– И из-за этого ты пластинки собираешь?

– Ага! Третий десяток лет уже боюсь, что те придут. А мир кругом всё однообразнее делается. Мне всё страшнее! Вот я и собираю. А если вдруг это шиза чисто – так хоть дочке после смерти моей будет чего продать.

С этими словами Грамыч бросил остатки картошки на асфальт перед лавочкой. К неожиданной подачке со всех соседних крыш метнулись голуби, воробьи и даже несколько чаек. Когда Сорог поднял взгляд от птиц, Грамыча уже не было.

Прежде чем открыть глаза, Сорог прислушался к боли. Левое бедро нестерпимо жгло, запястье ныло… Он аккуратно попробовал пошевелиться. Нога оказалась придавлена мотоциклом. Похоже, что при падении левая дуга проломила корку соли и вошла в более рыхлый слой, зажав конечность между бензобаком и осколками раздробленной породы.

Он не первый год странствовал по Пустошам, и подобное пару раз уже случалось. Нет, всё обходилось без выстрелов, да и падения были на меньшей скорости. Однажды корка проломилась просто от боковой подножки…

Опыт не подсказывал, опыт орал, что нужно как можно скорее раскопать небольшое углубление под мотоциклом, вынуть раненую ногу и, не жалея воды из запаса, вымыть мельчайшие частицы соли из порезов и царапин.

Опыт продолжал орать, сам же Сорог лежал с закрытыми глазами и не шевелился. Все потому, что вдали слышался мерный плеск и возбуждённый шёпот.

Он продолжил вслушиваться. Говорили двое.

– Как думаешь, Серый, этот мопед на каком бензе?

– Да какая в жопу разница! Главное, чтобы он был.

– Да должен быть, этот-то явно куда-то далеко ехал, да и канистра вроде к бочине приторочена была…

– Вроде была, – согласился сипловатым басом Серый. – Только вот не видно ни хрена, ксенон у него что ли?

Сорог снова прислушался к плеску лужи. По голосам расстояние до говоривших определить было сложно. Звуки разносились над поверхностью жидкости, делаясь то громче, то тише. Буквально секунду назад казалось, что до сталкеров какая-то пара шагов и уже сейчас его ждёт контрольный в голову, и тут следующая фраза прилетела как будто из такого дальнего далёка, что была едва слышна.

Плеск давал более точное представление о расстоянии до любителей чужого добра.

«Шагов двадцать-тридцать, не более», – рассудил мотоциклист.

Шли они, судя по всему, против света так и не погасшей от удара фары Плотвы.

Сорог приоткрыл один глаз. Визор шлема сильно пострадал при падении, но две серо-зелёные лупоглазые фигуры, пересекавшие центр лужи, в луче фары видны были хорошо. Расстояние до них оказалось метров пятьдесят…

«Добежать не успеют, – подумал траппер, – Тем более в ОЗК и газике особенно не побегаешь».

Медленно, чтобы не выдать себя, Сорог потянулся к поясной сумке.

– Этот-то, как думаешь, того?

– Конечно! Даже если от пули не сдох, хотя напомню, что это вермахтовские 7,92 миллиметра, так ты ж видел, как его об землю приложило!

«Вермахтовские 7,92! Да кому такое позерство надо?!» – подумал Сорог, нащупав рукоятку. Буквально в сантиметре от неё из сумки торчал кусок чего-то острого. Судя по всему, обломок переднего обтекателя. «Хотя разносит неплохо», – вынужденно признался он себе.

– Ага, Серый! Не хотел бы я на его место!

– Так и не будешь! Помнишь, Капитан рассказывал, что тут полудохлые, ну те, которые раковые, спидозные и прочие неизлечимые, без химзащиты на свои сходняки собираются.

– Ага!

– Так вот что я тебе скажу: если ещё раз такого увижу, даже без бензина, – снова выстрелю!

– Без бензина-то он тебе нафига?

– А потому что пидарасы! И терять им нечего. Все неизлечимые болезни от заднеприводности. Вспомни Меркьюри! Чарли Шина! Вот любишь их, слушаешь, смотришь, а потом – херак! И педераст…

– Да, Серый, ты мне об этом каждую пьянку рассказываешь.

