Литмир - Электронная Библиотека

Инстинкт самосохранения – самый важный и исправно работающий из всех инстинктов. И он придаёт сил. Вот уже я давил её щитом. Аврелия пыталась отойти, но я продолжал уверенно идти на неё.

Необходимо было атаковать. Но я не представлял, как. Любой удар из тех, которым меня учил Пётр, она бы отразила. Я плохо их проводил, а гладиаторы хорошо их знали. Пришлось импровизировать.

Я оттолкнул Аврелию от себя и замахнулся гладиусом, проведя режущий удар по её правой руке. Той, в которой она держала своё оружие.

Из раны хлынула кровь. Гладиус и щит выпали из рук Аврелии, она зажмурилась, стиснула зубы и крепко вцепилась пальцами в рану, заливая их кровью. Порез вышел глубокий, и ей сейчас было очень больно. Я видел, что Аврелии хотелось кричать, но она терпела, и казалось, что сейчас эта мускулистая дама прокусит в губе ещё одну рану.

Обезоружить врага.

Аврелия стояла в метре от меня абсолютно беззащитная, а я просто не мог её добить.

Передо мной был человек. И казалось, если я проведу этот последний удар, тотчас сам перестану им быть.

И тут она посмотрела мне в глаза и хитро улыбнулась, совершенно сбив меня этим с толку. Аврелия оправилась и подняла окровавленную левую руку вверх, оттопырив указательный палец. Я невольно посмотрел на небо вслед за пальцем.

Только сейчас я заметил, что над нами возвышалось гигантское табло. Показывала она, конечно, не на него, а буквально в небо. Видимо, это был какой-то символический жест.

– Великий народ Рима! – закричал ведущий в микрофон. – Сейчас вам предстоит решить судьбу Аврелии Ферокс!

Толпа закопошилась, нажимая кнопки на пультах, которые были у каждого зрителя. Через несколько секунд на табло большими зелёными буквами загорелось слово «Помиловать».

– Вот это бой! – раздался голос ведущего. – Победу одержал Ка-а-арл Деспе-е-ерати-и-ис!

Люди вновь неодобрительно завыли. Было ощущение, что меня ненавидел весь мир. Подъёмник доставил на арену вигилов, и они тут же взяли меня под прицел. Конечно, это справедливая мера предосторожности, ведь у меня был меч, и я находился в достаточно агрессивном состоянии. Они зашли со спины и повели меня к лифту.

Я победил. Но это сегодня.

Пётр налил коньяк в железный стакан и протянул его мне. Я сидел на нарах, прижавшись к холодной бетонной стене. Петя разместился рядом в позе лотоса.

– На, глотни. Повезло тебе с этой девочкой.

Я пригубил коньяк.

– Девочка? По-моему, это огр, – съязвил я в надежде, что здесь знают про огров, и выпил весь коньяк залпом.

– Кто? – переспросил Петя.

– Неважно. Фольклор древних индейцев.

Они опять сидели вокруг стола и играли в карты, спокойно, будто никто только что не бился насмерть. Наверное, и Петя присоединился бы к ним, если бы не жалость ко мне. Действительно, а чего заморачиваться, раз все выжили? Одного меня до сих пор немного трясло. Наверное, было бы интересно подключиться к партии, вникнуть в местные азартные развлечения. Но на это не было ни сил, ни настроения. Я упал на нары и уставился в потолок.

– Ты, к слову, завтра опять сражаешься, – сказал Вилберт. – Слышишь, Свят?

– Откуда вы это узнаёте вообще? – спросил я.

– Так во дворе же расписание висит, – ответил мне Харман.

Смерть по расписанию. Что может быть удобней? Подходишь к «доске объявлений» и смотришь, когда тебе умирать. А свободные римляне наверняка где-то так же смотрят яркие постеры с датами. Это же так весело: смотреть на чужую смерть.

«Неужели только христианство было необходимо, чтобы понять, что убивать людей для удовольствия – это аморально? Что случилось в этом мире? Ведь должна была произойти цепочка событий, которая привела к нынешнему порядку вещей. Где этот мир сошёл с рельс истории?»

Я не эксперт в истории Древнего Рима, да и в истории вообще. Все ответы оставались за кадром. Да и важны ли они сейчас? Эти знания всё равно не смогли бы спасти мне жизнь.

Я так и лежал, пока Пётр не налил ещё коньяка.

– Эй, Свят, – сказал он. – Давай за Перуна.

