушать его. А он упрямо тянется к бутылке, хотя после операции врачи рекомендовали настоятельно вообще воздержаться от спиртного. Да и диета у него теперь чуть ли не одни каши.

– Я больше не могу жрать эту лабуду! Хочу жареной картошки! – ковыряет кашу и тоскливо смотрит на телевизор, где рекламируют картофель фри какого-то ресторана.

– Твой гастрит не особо одобрит жареные продукты. Ешь кашу, она полезная. – огрызаюсь я, хотя понимаю, что жрать это дерьмо еще то удовольствие. Сам ем вместе с ним теперь каждое утро эти жуткие каши.

После больницы Ваньку словно подменили. Раньше он часто улыбался и смеялся. Выглядел беззаботным парнем, а теперь часто плачет, а при каждом удобном случае обвиняет меня во всех смертных грехах. Он стал вспыльчивый, резкий, ранимый.

Иногда мне кажется, что он даже не понимает, как мне больно выслушивать все его обвинения и те обидные слова, что он говорит. Я терплю, потому что он очень дорог мне, и я чувствую сильную вину перед этим человеком. Понимаю, что он чувствовал, когда увидел меня с Валентином. Поэтому делаю все возможное, чтобы убедить моего ревнивца, что у него больше не будет повода для беспокойства.

Рано или поздно он все равно всегда успокаивается, и как только неудержимый поток обидных слов иссякает, он снова становится мягким и нежным. Я только вздыхаю и притягиваю его к себе, чтобы успокоить и приласкать.

Ну как он не может понять, что своим поведением может только все испортить, иногда мне кажется, что он делает все возможное, чтобы разрушить наши отношения! Я ведь не железный! Когда же его отпустят все обиды и он сможет отпустить все? Хочу снова видеть его улыбку и радость на лице.

Теперь я стал зависим от него. Не знаю, как так получилось, но чтобы увидеть его счастливую улыбку, мне приходится потрудиться. Цветы, красивое ухаживание, выполнение любого желания…

Я не жалуюсь, мне нравится добиваться его расположения. Нравится заботится о нем. Мой капризный парень раскрывается и когда он по настоящему счастлив, я счастлив вместе с ним.

Если закрыть глаза на его потоки обвинений за прошлое, то мы вполне дружно живем. Как говорится, душа в душу. Я наслаждаюсь его любовью и тону в ней. Во мне начинает просыпаться что-то такое, что я мог бы назвать любовью. Одно могу сказать точно, я не могу без него. Он мне нужен как воздух. Не знаю, когда я это осознал, но как только до меня это дошло, я почувствовал сильную зависимость. И почему-то мне от этого стало хорошо.

Так и должно было все произойти. Мы вместе уже месяц и мы счастливы. Мой капризный парень вьет из меня веревки, делая из меня своего раба в буквальном смысле слова, а я рад стараться и жить ради него, ведь теперь у меня появился смысл моего существования. Я живу ради него.

Валентин

Смотрю в окно на мелькающие пейзажи, почему-то становится грустно. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что скоро эти деревенские ландшафты сменятся городскими постройками, и я должен радоваться, ведь я еду в новую жизнь… Но на душе не спокойно. Тоска по дому? Или тоска по моей первой и неудачной любви? Я ведь бегу не только от своей прошлой жизни, я бегу от Мирона…

И чем ближе поезд приближается к Казанскому вокзалу, моего конечного пункта назначения, тем печальнее мне становится.

Все мое детство остается там, за сотнями километров, которые поезд с легкостью преодолевает в считанные часы, а я будто бы остаюсь там, в своем родном маленьком городке, где остались родные, друзья, и Мирон… Моя первая любовь.

Почему-то находясь там, я не думал об этом. Не ощущал и не жалел, что могу потерять что-то такое, что нас связывает. Пусть даже он и не со мной. Словно я разрываю связь со своей детской мечтой, и этим самым доказываю сам себе, что я окончательно вырос.

Теперь я уже совершеннолетний, и направляюсь в сторону глобальных перемен. Но пока я почему-то смотрю в будущее с опасной, и уже не совсем уверен в том, что эти перемены принесут в мою жизнь только позитив. Одно дело мечтать о Москве, а другое дело ехать с билетом в один конец, не зная, что ждет за поворотом.

Я вздыхаю, взглянув на часы. Проводница, заглянувшая в наше купе, предупреждает, что в Москве поезд будет через полтора часа. Я, не спавший всю ночь, перебиравший в голове воспоминания из детства, вроде как не готов к тому, что скоро окажусь в огромном городе, который может съесть меня, проглотить, словно какой-то монстр.

Утешает только то, что в Москве уже довольно долгое время живет мой старший брат Валера. Он всегда был смелее меня. Помню как он собрал вещички, и смотался из нашего захолустья покорять столицу. Прошло больше пяти лет после его отъезда, и за это время мой брат ни разу не приехал навестить нас в Муханск.

Ему сейчас 23 года. Он смелый и дерзкий, идущий к своей цели любой ценой. Эх… Не в одного родственника мы пошли, видимо. Иначе я бы не затупил тогда на выпускном, когда сам Мирон обратил на меня внимание.

– Москва открывает путь к великим возможностям, – любил повторять Валера, когда мы с ним общались по телефону, – А наша дыра… Вот честно, даже нет никакого желания навещать родственников. Жуть нагоняет. Да и предки не особо рады будут меня видеть.

Я пытался возразить, что они один черт любят его, но мой голос звучал не убедительно. Сам не верил в то, что говорю.

В целом я был согласен с Валерой, но искренне не понимал, почему за пять лет мой брат не смог найти ни одного дня, чтобы проведать своих родных.

Зато к нему в Москву, в его съемную однокмнатку в Новогиреево, ехали все, кому не лень. На лечение, на поступление, на экскурсии, – дом Валерки был открыт для всех. Хотя, я не был уверен в том, что мой брат мог проявлять чрезмерное гостеприимство.

Теперь в Москву для поступления в университет ехал я сам, чему мой брат был рад, но при этом расстроен одновременно.

– На кой черт тебе этот универ? – кричал он мне в трубку, – Потеря времени! Это ведь Москва, мать твою, Москва, понимаешь? Ты восемнадцать лет просидел во мраке, а теперь у тебя есть шанс вдохнуть полной грудью! Дыши, Валентин! Просто дыши! Это запах свободы, братишка, понимаешь?

Я пока этого не понимаю, но виды из окна поезда, который подвозит меня все ближе к Казанскому вокзалу и увозит все дальше от привычной жизни, пугают меня и вселяют беспричинное беспокойство. Вдыхать полной грудью у меня не получается, напротив, у меня какое-то стойкое ощущение, что мне не хватает воздуха в легких.

На станции меня уже ждет Валерка. Он очень изменился за последние пять лет, и, как мне кажется, не в самую лучшую сторону. Он перекрасил волосы в какой-то безумно белый и сделал совершенно дикую прическу, отчего напоминает мне теперь заросшего пуделя, которого не самые заботливые хозяева забывают подстригать. Хотя, в неопрятности брата сложно упрекнуть, видно, что он следит за собой. А прическа… Она лишний раз подчеркивает его ориентацию.