Я открыл дверь и шагнул туда первым, за мной шла Ника, которая моментально выдала:

– Господи, опять? Да когда это закончится!

Мне сложно было что-либо сказать. Повсюду была разбрызгана кровь и валялись ошметки одежды и дредов. Посреди комнаты лежал, предположительно, Сэм с искромсанным лицом. Под ним растеклась огромная лужа крови, а лицо напоминало порубленную красную капусту: лоскуты кожи и мяса торчали во все стороны. Одежда и тело были тоже изрезаны.

– Очень правдоподобно, – выдавил с большим трудом я. – На грим и антураж парни точно не скупятся.

– Где моя дочь? – воскликнула Ника, глядя на мирно лежащее тело. – Мне все это надоело. Верни мне Карину и выпусти нас из этого дурдома.

В коридоре послышались голоса, и мы с Никой вышли, чтобы проверить.

– Кто хочет фоточку с Джейсоном? – прокричал актер в хоккейной маске и с мачете.

– Ну как? Огненное шоу мы вам устроили? – воскликнул Фредди.

– Блин, ребята, мне эти двое все рассказали. Так круто у вас было, а я весь квест просидела в какой-то коморке, чтобы создалось впечатление, будто меня похитили и убили. Кстати, могли бы и поискать меня, а то разбежались сразу, – стонала Соня.

– Где моя дочь? – выдала грубо Ника.

– Какая дочь? – спросил Фредди.

– Моя! Которую я оставила с Сэмом, а он там притворяется мертвым. Сколько можно уже нас разыгрывать?

– В смысле притворяется мертвым? – удивился Фредди и снял шляпу и маску.

За ним избавился от маски Джейсон. Это были парни лет двадцати. «Джейсон» с длинными темными волосами. «Фредди» с кудрявыми рыжими и веснушками на лице.

Мы все зашли в комнату, и «Джейсон» тут же прохрипел:

– Что здесь происходит?

– Он мертв, – ответил Кац, сидящий на корточках рядом с телом.

– Что значит мертв? – одновременно произнес я, Соня и «Фредди».

– Его кто-то убил, – ответил Кац.

– Этого не может быть. Этого не может быть. Вы снова нас разыгрываете. Это все квест. Это, наверное, вторая часть. Чтобы и я тоже поучаствовала. Но я не хочу больше в этом участвовать. Я хочу домой. Пожалуйста, отпустите нас домой! – в истерике кричала Соня.

– Где моя дочь? – проорала Ника.

– Да что здесь происходит? – закричал я.

– Это какой-то бред. Надо убираться отсюда, – сказал парень в костюме Джейсона и открыл дверь.

Но стоило ему сделать шаг в коридор, как что-то темное, какая-то тень, промелькнула перед ним. Раздался то ли щелчок, то ли хруст. Потом стон, какое-то бульканье и к нам повернулся «Джейсон», держась обеими руками за горло, из которого лилась кровь.

Девушки закричали, «Фредди», кажется, плакал, Кац отошел к противоположной стене и замер там, а меня всего трясло. Я не мог ни говорить, ни дышать, ни двигаться. Парень, который недавно играл маньяка с мачете, прижался к стене и медленно сполз вниз. Минуты три он дергался, задыхался и жутко шевелил губами, пытаясь что-то сказать. А потом он затих. Навсегда.

Казалось, прошло несколько дней, пока мы смогли хоть что-то сделать. Первым делом я захлопнул дверь и повернул задвижку. Кац в это время подошел к телу Джейсона и осмотрел его, после чего произнес:

– Ника, ты же медсестра, может, посмотришь.

– Я работаю в стоматологии. Я никогда в жизни трупов не видела, – закричала Ника. – Да и что на него смотреть? Ему же шею разрезали! Видно же, что он, правда, мертв. Господи, что происходит, где моя дочь?

– Он выглядит так, будто его искромсал Фредди Крюгер, – сказала Соня, глядя сначала на тело Сэма, потом на актера в полосатом свитере.

– Да что за бред вообще! – заорал я. – Что ты несешь!

– А что это еще может быть? – плакала Соня.

– Это не я. Это не я, – повторял парень, что играл Фредди.

– Так, тихо, надо разобраться. Надо понять, что тут происходит. Надо разобраться… Подождите-ка, – сказал я и подошел к своему рюкзаку, что оставил здесь на время квеста.

