– А что так?

Запольский минуту молчит, думая, все говорить или нет, имеет ли это какое-то отношение к пропаже и поиску монстра? Нехотя он все же заканчивает.

– Видите ли, из десяти волкособов только две получились удачные, их переправили в другое место, они работают теперь поисковиками – наркотики там, охрана и все прочее. Нескольких пришлось э-э… убрать, потому что с ними ничего так и не вышло. А остальные были как бы ни то ни се. А потом… и они вырвались на свободу. При этом насмерть загрызли сторожа.

Мы с Глебом одновременно потрясенно охнули. Лузин даже ухом не повел, а профессор равнодушно отвернулся и смотрел в окно, напряженно думая о своем. Для них это не новость, а скорее издержки профессии.

Я больше не стал ни о чем спрашивать. Скорее бы приехать и увидеть все на месте.

Мы еще минут десять петляли по узкой дороге между нависающими деревьями. Высокий забор и ворота, обтянутые колючей проволокой, возникли неожиданно, словно из-под земли. Глеб ругнулся и нажал на тормоз. Машина скользнула на покрышках по глинистой земле и замерла в полуметре от ворот.

– Черт! – он оборачивается к Лузину. – Ты почему не предупредил?

– Извини, задумался, – ответил тот и первым вышел из машины. Встав перед камерой на одном из столбов, он махнул рукой. Через минуту ворота плавно открылись. Лузин прошел на территорию, жестом показывая Глебу заезжать следом.

– Вот и мои владения! – сказал Запольский, устало вздохнув. – Как говорится, добро пожаловать.

По асфальтовой дорожке мы объехали по кругу небольшое серое строение с маленькими запыленными окнами, остановились у широких дверей, вышли из машины.

– Уютненькое гнездышко, – сказал Глеб. – Неприметненькое.

Вся лаборатория – это маленький серый и низенький домик, огороженный высоченным забором с двойным слоем колючей проволоки, сигнализацией и множеством камер по периметру. В углу притаились еще два обшитых железом склада. С другой стороны к забору примыкала плотная стена леса. Площадь всего участка занимала соток пять, не больше. Даже удивительно, как здесь может располагаться что-то больше, чем сарай с хозяйственным инвентарем.

– Да уж, – сказал я. – Не сразу и найдешь, если захочешь.

– А я бы сказал, что, даже если и захочешь, то не найдешь, – сказал, улыбаясь, профессор. – Здесь вообще мало кто ходит. Расположен-то он примерно на пересечении трех районов – Нытвенского, Очерского и Менделеевского, вроде как ничейная территория, за пять километров ни души, дорог нет, кроме той, по которой мы приехали. Да и, в общем-то, до федеральной трассы недалеко. Идеальное место!

Глеб почесал затылок:

– Никогда бы не подумал, что такие лаборатории строят прямо под носом, а никто о них не знает!

– О! – улыбнулся профессор. – Вы еще много чего не знаете, молодой человек. Ну, ладно, пойдемте внутрь, там гораздо интереснее, да и время дорого. Мы же не на экскурсию приехали, а работать, не так ли?

Он отворяет обычную серую дверь, за ней толстая металлическая плита плавно сдвигается в сторону в глубь стены. Скрипит и останавливается на половине пути.

– Что такое? – возмутился Запольский и попытался сдвинуть металлическую дверь. Она не поддавалась.

К нему на помощь пришел Лузин.

– Давайте я, профессор.

– Ладно, попробуй, – и он обратился к нам, снова надев на лицо улыбку. – А мы пока пойдем дальше.

Мы спустились по длинной узкой и слабо освещенной бетонной лестнице.

– А что там с этой дверью? – спросил Глеб.

– Да так! Ерунда, – отмахнулся Запольский. – Дикий человек, когда убегал, немного ее повредил. Сейчас Лузин вызовет техников, и они все исправят.

Мы с Глебом переглянулись. Я почувствовал, как и у него возникло нехорошее предчувствие. Вся эта лаборатория пронизана каким-то тайным злом, хотя и выглядит безобидной и стерильной.

