Посвящаю эту книгу человеку, без которого она никогда не была бы написана – себе.

Считаю важным отметить, что моя книга является исключительно художественным произведением, она не пропагандирует и не призывает к употреблению наркотиков, алкоголя или сигарет. Моя книга содержит изобразительные описания противоправных действий, но мои описания являются художественным, образным и творческим замыслом. Они не являются призывом к совершению запрещенных действий. Я никогда не употреблял наркотики, не пью алкоголь и не курю сигареты, потому осуждаю любое из перечисленных действий.

Туннель, по которому вели заключенных был частью огромного подземного комплекса, который узники с презрение и неописуемой ненавистью называли «Подвалом». «Подвал» был местом незаконного заключения исключительно темнокожих людей. Управлял «Подвалом» Белый – человек, которого заключенные никогда не видели, знали только, что цвет его кожи был не такой как у них. Держали здесь узников с целью выращивания различных столь же незаконных растений, которые после обрабатывались и продавались на рынке. Помимо этого, здесь выращивали десяток наименований овощей – чтобы узникам было чем питаться. Источник воды тоже имелся – фильтрованные грунтовые воды. Этого объема жидкости хватало для минимального потребления. Комплекс функционировал от собственной системы генераторов, что исключало использование энергии, которую вырабатывали электростанции с поверхности. И все это в строжайшей секретности от правительства страны. Узникам никто не мог прийти на помощь.

Заключенные медленно переставляли босые ноги, шагая по холодному земляному полу туннеля. Если бы не обогревательная система, проходящая в стенах, они бы уже давно умерли от холода – теплой одежды у них не было. У них вообще не было одежды – только старые набедренные повязки, с четкими желтыми пятнами спереди. Выглядели все заключенные одинаково: худые настолько, что кости были видны под их темной кожей, сутулые, коротко остриженные, с бирками в ушах – на них были написаны цифры – индивидуальный номер. Взгляд каждого – в пол.

Конвоировали их трое охранников. Высокие, довольно упитанные, с такой же темной кожей и очень похожие друг на друга – заключенные называли их гориллами. Они, в отличие от остальных, имели некое подобие формы: черные спортивные штаны с манжетами и обвисшими, слегка затертыми коленями, сверху некогда белые футболки с кривыми, но хорошо заметными цифрами – все тот же индивидуальный номер. В огромной лапе каждый сжимал увесистую дубинку – гориллы были готовы в любой момент нанести несколько десятков настолько сильных ударов, что хрупкие кости заключенных нередко превращались в муку.

Где-то в середине колонны шагал мужчина, ничем не отличающийся от своих соседей – разве что у него были слишком светлые глаза, за что не раз получал дубинкой от горилл: очень уж они это невзлюбили. Возраст его определить было невозможно: в «Подвале» никто не считал дни, а преждевременное старение настигало всех без исключения. Звали его четыреста одиннадцатым. Его работа, как и остальных узников четвертого яруса «Подвала», заключалась в выращивании овощей. Почти всю свою жизнь он проводил в одном из десятков огромных помещений с фиолетовым светом.

Узников вели в столовую – одно из самых нелюбимых мест четыреста одиннадцатого. В «Подвале» вообще не было хороших, любимых мест, но столовая ему не нравилась особенно. В основном из-за пищи, которую им выдавали, и были на то очень веские причины, не только потому, что он знал, чем и как удобряют овощи, но было еще кое-что. Он не был в том полностью уверен, но не хотел проверять, не хотел знать наверняка.

Их ввели в столовую – вернее, помещение, которое называли столовой. Это была достаточно вместительная комната – в нее помещались все заключенные четвертого яруса и еще оставалось несколько свободных мест. На случай, если новые рты появятся раньше, чем пропадут старые. Сами же места представляли собой грязный, затертый коврик и очень низкий столик, поверхность которого было запачкана пятнами от высыпавшейся еды. Вместо тарелок были помятые миски из нержавеющей стали, приборов нет – заключенные брали еду перепачканными грунтом и удобрениями руками.