Я достал лезвия и пересчитал их несколько раз, а потом обратился к Нике:

– Ника, скажи, сколько лезвий ты мне принесла?

– Семь, – ответила та, почти не думая.

– Ты хорошо подумай, сколько лезвий…

– Семь, я же говорю. Нам нельзя брать что-либо просто так в любых количествах. Я взяла ровно столько, сколько можно было. Я точно помню, что их было семь. Я считала.

– А здесь их пять, – тихо произнес я.

– Какие еще лезвия? – спросил «Фредди».

– Это неважно. Главное, что два пропали, – ответил я.

– А еще ребенок, – констатировал Кац.

– Да, моя дочь пропала. Мы должны найти мою дочь, – проговорила Ника, хватая меня за рукав рубашки.

– Нужно найти ключи у Сэма, выбраться отсюда и позвонить в полицию: здесь связь не ловит, – сказал «Фредди», поднимая телефон к потолку в надежде поймать сигнал.

– Нет, – прогремел Кац. – Сначала мы должны помочь девочке. Надо спасти ее. И ключи, скорее всего, у нее. И лезвия… – добавил он тихо, сидя на корточках и прижавшись спиной к стене.

– Что несет твой друг? – воскликнула Ника, обращаясь ко мне.

– Что ты хочешь сказать, Кац? – спросил я.

– Подобное уже случалось, – ответил он.

– Как это? – насторожился я, как и остальные.

– Я никогда не рассказывал, но я сидел в тюрьме, – все притихли. – В общем, там я провел семь лет. Во мне есть страшная сила, которую я обычно сдерживаю. Но иногда, она вырывается, и ее чувствуют дети и люди с нестабильной психикой, как, например, мая мать, страдающая шизофренией. Эта сила появляется ночью или просто в темных помещениях. Сначала моя мать была вполне нормальной, а потом мрак во мне начал проникать в нее…

– Да что за бред ты несешь! – завопила Соня.

– У меня ребенок пропал, маньяк какой-то объявился, трупы повсюду, а вы устроили тут байки у костра, – поддержала подругу Ника.

– Подождите. Дайте ему договорить. Я верю ему, – возразил я. – Кац, так и что там с твоей матерью и тюрьмой?

Кац закатал рукава, и я понял, почему он никогда не ходил в футболках и безрукавках. Все руки были в шрамах.

– Когда это случалось, я ничего не мог с собой поделать. Мама рыдала и выла в своей комнате, а я чесал и раздирал ногтями свои руки, ноги, живот, спину до крови, чтобы успокоиться. Но оно не утихало. Я не мог заглушить это. Оно как будто разрывало меня на части. Каждая ночь становилась кошмаром. Но с годами я научился контролировать это. Спал со светом и не пил, потому что алкоголь только усиливал приступы. Однажды я выпил несколько рюмок на дне рождения бывшего друга и пошел домой. Я зашел в лифт, а вместе со мной женщина с сыном лет пяти. И вдруг лифт остановился, свет погас. Я сразу ощутил, как это проклятье полезло наружу. Я смог его сдержать, но оно завладело ребенком. Он бросился на меня и вцепился в руку. Я лишь хотел сбросить его, но не рассчитал силу. Тот отлетел в противоположную стенку и разбил голову. Мать его в этот момент включила фонарик на телефоне и все увидела. Она попыталась ударить меня, обороняясь, хотя я не нападал, но я схватил ее и случайно сломал ей руку. А потом включился свет. Это была наша соседка. Она знала меня. И заявила в полицию. Меня посадили за нападение. А потом в тюрьме ночью один наркоман напал на меня. Я видел в его глазах эту тьму. Я не смог совладать с собой. Поднял его над собой и ударил головой о бетонный пол. Он умер через несколько минут. Тогда мне продлили срок на пять лет. После того случая я старался ни с кем не дружить и не общаться. Только Никита меня принял и понял. И я знаю, эта страшная сила может завладеть разумом человека и сделать из него монстра.

– Да что за чушь вы несете? – простонал парень в полосатом свитере.

– А я ему верю. Я тоже это почувствовал. Эту тяжесть, эту боль, эту тьму, – сказал серьезно я.

– А почему же остальные ничего не чувствуют кроме страха? – спросила Соня, но ее вопрос остался без ответа.

– Значит, ты хочешь сказать, что это моя дочь там бегает по коридорам и кромсает… – не успела Ника договорить, как за дверью что-то громко зазвенело.