Сорог практически справился с задачей, однако нога пылала настолько нестерпимой болью, что в глазах сгущалась пелена. Кричать хотелось до зубовного скрежета

– Ага! И ещё раз расскажу, вот домой вернёмся, вискаря купим ящик! Девок снимем потолще, баню натопим погорячее…

Видимо, Серый мог бы продолжать глухо мечтать сквозь противогаз и дальше, но тут уж Сорог попросту не выдержал.

– Погорячее хочешь, с-с-сука! Лови! – заорал он, перегнувшись через бензобак.

Ракетница в руке байкера гулко бухнула двумя стволами. То ли от боли, то ли от спешки он не смог толком прицелиться.

Батя с Серым шлёпали через зелёный пруд к упавшему мотоциклу в своих стареньких ОЗК. Тиграна отправили в обход, вооружив мясницким ножом – «дорезать, если что». Он очень гордился и поручением и клинком, тускло отражающим свет одинокой фары. Ярко представлял, как он, тринадцатилетний пацан, с ухмылкой кромсает полудохлого пидараса. Со слов дяди Серого выходило, что все беды мира от них.

Пруд оказался очень длинным, и Тигран заметил, что может не успеть к мотоциклу раньше взрослых.

Это был явный непорядок, и он уже готов был срезать по влажно блестящей кромке, когда вспомнил, что сапоги его защитного костюма подтекают и в эту жижу ему соваться точно не стоит.

Дядя Серый снова начал рассказ про баню. Тиграна пару раз звали поглядеть на толстых девок, а когда «петушок» начинал кривенько указывать в их сторону, его выгоняли из бани под дружный хохот пахнущих рыбой румяных вислогрудых девок. Батя со смехом говорил: «Ваджайной пахнет». Когда же в школе Тигран спросил у англичанки, что значит это слово и что ещё так пахнет, та залилась краской до корней волос.

От размышлений и торопливого шага отвлёк не то рык, не то крик, окончившийся словом «сука». Два небольших, но ярких огонька мелькнули от мотоцикла до края зелёного водоёма. Первый упал в этот странный серый песок и погас, второй, рухнув на самую кромку, понемногу начинал разгораться.

Всё, что случилось дальше, не заняло и двух секунд.

Серый вскинул свою любимую винтовку, но продолжавшая светить фара на какое-то мгновение замедлила его прицел. И вот ствол уже было остановился, поймав цель, когда зелёный пруд взвыл и запылал. Огонь, который показался Тиграну высотой до неба, лавиной накрыл две фигуры, сам он едва успел отпрыгнуть на берег от кромки пруда, чувствуя, как плавится противогаз на лице и вскипает химзащита на рукаве.

Пламя исчезло так же неожиданно, как и появилось. Парень не понял, кричал ли он сам, но крик, который разносился от двух почти обугленных фигур, заставил его забыть обо всём.

Чёртова фара все ещё продолжала светить, и он видел, что от более крупного человека просто отвалились руки, а тот, что помельче, завалился на бок.

Крика стало меньше. Но точно не вдвое. Значит, кричал кто-то ещё? Он сам? И это тоже, но был ещё кто-то, чей крик не был воем, а просто накладывал пласты ругательств один на другой.

Так мамка складывает коржи на его день рождения. А потом батя… Что потом батя? Упал батя и не орёт больше…

Тигран оторвал от лица тлеющий газик. Видно стало лучше. Вот он, автор многоэтажки из мата и междометий. Глядит прямо на Тиграна, копошится под своим мотоциклом.

Занеся нож, он почти церемониально зашагал на врага. Залп из ракетницы ударил его в грудь и повалил наземь. Отчего-то стало тепло, почти жарко, но, опираясь на нож, он поднялся снова. Новый выстрел ударил в плечо, и Тигран покатился кубарем. Песок оказался очень солёным, руки отяжелели, но ножа он не выпустил.

Показалось, что он поднялся очень быстро, но когда доковылял до мотоцикла, под чёрной тушей уже никого не было

Сорог, подволакивая ногу, пытался бежать через лужу. Странная тоненькая, наполовину обгоревшая фигура с лопнувшим глазом продолжала копошиться в россыпи соли. Под одеждой у врага все ещё тлели две ракеты. Но Сорог понимал, что этот встанет снова, а ракет больше не было!

Он смотрел под ноги и шел на звук агонии, доносившийся от центра пруда. Когда полыхнула зелёная биомасса, хлопков не было слышно, а значит, патроны в оружии целы.