Да, я гуманитарий, и что? Люблю научно-популярные телеканалы.

А вот и расписание: огромная доска с наклеенными на неё листочками затесалась между деревьев около тропинки. Моя судьба – ещё два боя. Два боя, потом свобода до конца недели. Затем всё по новой.

«Эй, а когда сбежал Вернер?»

Либо меня поймали сразу после его побега, либо это расписание упорно составлялось, несмотря на его отсутствие. Гладиатор в бегах – и чёрт с ним, найдём. Пишем его имя в расписании, будто он никуда и не пропадал. Логика победителей.

– Прикидываешь, когда умирать?

Ему было за сорок. Весь в шрамах, забитый татуировками. Он носил серые потёртые шорты и запачканную белую майку. Щетина, тёмные волосы… Этот человек выглядел брутальным и опасным.

– Вроде того, – под нос ответил я и повернулся обратно к расписанию.

Пытался сделать вид, что мне на него плевать, но на деле у меня вся спина напряглась. Некомфортно мне рядом с такими личностями.

– А я давно уже не слежу, – продолжил он. – Какая разница? Либо за мной придут, либо не придут. Сражаться или валяться на нарах. Здесь особо планов на день не построишь.

– А как же близкие? Они не посещают тебя? Не приходят на бои?

Я решил поддержать диалог, дабы не оскорбить его молчанием. И повернуться к нему лицом, дабы не оскорбить своей спиной.

– Сдался я им. Ты вот за что сидишь?

– За национальность.

Я решил отыгрывать роль Вернера, а не придумывать истории или рассказывать правду. Уж больно жалкая она, эта правда.

– Солдат, значит. А я вот вор и убийца. Так что нет у меня больше семьи.

– Зачем же ты воровал и убивал?

Знаю, странный вопрос. Но что ещё мне оставалось ответить?

– Как «зачем»? Воровал, чтобы жить. Убивал… ну, потому что некоторые смельчаки не хотели отдавать своё барахло. Что мне, объяснять им, что мне нужнее? А так – чик – и всё. Гораздо эффективнее.

Жуткая речь, в которой заключалась жуткая философия жуткого человека, живущего в жуткой реальности. Жуть, одним словом.

– И что, не жалко людей? Не стыдно?

Почему-то я вдруг перестал его бояться. Не сделает он мне здесь ничего. Он не агрессивный, он аморальный и практичный. Убить меня было бы непрактично.

– А за что их жалеть? Глупые и никчёмные люди, которым кошелёк да телефон важнее жизни. Стыдно? А ты слышал про естественный отбор?

– Да, я заметил, что он здесь во всей своей красе представлен. Выживает сильнейший, все дела.

– У вас, солдат, своя война, – продолжил он, – а у нас, бродяг, своя. Убийцу считают героем, если он в казённой форме. А я отброс общества. Только дело-то в том, что мы, убивая, одну и ту же цель преследуем: выжить.

– Да, вот только убийцы-герои страну свою защищают, близких, – возразил я. – Они потому и герои.

– Римские солдаты, что ли, герои? – заключённый рассмеялся. – Они все служат по контракту, по собственной воле. Сражаются по всему миру с одной единственной целью: расширить границы грёбанной великой Римской республики. Убсамоивают за землю с её сраными ресурсами. Выжигают целые города. Я вот ни одного ребёнка за жизнь свою не убил. А ты как думаешь, доблестные римские солдаты церемонятся с детьми, когда бесчинствуют в захваченном городе?

– Ты убивал чьих-то родителей. Считаешь, хорошая жизнь после этого ждёт их детей?

Зэк улыбнулся во весь свой беззубый рот.

– Хорошая, не сомневайся. О своих-то детях Рим печётся. Вырастут в детдомах. Не самыми умными, не самыми богатыми, но вырастут. И может, даже не пойдут моей дорогой.

Мне было не по себе от этого диалога. Но он помогал отвлечься от вещей, от которых не по себе ещё больше.

– А что насчёт немецких солдат? – спросил я.

– А что они? Та же хрень, только по другую сторону. Что скажут, то и делают. Скажут защищать свои дома – будут защищать. Скажут уничтожать чужие – и глазом не моргнут. Будто Германия ни на кого не нападала.

– А на Рим прямо-таки никто не нападает?

– Яиц у них всех нет, с Римом-то тягаться. Ладно, твердолобый ты, я смотрю. Пойду лучше на скамейке поотвисаю. Бывай.

