Глава 1.

Он чувствует резкий толчок в грудь и открывает глаза. Веки поднимаются медленно, натужно, словно к ним подвешены камни. А глаза режет от боли.

Это свет. Яркий солнечный полуденный свет.

Он склоняет голову чуть в сторону, чтобы уйти от режущих глаза лучей, и перед ним из тумана выплывает помещение. Четыре стены, низкий потолок, плоский, блестящий пол. Все ровное, как отполированный камень.

Это не пещера, – ворочается в голове тяжелая мысль. А если и пещера, то очень уж странная.

Глаза немного привыкают к свету, он осматривается.

Прежде всего, свет. Это не солнце, это что-то другое. Несколько солнечных пятен на потолке, одно большое прямо над ним, одно маленькое невдалеке за толстыми прутьями. Сам он лежит на чем-то твердом и холодном. Это не камень. И не дерево. Такое же блестящее, как и вырезанное в стене возвышение там, за прутьями.

Вообще он заметил, что помещение-пещера разделена на две примерно одинаковые части – до прутьев и за ними. С единственной разницей. В его части нет ничего, кроме блестящего возвышения, на котором он лежит. Другая же заставлена всякими непонятными предметами различной формы и расцветки. Даже прутья не похожи на деревянные.

Как он здесь оказался? Что с ним случилось?

Вопросы, вопросы…

Кто же на них ответит?

Сам он ничего не помнит. Совсем ничего, кроме…

Кроме того, что он здесь не по своей воле. Если он не видел никогда такое жилище-пещеру-помещение (откуда он знает это слово – помещение?), стало быть, она не его. А если не его, то какого-то чужака. А чужаки просто так не притаскивают других чужаков.

Преодолевая боли в теле, он приподнимается. И новая боль пронзает его руки и грудь. Он опускает глаза и изумленно смотрит на себя.

Что чужак с ним сделал? Что это такое?

От рук, груди и ног тянутся тонкие жилы, сковывая его тело, спадают на пол с лежанки и лентой уходят в другую часть помещения, за прутья.

Страх и паника сковывают его сознание, холодок бежит по спине.

Чужой вытянул из него жилы! Чужой что-то замыслил с ним сделать!

Но страх, это непонятное и новое для него ощущение, быстро проходит. Откуда он вообще? Эта дрожь, это подергивание, эти пупыри по всему телу, которые он чувствует, потому что не может видеть сквозь густой мех.

Что он с ним сделал?

Нет, надо выбираться отсюда.

Если хватит сил…

А жилы… жилы оторвать! Он сможет со временем подлечить себя. Были бы кости, а жилы уж найдут себе на них место!

Он обхватывает широкой когтистой ладонью пучок жил на другой руке, зажмуривается, резко дергает…

И не чувствует ожидаемой боли!

Нет боли, лишь легкое покалывание.

Он поворачивает к себе кулак со свисающими жилками, раскрывает ладонь, приглядывается. На концах каждая еще тоньше, блестящая и острая. Он задевает ее пальцем – укол. Это какие-то шипы. Это не жилы. Хотя может и жилы, но не его. А вернее всего это какие-то неизвестные ему растения.

Голова начинает кружиться от всех этих догадок и непонятностей. И зачем ему все это надо? Это не его мир. Это не тот мир, к которому он привык, в котором жил до этого…

Так. Еще кое-что начинает проясняться. Это хорошо.

Значит, чужой еще и не из его мира.

А из какого? Из мира людей?

Да. Похоже, что так и есть.

Ну, тогда тем более надо бежать!

Бежать!

Бежать без оглядки!

Он выдергивает остальные жилки из тела, с легким довольным рыком отбрасывает прочь от себя, спускает ноги с возвышения.

Прислушивается.

Никого не слышно. Чужой ушел на охоту, или еще куда-то.

Так, он же выяснил, что это не чужой, это человек. Хотя не выяснил, конечно, а только предположил.

Он еще раз оглядывает помещение, тяжело вздыхает.

Все-таки это человек. И скорей всего не один. Они не живут по одному, всегда только стаей, огромной, как муравьи, и злобной, как волки.

