Изодранные руки дрожат от напряжения. Кайрис запрокидывает голову так сильно, что Крия видит ее расширившиеся зрачки, и кричит, будто дикий зверь. Согнутые пальцы вспарывают землю. Крия невольно отшатывается: она чувствует, как воздух плывет от силы, окружающей изломанную фигуру, будто ураган. Странно. На миг Крие кажется, что она видит совсем другого человека, можно сказать – незнакомца. Искаженное болью лицо ей знакомо, но вот то, что скрывается за ним… Кайрис швыряет комья земли в стороны, вытирая пальцы о траву. Она затихла и теперь только шумно дышит, обнимает себя за плечи.

Крия чувствует себя как ребенок, решивший разломать снежную бабу и внезапно ударившийся о камень. Она привыкла ощущать от Кайрис успокаивающее тепло, но теперь его нет. Не удивительно, что Костолом ее не признал – животные чувствуют такие вещи даже лучше, чем ворожеи. Теперь же ничего, кроме злого жара и стали, не осталось. Крия смотрит, как девушка поднимается, едва удерживаясь на ногах, и хватается за ствол растущего рядом дерева.

Глядя удаляющейся фигуре вслед, Крия думает, что ошиблась, когда решила не вмешиваться в ее судьбу. То, что она видела во время гадания, было слишком похоже на дурной сон. Ворожеи никогда не рассказывают таких предсказаний. Наверное, зря. Но теперь уж точно нельзя пускать все на самотек – надо понять истоки этой силы и удержать ее от разрушений. Крия тянется вверх, все дальше и дальше от земли. Просыпается от видения она с тяжелым камнем на сердце.

Кайрис месит тесто, когда из-за двери слышатся мягкие шаги, а следом за ними – вежливый стук. Она невольно напрягается, сжимая пальцы, и кожа становится липкой. Посыпав сверху немного муки, Кайрис чихает и продолжает свою работу, не оборачиваясь и стараясь делать вид, что ей все равно. Только руки сами собой так сильно месят тесто, что, похоже, оно получится в самый раз как матушка любит. Скривившись, Кайрис все-таки бросает тесто на столе, осторожно выглядывая из-за двери.

Фигуру гостя заслоняет матушкина прямая спина.

– Легкого полета, дэр Крия, – голос матушки сладкий, как мед.

Ворожея? Кайрис ежится и трет грудь – резко начинает колоть. Знала ли дэр Крия, что произойдет, и просто не сказала? Или не знала? В любом случае, ворожее делать в доме швеи нечего – они ведь и одежду себе сами шьют. Вздохнув, Кайрис наклоняется сильнее и прищуривается, но все еще ничего не может рассмотреть. Присутствие ворожеи напрягает. Был бы тут отец, не пустил бы на порог, и раньше Кайрис его за это осуждала… Но, вспоминая предсказание в чаше, Кайрис уже не так уверена. Может, отец и прав: ворожеи приносят только беды. Она отвлекается и слишком сильно выступает из-за угла, поэтому матушка ее замечает. Качает головой и шикает:

– Кайрис! Сюда, быстро! – и сразу же обращается к ворожее. – Простите ее, негодную.

А голос-то, голос – так в уши и льется. Кайрис поджимает губы, но послушно подходит ближе. Ну почему ее не хотят просто оставить в покое? Матушка подгоняет, помахивая кухонным полотенцем, и Кайрис все ниже опускает голову. Желание повернуть время вспять в такие моменты ощущается как никогда остро. Крия смотрит на нее, но будто насквозь, и от этого взгляда не по себе. Кайрис отворачивается и просто ждет. Послушно, как овечка на веревочке.

– Дэр Крия хотела поговорить с тобой.

Матушка пихает в бок локтем, попадая аккурат по синяку. Кайрис вздрагивает, и ей приходится уткнуться взглядом в крашеные бусы на шее ворожеи – смотреть ей в глаза нет сил. Матушка пихает еще раз и, наконец-то, чуть отступает.

– Кайрис, я хочу взять тебя в помощницы, – манера говорить у Крии напоминает течение реки –мягкое, но непреклонное. – Что ты думаешь насчет этого?

От удивления Кайрис все-таки поднимает голову. Крия не улыбается даже глазами, только смотрит устало, будто на мгновение богиня отступила в сторону и все прожитые года легли ворожее на плечи, но это длится всего мгновение. Стоит ему пройти, и Крия опять кажется едва задетой течением времени.

– Что? – Кайрис моргает и повторяет еще раз. – Что?

