– Ну так и не соглашался бы, – хмыкнула я.

– Ты что! – замахал руками парень, – Референ самый главный среди судей. Его решения не обсуждаются. И раз он назначил тебя в афферентемы и приставил к Дариусу, значит на то была причина.

Когда мы вышли в зал, он снова уставился на часы и полез в карман за бумажкой.

– Смотри, Мира, – обратился он ко мне, тыча на лист в руках, – это называется скриптум. В нем указаны имена тех, кого ты должна забрать за смену. Так, кто там у нас следующий? Ага, мисс Марисса Белл. Идем, опаздывать нельзя!

Схватив меня за руку, он снова щелкнул пальцами, и мы перенеслись, чтобы через мгновение возникнуть на пороге огромного особняка.

Быстро переместившись наверх, в одну из хозяйских спален, остановились у огромной кровати, на которой лежала молодая женщина. Она была в потугах.

– Итак, Мариса Белл, новорожденная, должна умереть при родах, – сухо продекламировал Тарон, а затем обратился ко мне, – давай, Мира, попробуй ее забрать.

– Что?! Я?! – меня накрыло волной ужаса и негодования, – Забрать ребенка? Ты с ума сошел? Ни за что!

– Мира, это наша работа, – вздохнул он, – она в любом случае должна умереть. Давай, забери ее.

– Нет! Я не буду этого делать! – я просто не могла заставить себя отнять жизнь, которая вот-вот должна появиться.

Женщина тем временем кричала и корчилась от боли, пока люди, суетившиеся вокруг, пытались облегчить ее страдания. Мы простояли еще несколько минут ничего не делая и не вмешиваясь в ход вещей. Видя, что я не собираюсь ничего предпринимать, Тарон грустно вздохнул и пошел на выход. Удивленная и радостная я поспешила за ним.

– Ты не будешь ее забирать? – уточнила на лестнице у напарника.

– Это должна была сделать ты, – грустно ответил он, и как бы извиняясь, добавил – прости Мира, но я должен буду сообщить об этом Дариусу. За неисполнение обязанностей помощника референдария ждет наказание…

Я лишь молча кивнула, уверенная в своей правоте и готовая отстаивать свою точку зрения. Ни при каких обстоятельствах нельзя отнимать ребенка у матери.

Больше такой оплошности в будущем я не повторю никогда.

Едва мы переступили порог «Партиториума», как на меня навалилось тяжелое предчувствие чего-то неотвратимого. Приведенного ранее Джахара уже не было, а Дариус не обращал на нас никакого внимания. Ровно до того момента, когда Тарон подошел к стойке и протянул бармену развернутый скриптум. Краем глаза я успела заметить, что одна из строчек, написанных черными чернилами, изменила цвет и стала красной.

Стоило судье только взглянуть на эту бумагу, как его лицо тут же посуровело. По-прежнему игнорируя мое присутствие, он холодно кивнул и обратился к афферентему:

– Увидимся позже, Тарон.

Плечи помощника поникли, и он развернулся к выходу. Проходя мимо, бросил виноватый взгляд на меня и едва слышно прошептав: «Прости, Мира», скрылся в коридоре. Я же осталась стоять на месте, словно школьница, которую поймали за прогуливанием уроков. Только афферентем скрылся из виду, Дариус вышел из-за стойки и подошел вплотную ко мне. Обжигая своим ледяным взглядом, он бесстрастно произнес:

– Вы посмели нарушить закон пургатория. Вы будете наказаны.

Я не успела даже раскрыть рта, чтоб сказать хотя бы слово в собственную защиту, как судья щелкнул пальцами и мои руки и ноги мгновенно разъехались в стороны, растягиваемые тонкими серебряными нитями. Они больно впивались в кожу, оставляя красные отметины и надежно удерживая на месте. Напрочь лишенная возможности двигаться, я оказалась практически распятой посреди комнаты. Дариус обошел меня кругом, словно убеждаясь в крепости оков, а затем спросил:

– Зачем вы нарушили закон?

– Я ничего не знала о ваших законах, – злобно выплюнула, глядя ему прямо в глаза.

Судья глубоко вздохнул и слегка прищурил глаза. Я тут же ощутила, как по телу пронесся разряд электрического тока. Боль была довольно сильной, но мимолетной, а потому не заслуживающей внимания.