– Он и ворота так же повредил, – продолжил профессор, когда мы спустились вниз и, открыв еще одну дверь, оказались в небольшом холле. – Просто выбил их плечом, перед этим нейтрализовав каким-то образом камеры.

– Что? Ворота выбил плечом? – Глеб не верит своим ушам.

– Вот именно, молодой человек! – сказал профессор и оценивающе оглядел его, словно только сейчас заметил. Но бугрящиеся под одеждой мышцы нисколько его не впечатлили.

– Знаете, Глеб, – продолжил он, глядя на него снизу вверх, – даже вы, со своими гигантскими габаритами, в сравнении с нашим питомцем как… как… – он подбирал наиболее удачное сравнение, – ну, как допустим я в сравнении с вами.

Глеб молча открыл рот, закрыл, выпучив глаза, посмотрел на меня. Я в ответ лишь пожал плечами.

– Невероятно, да? – сказал профессор, явно довольный произведенным эффектом. – Почти триста килограмм веса, больше двух с половиной метров роста. Вот так вот! – продолжая улыбаться, он указал рукой вдоль коридора. – Пойдемте, вы сами сейчас все увидите. У нас кое-что осталось в записях. То, что зафиксировали камеры, пока гигант не вырубил их.

Мы двинулись за профессором по длинному пустому коридору, обитому блестящим жестким пластиком. Множество дверей с небольшими номерками были искусно замаскированы в стенах. Я пытался уловить какие-то особые запахи, увидеть энергетические тени, но пока все было даже в этом измерении как-то стерильно. И внешне тоже пока ничего не напоминало о моем видении.

Глеб наклонился ко мне, прошептал:

– Теперь я, кажется, начинаю понимать, почему его называют монстром.

– Да уж, впечатляет, – сказал я. – Но давай посмотрим, что там профессор оставил нам на закуску.

* * *

По мягкому и легкому запаху он предположил, что здесь совсем недавно были дети. Запах костра, догорающего на месте недавней стоянки детенышей человека, напомнил что-то неприятное, тяжелым камнем лежащее на душе.

Он все равно выходит из своего укрытия и пересекает поляну. У пустынной, заросшей сорняком дороги он видит столб с перекошенной табличкой. На выцветшем куске металла он подсознательно читает надпись:

«Хлупово»

Что бы это значило?

Вторая мысль ответила за него: это название населенного пункта. Одного из тех мест, где живут люди.

Люди.

Нет, ему не надо видеть людей.

Зачем же он тогда сюда идет?

Потому что по запаху здесь никаких людей уже давно нет. Давай, смелей!

Он делает неосторожный шаг, затем второй. Он не перестает втягивать носом воздух, чтобы при малейшем запахе человека сразу же скрыться.

Он переходит дорогу, обходит потемневшую от времени изгородь, а запах так и не появляется.

Нет здесь людей. Уже давно нет.

Они ушли отсюда так давно, что даже запаха их почти не осталось. Почти.

Только легкий, исчезающий запах детенышей. И потухшего костра.

Но почему же люди не живут в своих жилищах, столь громоздких, выделяющихся, приставленных так близко друг к другу? Что заставило их покинуть это место? Они же так любят захватывать земли, строить свои жилища. А тут – бросили? Что же это, жадность?

Они хотят переделать мир вокруг себя, хотят заставить его крутиться так, как хочется им, как удобно им. Но Природа сильнее, чем они думают, и она не прощает такого отношения к себе.

Его немного утешает, что это многочисленное племя разбито на мелкие, даже мизерные кусочки, каждый из которых готов перегрызть глотку другому ради захвата земли, ради еще более ленивого существования. Они подчиняют и подчиняются, и это неравноправие держит их в постоянном противоборстве друг с другом. Почти не осталось среди них тех, кто готов пожертвовать ради ближнего, ради семьи, потомства своей жизнью. Их слишком много, чтобы ценить отдельно взятую особь. И он надеется, что они сами друг друга когда-нибудь уничтожат, и воцарится тогда на Земле истинный порядок, покой и свобода.

Но, к сожалению, он не знает, когда это случиться. Может не на его веку. Может только его потомство сможет дожить до этих счастливых дней.