1.

Кровавая Эос* предвестница Борея*

Добавила пурпур прибрежным берегам,

Уже с рассвета шум в жилище Тиндарея*

И полон дом гостей, с утра поднявших гам.

Виновницей подобного скопленья

Всех тех людей, пирующих три дня уж,

Явилась сила, что разит без сожаленья,

Прекрасна дочь царя, и выдается замуж.

Елена имя ей, и говорят, что Афродита*

В ее присутствии лишь старшею сестрой,

Могла б смотреться бы на фоне ее вида

Надолго потеряв божественный настрой.

Со всех концов морского побережья

Собрались греческих племен мужи.

Герои, воины, цари – в надежде,

Елены руку честно заслужить.

Тут Менелай*, брат гордого Атрида,*

Благоразумный, честный Диамед,

Гигант Аякс, что сын Теламонида,

Отважный воин – рослый Филоктет.

И затянулись долгие смотрины,

Пред выбором Елены все равны

И претендентов игры не безвинны,

В любовной битве мелочи важны.

Метали копья, дротики и диски

И кто-то, выделяясь из толпы,

Бросал всех дальше, а его завистник,

С ума сходил, отстав на пол стопы.

И в спор, словно в огонь, добавив масла,

Пролил слова хитрейший Лаэртид:*

«В вопросах брака, тела мощь напрасна,

И каждый в этом пусть себе не льстит.

Над нами, впрочем, сжалились и боги

И юный друг Патрокл* вам объяснит,

Как изменились состязаний всех итоги,

Коль был бы на пиру младой Пелид.*

Ведь говорят: он сын самой богини,

Пелей его отец: герой и аргонавт,

Предсказано, что Ахиллеса имя,

Покрыто будет славою в веках».

Все дружно согласились с Одиссеем

И спор, едва начавшись, вмиг угас,

И на кифаре, созданной Орфеем*

Спел кифаред*, когда закат погас.

2

И только Менелай не знал покоя,

Его известный мучил лишь вопрос:

Кого избрала в царственных покоях

Себе в мужья, прекрасная из роз.

Не в силах этих мыслей превозмочь,

Царю Итаки их поведал, полагая,

Что тот сумеет, как всегда помочь,

Понять, что страхи лишь возня пустая.

И Одиссей, чья мудрость много стоит,

Искусно все Атриду* пояснил:

«Отца Елены брак лишь с тем устроит,

Кого народ признал, и полюбил».

Ведя беседу эту, в масличную рощу

Вошли друзья протоптанной тропой,

Безлюдно было там, и говорить попроще,

Но громкий смех нарушил их покой.

И вскоре замелькали силуэты,

И белых платьев стройные фигуры,

И на тропе, как говорят поэты,

Возникли две прекрасные натуры.

Одна из них – конечно же, Елена

И, несомненно, даже Афродита,

Чья мать была сама морская пена,*

Из ревности на дочь царя сердита.

Елена взгляд надменный, ниц не опустила,

С насмешкой встретила нежданную препону

И сознавая чар своих наличие и силу,

Сказала: «Что, Менелай, увидел ты Горгону,

Чей взгляд ужасный в камень превращает?»

Смутился юноша, не зная, что ответить,

Еще чуть-чуть и он, как снег растает,

Смотреть на солнце больно, что так светит.

Но Одиссей стрелой Эрота*не был ранен

И сохранил на все свой трезвый взгляд.

Сказал: «Раз вид твой превращает в камень,

Глаза подруги может к жизни возвратят?»

От этой дерзости вся вспыхнула Елена:

«Так обратить насмешку в помощь другу,

Каков наглец – такую совершить подмену,

Ее презреть и выбрать лишь подругу».

А спутнице ответ пришел по сердцу:

«Как мог он предпочесть ее сестре»?

И встретив взгляд внимательный и дерзкий

Смутилась вдруг, щеками запестрев.

И спохватившись, что их кто-нибудь заметит,

Вдруг оказавшись с ними рядом на беду

Сказала тихо: «О, сестра, так долго претит,

Нам с чужеземцами общаться на виду».

И лица, скрыв свои под покрывало,

Кувшины медные, пристроив на плечо,

Походкой плавною виденье уплывало,

Друзьям же было говорить о чем.

И Одиссей спросил спустя немного:

«Скажи мне друг, кто звал сестрой Елену,

Кто та, что на меня смотрела строго,

А взгляд мой натыкался, как на стену,

Когда пытался лик прозреть через хитон?

«То Пенелопа – дочка брата Тиндарея,

Икария»* – так молвил, подавляя стон,

Упавший духом сын царя Атрея.

1.

Тучны стада спартанского царя,

Амбары полны спелого зерна,

Хвала богам, ведь им, благодаря,

В кладовых море масла и вина.

Но слишком хмур и недоволен государь,

Запасы утекают с каждым днем,

Уж сколько брошено на свадебный алтарь

И стало сватовство кошмарным сном.

Печально он глядел на скотный двор,

Где пастухи своими острыми ножами,

Свиней кололи и повсюду ор,

Стоял, когда они в агонии визжали.

«Что делать мне, скажи Агамемнон?

Ты зять мне, мы должны быть вместе».

Сказав так царь, едва сдержал свой стон.

«О, если б даже не был ты мне тестем

Из уваженья к роду твоему и нашей дружбе,

Готов советом я помочь, коль это нужно,

Как только ты объявишь мужа для Елены,

Тотчас освободишь себя и дом из плена.

И разойдутся те, кто счастьем не отмечен,

Попутный ветер кораблей наполнит паруса,

Тебе осталось только выйти к ним навстречу,

Назвать счастливчика – иные стихнут голоса».

Так говорил надменный царь Микен

И муж сестры Елены Клитемнестры.

От сватовства он ждал особых перемен,

Для брата он желал такой невесты.

Но Тиндарей, услышав речь такую,

Не рад был столь спасительной развязке,

Он много жил и знал всю суть людскую,

Кого-то одного не выбрать без опаски,

Чтоб остальные в гневе не восстали.

Допустим, им был избран, Менелай,

Но как другие первенство б отдали,

Не поднялся бы тут же злобный лай

И жениха бы тотчас разорвали,

А вместе с ним врагом объявлен тесть,

И это все желал бы он едва ли,

К чему тот брак, несущий гнев и месть?

Вот, если бы нашелся некто мудрый,

Кто мог бы обуздать такой раздор.

Царя Микен вопрос столь трудный

Смутил, но все ж ответ был скор.

На ум пришел сначала царь Эвбейский,

Но слишком прямодушен Паламед,

О Диамеде вспомнил вождь ахейский,

Тот справедлив, но в хитрости совет.

«Есть посреди известнейших гостей

Желающих стать новым твоим зятем,

Царь острова Итаки Одиссей,

Не ростом, а умом он так блистатен.