– Повторяю вопрос. Зачем вы нарушили закон? – снова спросил Дариус.

– Потому что это был младенец… – мой голос слегка дрогнул.

Он поджал губы, и я снова ощутила боль. На этот раз сильнее. Тысячи острых игл одновременно вонзились в позвонки и меня выгнуло дугой. Все длилось несколько секунд, затем прошло так же внезапно, как и появилось. В голове зашумело, а перед глазами все поплыло.

– Итак, – послышался голос референдария.

– Пытки запрещены международной конвенцией еще в восемьдесят четвертом году, – напомнила я, пытаясь сфокусировать взгляд на расплывающемся силуэте Дариуса.

– Вы правы, – мне почудилось или на его лице и впрямь мелькнуло подобие улыбки? – Но в данном случае это не пытка, а наказание за ложь. Мира, зачем вы нарушили закон?

– Не могла отнять ребенка у матери, – выдавила я.

Послышался глубокий вздох, а затем разочарованный голос судьи:

– Что ж, это ваш выбор. Мы будем продолжать до тех пор, пока вы не прекратите лгать.

Я хотела было возразить, что сказала абсолютную правду, но не успела. Голову словно зажали стальные тиски. Они давили все сильнее и сильнее, до тех пор, пока в ушах не стал слышен только пульсирующий стук крови. На этот раз все продолжалось около десяти секунд, но мне они показались вечностью. Когда боль прекратилась голова безвольно повисла вперед, и я ощутила горячую струйку, стекающую из носа.

– Надеюсь, на этот раз вы скажете правду, – спокойный, почти ласковый голос долетал до слуха с трудом, оставаясь где-то на периферии сознания.

– Я сказала правду, – мой собственный голос был хриплым и еле слышным.

– Мира… – устало начал Дариус, но я его сразу перебила.

– Нет, послушайте, мне всегда хотелось иметь детей, но у нас с мужем не получалось. А потом врачи сказали, что я бесплодна, – слова вместе со слезами хлынули из меня неудержимым потоком. – Как я могу отнять у другой то, о чем всю жизнь мечтала сама?!

– Наконец-то, – облегченно выдохнул он.

Серебряные нити, удерживающие руки и ноги, тут же рассыпались мелким дождем и, неспособная удержаться самостоятельно, я стала падать. Мужчина тут же подался вперед, подхватывая меня на руки.

Усадив на один из стульев, и заботливо вытерев кровь с моего подбородка, он тут же достал из-под стойки небольшой пузырек и, открыв, протянул мне.

– Выпейте, – в обманчиво мягком голосе отчетливо слышался приказ.

Повинуясь, я в несколько глотков выпила содержимое склянки.

– Похоже на подслащённую воду, – на моем языке остался приятный сладковатый привкус.

– Нектар, – кивнул Дариус. – Он поможет восстановиться.

– А на обед будет амброзия9? – я попыталась усмехнуться, но улыбка вышла вымученной.

– Вы и так бессмертны, – уголок рта бармена дернулся, обозначая наметившуюся улыбку. – К тому же пища вам теперь не нужна. Разве вы не обратили внимания, что не чувствуете голода, жажды, усталости?

– Не знаю, у себя в комнате я пыталась прилечь, но не смогла уснуть, – пожала плечами я.

– Потому что сон вам больше не нужен, как и остальные человеческие потребности. Сейчас вы тянетесь к ним по привычке, но пройдет немного времени, и они забудутся, – пояснил бармен. – Ваши возможности теперь гораздо шире, чем раньше, но разуму необходимо время, чтобы их освоить.

– Тогда зачем вы дали мне этот нектар, если я в нем не нуждаюсь? – спросила я.

– Чтобы ускорить восстановление, пока вы не освоились. Силы вам еще будут нужны, мы не закончили урок, – ответил Дариус.

– Опять будете меня распинать? – в моем голосе сквозил страх, перед возможностью вновь испытать боль.

– В этом больше нет необходимости. Вы сказали то, что я хотел услышать, – ответил он.

На мой недоуменный взгляд, бармен пояснил:

– То, что мучило вас. Вы назвали. Проговорили. Произнести вслух – означает признать.