Узников рассадили по местам, никакого порядка не существовало, занимали уже привычные коврики. Четыреста одиннадцатый сел недалеко от двери на кухню, за которой только что скрылся один из горилл, намереваясь оповестить повара о прибытии заключенных. Каждый день одно и то же: крупные криво нарезанные кубики овощей и очень маленькие кусочки не дожаренного мяса с кровью. Четыреста одиннадцатый невольно поморщился. К счастью, никто из горилл этого не заметил – ему бы сразу задали вопросы, а после его ждали бы наказание с лишением приема пищи.

Повар все не появлялся, залеченный уже в который раз пробежался глазами по комнате, в надежде найти хоть что-то новое, появившееся мгновение назад. Теряющие надежду узники обратили лица к своим мискам, они почти не двигались, только грудь мерно надувалась при каждом вдохе. Никто не сказал ни слова, даже желания не было. Они знали, что за этим последует, а потому боялись. В «Подвале» слишком редко раздавался чей-то – кроме горилл – голос, только в клетках, вечером, за час до сна несколько минут разговоров. А больше и не требовалось: что может рассказать один заключенный другому, если они весь день провели на соседних местах, трудясь над контейнерами с овощами?

Одна из лампочек, висевшая посреди комнаты на перемотанном изолентой проводе снова заморгала. Четыреста одиннадцатый давно заметил эту неисправность, но гориллам, казалось, было все равно, их все устраивало, ни один из них не желал менять все провода из-за одной мерцающей лампочки. На плечо узника упал бетонный камушек, он посмотрел вверх, пусть и уже знал, откуда тот свалился. Четыреста одиннадцатый сидел в шаге от одной из четырех колонн, которые уже не первый год крошились под тяжестью потолка. В отличии от лампочки, гориллы периодически восполняли бетоном особо объемные отвалившиеся куски, но положение это не меняло – однажды столовую попросту завалит. Четыреста одиннадцатый очень надеялся, что случится это не скоро и уж лучше бы он в тот час поливал водой с химическими примесями очередной росток.

Наконец, дверь на кухню отворилась, за ней показался толстый повар, темная кожа которого некрасивыми складками свисала к полу. Из-за большого веса – килограммов сто пятьдесят – он с трудом переставлял огромные ноги. Заключенные в сравнении с ним казалась просто крохотными, сделанными из палок. Повар был одет в широкие черные штаны и белый в жирных пятнах фартук с большой надписью на нем «ГП-4» – главный повар четвертого яруса. Одной рукой он прижимал к себе кастрюлю, из которой исходил еле заметный пар и не самый приятный запах, а в второй – металлический черпак с налипшими кусочками овощей.

Повар постучал черпаком о кастрюлю, привлекая внимание заключенных, чей взор уже был затуманен. Четыреста одиннадцатый поспешно убрал руки с столика, слегка отодвинулся. Глаза всех узников послушно направлены в пол: смотреть на повара не разрешалось, воспринималось как неповиновение, вызов, что тут же приводило к расправе. Еще одно правило, которое вбивалось в заключенных. На плече четыреста одиннадцатого белым бугром выступал шрам – как напоминание.

В его миску еда попала одним из первых, несколько кусочков упали мимо, отскочили на пол – повара не волновало метко ли он вываливает пищу узникам, он даже не смотрел на них. Четыреста одиннадцатый не спешил накинуться на еду, как бы сильно ему того ни хотелось: пока не разрешат, есть нельзя – еще одно правило, белеющее на его теле. Один раз он сам стал свидетелем расправы над узником, потерявшим рассудок из-за голода, мучавшего его уже не первый день. После того дня этому заключенному жевать было практически нечем. Ожидая команды, четыреста одиннадцатый с легким отвращением смотрел в свою миску. Овощи разварились и больше походили на перегнившую кашу с кровяными прожилками, исходившими от не менее отвратительных кусочков мяса. Ничего нового он не увидел.