Это плохо.

Лучше бы это был чужой…

Хочет встать, но чувствует чей-то взгляд. Быстро осматривает помещение и находит этот странный глаз под потолком в углу. Один, большой, продолговатый, черный и блестящий. Жуткий глаз, хотя и не настоящий. Глаз, созданный человеком.

Легкое усилие – и глаз уже не смотрит на него. Теперь это уже не глаз.

Вот теперь можно вставать. С легким скрипом лежанка под ним проминается. Голова упирается в потолок, он пригибается – еще одно подтверждение того, что это помещение сделали люди.

Он двигает телом, руками, чуть приседает несколько раз. Все вроде бы на месте, все работает. Только бы подкрепиться не мешало, а то в желудке пустота как в его последней пещере за темной горой.

Темной горой?

Да. Он еще кое-что вспомнил…

Темная гора. Счастье…

Сердце вновь начинает щемить. Теперь от тоски. Еще одно новое чувство. Сладкое, но в то же время ослабляющее. Тело само по себе ссутулилось, руки обвисли.

Нет!

Надо выбраться, уйти подальше, найти свою пещеру и тогда уже… тосковать.

В два шага он подходит к прутьям, толкает их рукой, пробуя на прочность, цепляет когтем.

Нет. Это не дерево. Это что-то, что сделали люди. Очень прочное.

Но разве могут его остановить какие-то блестящие палки? Он хочет освободиться, и никакие преграды ему не страшны.

Чтобы стать свободным, он преодолеет любое препятствие, даже ценой своей жизни.

Вот! Вот это правильное мышление! Это то, что еще у него осталось своего.

Он подходит к прутьям вплотную, напрягает внутреннее чутье, ловит запахи. «Слышит» недалеко людей. Один спит, двое других на пути к этому. Глаза обшаривают помещение за прутьями. Нос ему подсказывает, что в том предмете, в углу, есть еда. Мясо.

Ладони обхватывают прутья.

Глаза закрываются.

Вся энергия тела переходит в мышцы рук.

Рывок и… два прута отрываются из гнезд в потолке. Шума нет, лишь легкий хруст, потому что прутья остаются в его руках. Он аккуратно откладывает их в сторону, берется за следующие.

Теперь проход достаточный для его массивного, но изрядно исхудавшего тела.

Плавно, словно рысь, он проскальзывает через прутья, скользит к предмету с мясом. Он чует его, знает, что оно внутри, но как его достать?

Он мнет углы, цепляет когтями за все возможные выступы и… предмет просто распахивается перед ним, разломившись на две части и открыв свою светящуюся утробу.

Мясо. Холодное, как лед. Он заталкивает в рот куски, обсасывая и растопляя слюной. Это ничего, что холодное, плохо, что мало.

Еще несколько видов продуктов лежат внизу полости, он догадывается об этом интуитивно, но они оказываются несъедобны. А те, что съедобны, то не питательны.

Слегка уняв голод, он направляется в приоткрытую пасть коридора. Там выход, он чует его по слегка уловимому дуновению.

Надо еще пройти мимо людей. И их странные мертвые глаза, висящие над головой в проходе. Ну, так это не трудно.

Важно, что там, дальше – свобода.

* * *

Утречко у меня было еще то!

Я вообще-то привык рано вставать, но в этот раз пробуждение было невыносимо тяжелым, вялым, словно и не спал вовсе, а мешки разгружал. Хотя, что тут удивительного, после таких «полетов»?

Я мысленно привел себя в сносную форму, осторожно выбрался из постели, чтобы не разбудить Ольгу, на цыпочках пробрался на кухню, заварил кофе. Васька уже тут как тут, сидит у кормушки с жалобным видом, еще толще стал за лето, обжора. Пока выздоравливал после падения, отъедался, привык. Теперь здоров, но привычки свои бросать не собирается.

С горячей чашкой в одной руке и с телефоном в другой, я подошел к окну, набрал номер Глеба.

Только после пятого сигнала услышал его сонный голос.

– Ник, что случилось? Ты чего в такую рань?