– За кого? – не понял сначала я. – А, ну да. Главный бог, вспомнил.

Пётр недоумённо смотрел на меня. Я поднялся и невозмутимо взял у него чашку.

– За Перуна, – сказал я. – И за… ну, в общем, за остальных ребят.

Ещё один глоток. Мой собутыльник продолжал смотреть на меня как на привидение.

– Память, – сказал ему я. – У меня амнезия, ну.

– Ах да, точно! – Пётр сразу расслабился. – За Перуна!

Он сделал глоток и опёрся о стену.

– Слушай, Пётр…

– Петя, – перебил меня он.

– Петь… спасибо. Ты очень мне помог. Что уж там, жизнь спас!

– Забудь, – с ухмылкой ответил он. – Я должен был тебе помочь. Ты славный парень. Жаль, что…

Петя замолчал, некоторое время потупился в пол пустым взглядом и побрёл к своим нарам. Я остался сидеть в растерянности.

– «Жаль, что» что? – спросил я.

Земляк лёг на нары и молча отвернулся к стене.

– Жаль, что тебя всё равно убьют, – сказал Йохан, этот русый среднего роста парень с неприятным лицом, который до сих пор разговорчивостью не отличался, – Пётр не любит говорить такие вещи. Но ему придётся смириться. И тебе. И нам. Все мы однажды уже не вернёмся в эту тюрьму.

Изнутри всё сжалось. Я стал трезветь. Страх снова брал своё.

– Но Вернер ведь сбежал, – сказал я.

Ответом было всеобщее молчание.

– Как сбежал Вернер? – спросил я чуть громче.

Мой вопрос показательно игнорировали.

– Отвечайте! – крикнул я.

– Следи за своим языком, – тихо сказал Зигмунд. С ним мне общаться тоже ещё не приходилось. Он был брюнетом, поприятней на лицо и повыше Йохана. – Бежать отсюда – ещё большее самоубийство, чем оставаться на месте.

Вот и всё. Они боялись даже говорить о побеге. Даже о чужом. Камеры? Прослушка? Я не знал. И спрашивать было бесполезно.

Алкоголь не успокаивал. Отдыхать было просто невозможно. Тело болело, сил не было, но сердце до сих пор стучало так, будто хотело пробить грудную клетку насквозь и вырваться наружу. Я сегодня выжил и никого не убил, но чувствовал, что я уже никогда не буду прежним. Даже душ не помог расслабиться, и не только потому, что душевая кабинка отделяла меня от других голых мужиков лишь двумя стенками. То, что происходило со мной, водой не смоешь. И вот я, выжатый без остатка, гулял по двору.

Эта часть тюрьмы должна была создавать иллюзию свободы. Обширная территория была усыпана тренажёрами, игровыми площадками и лавочками. Казалось, что попал в какой-то очень крутой парк. Всюду было настолько зелено, что даже настроение повышалось. Я глубоко вдохнул свежий воздух. Там, чуть поодаль, раскинулся милый садик, сквозь листву которого проглядывала бетонная стена с колючей проволокой. Вольер с имитацией естественной среды обитания.

На первый взгляд, это всё не очень-то стыковалось с моими прошлыми умозаключениями о местном отношении к зэкам. Но стоило немного проанализировать ситуацию, и картинка складывалась. Человека нельзя лишать всего, надо оставить ему хотя бы малость. Орава агрессивных бандитов и воинов, которых заставляют жестоко убивать друг друга на потеху толпе, должна получать минуты умиротворения.

Людей здесь было много. Кто-то усердно тренировался, кто-то играл в местные замысловатые спортивные игры, а кто-то безмятежно отдыхал на лавочках. Весь вопрос в том, насколько ты самоуверен. Или насколько устал от такой жизни.

И всё-таки, как ни пытайся, правду не скроешь. Весь этот центр здорового образа жизни пах кровью и смертью. Заповедник самоубийц. В моих ушах ещё звенело от криков римских зрителей-садистов и ударов мечей о щиты, и меня было не обмануть.

Невидимые кандалы тянули к земле. И это были не только кандалы моей реальной несвободы, но и кандалы всех негативных эмоций на свете, которые сжались внутри меня в сингулярность, в одну бесконечно малую точку, и своей гравитацией притянули к себе все мои прежние надежды. И там, за горизонтом событий, не видно ничего, кроме беспросветной тьмы.

9
{"b":"790101","o":1}