Он сильно хлопнул меня по спине, у меня аж внутри всё завибрировало, и направился в сторону лавочек.

– Стой! – окликнул его я.

– Что тебе?

– Здесь можно достать оружие? Для самозащиты.

– Я могу продать тебе… – он сказал какое-то слово, которое я не понял. – За сигареты.

– Извини, я не римлянин, не знаю, что значит это слово.

– Самодельный нож.

«Понятно, мы говорим о заточке».

– Мне не помешает иметь две. На всякий случай.

– Это будет стоить тебе много сигарет.

– Само собой.

Сигарет у меня не было, я же некурящий. Но я надеялся, что мои добрые сокамерники не пожадничают и подарят необходимое количество. Мы договорились о «цене» и месте встречи – прямо на скамейке во дворе спустя час. Сели рядом, и я положил между нами охапку сигарет, завёрнутую в салфетку. А он, в свою очередь, положил рядом небольшой непрозрачный целлофановый пакетик, в котором прощупывалось что-то твёрдое и холодное.

– Только глупостей не твори, – сказал он.

– Я разве похож на человека, который будет делать глупости? – спросил я, пряча пакетик в карман.

– Да. Я видел таких как ты. И они часто делали глупости.

– Тогда я исключение. Спасибо. Ты очень выручил.

– Ага. Бывай, немец.

Бандит ушёл, а я стал думать о его словах.

«Интересно, то, что он говорил про солдат – это всё можно сказать про Вернера? Какой он? Безжалостный убийца? Или обычный человек? Кого я отыгрываю? Думаю, этот парень не очень умён, не стоит его слушать. Все мы люди. Просто у каждого свой путь. Злодеев нет. Вернер – не злодей. Даже этот зэк – не злодей, просто так сложилась его жизнь. И я не злодей. Но моя жизнь сложилась так, что придётся убивать».

Я осмотрелся. Сейчас моему взгляду открылась беговая дорожка по периметру двора.

«Мои козыри – скорость и выносливость. Значит, именно их я должен развивать. Правда, не сейчас. Один круг – и я пополам сломаюсь, после таких-то нагрузок».

И я просто стал делать разминку. Как хорошо, что я занимаюсь бегом уже восемь лет. Каждое утро, хоть в снег, хоть в град. Вот уж не думал, что однажды это спасёт мне жизнь.

Теперь это должно было спасать меня раз за разом. У меня появилась надежда.

Даже если ты отличный воин и гений фехтования – я быстрее тебя.

«Ещё чуть-чуть поваляться» – это не про тюрьму. Ты просыпаешься с болью в каждом суставе. Вы когда-нибудь «щёлкали» костями? Когда встаёшь с этих нар и разминаешься, делаешь это сразу всем телом. Голову влево – «щёлк». Голову вправо – «щёлк». Затем осматриваешься, осознаёшь, где находишься, и не то, что спать – жить особо не хочется.

Дверь открылась, и в наш блок вновь зашли бравые блюстители закона. Дежа вю.

– Все на завтрак! Хоривин, Эркерт, Лаубе, Вернер – после столовой полчаса на подготовку к арене.

– Можешь поцеловать меня в задницу, – пробубнил Петя в полудрёме.

Вигилы никак не отреагировали на такой ответ и вышли.

– Что, прям так? – поразился я. – А так можно?

– Можно, если жить надоело, – ответил Вилберт.

– Но Пётр же…

– Пётр здесь уже очень давно, – перебил меня Йохан. – Плевать он хотел на всё. Да и что они ему сделают? У него уже и своя фан-база есть, говорят.

Петя потянулся и неспешно поднялся с нар.

– Да уж, – сказал он, зевая. – Только и успеваю, что у фанаток на груди расписываться. Звезда, ничего не скажешь.

– А чего нас постоянно утром на бой вызывают? – спросил я.

– Да бои круглосуточно идут, – сказал Петя. – Есть определённая ротация времени. Сейчас мы постоянно выступаем по утрам, потом плавно перейдём на день. Это вон у ребят в Германии люди живут в одном ритме, у нас с тобой в России – более-менее тоже. А Римская республика – место интересное. Она всегда работает и всегда отдыхает. Особенно здесь, в её сердце. А вообще, если хочешь жить – меньше вопросов, больше дела. Пошли жрать.