Какая же глупость – такое предлагать. Кто ж пойдет к ворожее с такой помощницей? Что-то внутри восстает против одной этой мысли, и Кайрис готовится ответить отказом, даже открывает рот, но сказать ничего не успевает. Матушка начинает улыбаться, но на ее жестком и строгом лице улыбка смотрится как гримаса. Матушка подхватывает Кайрис под руку и, повернув, легко пихает в спину. Кайрис делает шаг и оборачивается. Она еще не до конца понимает, что происходит, но во рту становится горько от обиды. Под тяжелым взглядом матушки Кайрис удаляется обратно, к тесту и собственной беспомощности.

Замерев у дверного косяка, она слышит, как матушка говорит:

– Да, так будет лучше.

Кайрис никогда раньше бы не подумала, что можно отречься от своего ребенка таким сладким голосом.

Матушка сшивает выкройки, и иголка танцует в ее руках, как девица на свадьбе. Лицо матушки напоминает грубую глиняную маску: губы плотно сжаты, подбородок выпячен, лоб сморщен. Как и всегда, когда она приняла окончательное решение. Перекусив нить зубами, матушка откладывает иглу в сторону и говорит:

– Не смей пререкаться. Завтра же отправишься к дэр Крие. Радуйся, что она берет в помощницы такую дуреху, как ты.

Кайрис, хмуро сидящая у окна и наблюдающая, как две курицы не могут поделить червяка, сжимает пальцы.

– Я не пойду.

Матушкины губы белеют. Она откладывает рубаху, которую шила, и утыкается в Кайрис взглядом. Выбившаяся из косы прядь падает ей на лоб, но матушка этого будто даже не замечает.

– Благодари богиню за такую удачу! Замуж не возьмут – так хоть какую-то пользу принесешь.

– Но я не хочу.

Кайрис говорит это себе под нос, но выходит недостаточно тихо, и матушка слышит. Ее лицо идет красными пятнами от гнева. Кайрис невольно сжимается, глядя сквозь опущенные ресницы на собственные сцепленные пальцы.

– А чего хочешь? Валяться на сене с подзаборными пьяницами? – матушка кривится от отвращения. – К дэр Крие отправишься утром, как только встанешь.

К горлу подкатывает комок – страх мешается вместе с обидой, вставая в глотке камнем, и Кайрис хватает только на то, чтоб покачать головой. У нее уходят несколько мучительных мгновений и последние силы, чтобы как-то совладать с голосом:

– Нет!

Матушка резко подскакивает на ноги, хлопая по столу раскрытой ладонью и сбрасывая на пол недошитую рубаху вместе с нитками и иголками. Кайрис вздрагивает, вжимаясь в стену лопатками. Чужое лицо искажается, сквозь знакомые черты проступает печать гнева, глаза лихорадочно блестят.

– Замолчи! Я тебя кормила, на своем горбу все годы перла, чтобы ты опозорила нас на всю деревню! – каждое слово как пощечина, и под конец матушка уже просто кричит.

Когда она выдыхается, Кайрис понимает, что успела зажмуриться и зажать уши руками, съеживась в своем углу.

– Матушка… – шепчет она, медленно поднимая глаза.

И не узнает в этой разозленной жесткой женщине родного человека, которым она когда-то была. Чужачка. Кайрис поднимается на ноги, все еще не спеша отрывать спину от стены, и боком движется прочь, в свою комнату, то и дело смаргивая выступающие слезы. Хватит. Матушке была нужна идеальная дочь – а такую вот, неправильную, она выкинет, как неудавшийся пирог. Слышится шорох юбок – матушка садится обратно, подбирая рубашку с пола.

– Можешь забрать свое венчальное платье, – будто бы нехотя добавляет она, не встречаясь с Кайрис взглядом.

Когда матушка отворачивается, в ее молчании ясно читается «хотя зачем оно тебе теперь».

Добравшись до двери, Кайрис захлопывает ее со всей силой, на которую способна, и устало прислоняется спиной, прислушиваясь. Какая-то ее часть надеется разобрать там матушкины шаги, но их не следует. По мере того, как дыхание успокаивается и слезы высыхают, обида превращается в мрачную решимость. Платье, значит? Будет тебе платье. Бросившись к шкафу, Кайрис вываливает оттуда всю одежду скопом, чтобы достать до аккуратного свертка в самой глубине. Она разворачивает его и расправляет платье на вытянутых руках. Идеальный крой, яркая вышивка, стоившая ночей работы и исколотых пальцев. Каждый стежок сделан с любовью, но сейчас чем дольше Кайрис на него смотрит, тем сильнее в ее груди разрастается жар гнева.