Радость? Страх? Волнение?

Понятия не имею. Я смотрю в окно. Аленка задремала, ее голова у меня на коленях. Я немного прислушиваюсь к дыханию, но оно ровное и спокойное. Тогда я начинаю таращиться в темноволосый затылок своего водителя-спасителя… или не совсем спасителя, но Иван Лю, похоже, ничего не ощущает. Дохлый номер. Смысла во всем решительно никакого.

Вот еще окно. За ним пейзаж – никогда такого не видела. Это не куцый лес и вечная серость «Солнышка», но и не пестрядь тундры. Наверное, когда-то мне доводилось взглянуть на нечто подобное. Вроде меня родили не в тундре. Только все равно, слишком давно было.

По обе стороны поля, такие я видела на картинках в учебниках. Здесь выращивают пшеницу и рожь. Уже закончен сбор урожая, сейчас осталось только немного сухой травы и черная земля. Лесов не видно, темно-коричневое и тускло-золотое тянется до горизонта. Где-то вдалеке деревья. Иногда попадаются указатели – деревня такая-то. Дорога кое-где ухабистая, машина подпрыгивает и кашляет на выступах и выбоинах.

Я не нахожу ничего лучше, чем спросить:

– Когда мы приедем? И куда?

– Город называется Ши-тару. Маленький научный городок, засекреченный, режимный, вряд ли ты о нем слышала, – Иван Лю будто ждал моего вопроса. Он снова оборачивается и улыбается, чуть не пропуская большую яму. Заворачивает в последний момент, автомобиль все равно слегка подкидывает. – Конечно, не Лан Ши, но тебе понравится.

Лан Ши – это столица. Я там не была, ну или не помню. Хотя, наверное, родители оттуда, Академия Сферы Науки стоит в самом центре главного города, на Стародревнем холме. Странное название. Если старый, то уже и древний. Папа тоже говорил, что его удивляло название.

Ладно, столица – это далеко, да и не хочу туда. Ши-тару – «Большой овраг», перевожу я со старого языка. Как Лан Ши – просто «большой город».

Понравится ли мне?

А когда пойдем в экспедицию?

Вот этот вопрос, конечно, не дает покоя. Задать бы прямо сейчас, но не хочу выглядеть слишком восторженной глупой девчонкой; я вполне взрослая, а еще научилась в «Солнышке» осторожности. Старшим лучше не доверять —ни смотрительницам, ни учителям, никому. Человек, который рассказал, что моих родителей убили просто так по чьему-то там доносу, тоже не заслуживает доверия.

Я пожимаю плечами и закрываю глаза. Пейзаж приятный, но мне нужно поспать. В конце концов, в карцере толком не выспишься, да и Аленка сопит умиротворяюще.

– К вечеру будем на месте, – пытается подбодрить меня Иван Лю.

Я снова выбираю промолчать.

Просыпаюсь затемно. Голова и шея затекли от неудобной позы. Мне нужно в туалет. Аленка еще дремлет, но чутко, словно животное – вроде белки или рыси, того гляди побежит прочь.

Иван Лю включил фары, но и без них довольно светло, повсюду окружают огни. Я пытаюсь встряхнуться, осмотреться – высокий бетонный забор, оранжевые фонари. На миг сердце останавливается от ужаса: мы вернулись в «Солнышко». Человек в синей одежде меня обманул. Или мне все приснилось. Никаких слез Инд, никакой экспедиции, никакой правды о родителях. Он проверял меня, а теперь накажут, я ведь дочь изменников родины. Я не отделаюсь простым карцером, может быть, меня прилюдно высекут солеными розгами, а может, сразу расстреляют.

Я едва не кричу и зажимаю себе рот кулаком. Аленка перехватывает в полумраке взгляд и жест. Хмурится.

Это действует отрезвляюще. Мы как раз проезжаем блокпост —в довольно тесной каптерке сидят двое, один человек выглядывает – «Предъявите документы». Он одет в черную униформу Сферы Безопасности, но нет ни единой полоски, так что, делаю я вывод, он ниже смотрительниц в Солнышке. Его напарник курит прямо в этой маленькой комнатушке, где едва помещаются вдвоем, и наверняка, от сигарет жутко воняет.

Иван Лю протягивает желтоватый лист. Оба охранника сразу же кивают, захлопывают окно, делая характерный жест – проезжайте.

Мы пересекаем забор и я, уже окончательно проснувшись, понимаю: никакой это не интернат.

«Солнышко» был темным местом. Чаще всего – серым с коричневой массой копошащихся униформ, но порой непроглядно, чернильно-черным, особенно по ночам. Электричество немилосердно жгли колючими белыми лампами утром и днем, но почему-то ночью нельзя было даже зажечь маленький светильник, чтобы выйти по нужде. Если приспичило – изволь пробираться во мраке.

А здесь огоньков тысячи, сотни тысяч, так мне мерещится поначалу. Пахнет тоже иначе – не кислой капустой и прогорклой крупой, а незнакомо, сладко и солоно, горьковато —соляркой, табаком. Большую часть ароматов я не могу назвать. Аленка тоже вертит головой, ерзает. Наверняка, ей тоже нужно в туалет.

– Уже приехали, – сообщает нам Иван Лю. – Сейчас до кампуса десять минут, а там отдохнете до утра.

Последняя часть пути самая короткая, но и самая захватывающая. Мы едем по улицам мимо домов, я пытаюсь прочесть надписи и дорожные знаки, вывески, номера. Кое-где деревья. Я слышу лай собак. В некоторых домах горит огонь. Людей на улицах, конечно, нет: комендантский час везде одинаковый, и все же город живет, пульсирует, как сердце, и ощущает нас. Я даже машу в окно рукой. Аленка повторяет мой жест и подпрыгивает на сидении.

Машина поднимается по невысокому холму: дома закончились, зато на вершине большое здание. Оно похоже на интернат, хотя и немного поменьше. Оно ярко освещено уличными фонарями.

– Ну вот, это наш НИИ, здесь вам уже подготовили комнаты в общежитии. Сейчас проводят, а утром увидимся.

Иван Лю заводит машину в просторный ангар: это помещение расположено отдельно. Никогда не видела столько автомобилей сразу. Штук двадцать или тридцать, а то и пятьдесят. Потолок низкий зато в нем тоже электрическая подсветка. В интернате точно такого не было.

Мы с трудом выбираемся из машины. Ноги затекли. Снаружи холодно. Я не была вне помещения ночью много лет.

Странная мысль, но я задерживаюсь на улице, и поднимаю голову. Когда-то нравилось любоваться звездами: большими и яркими на черно-синем небе. Сейчас они мельче и тусклее. Разочарование.

– Пойдемте, – торопит нас Иван Лю, Аленка оглядывается, тоже смотрит вверх, пожимает плечами. По-моему, она считает, что на звезды смотреть никакого смысла.

Ну и ладно.

Я иду за ними, дрожа и стуча зубами.

Звезды похожи, говорят, на слезы Инд. Это не совсем правильно, потому что кристаллы небольшие, не крупнее перепелиного яйца, а те штуки наверху —огромные огненные шары. В легендах кристаллы становились звездами и наоборот, но я ведь не собираюсь верить в богиню, в ее глупых дочерей и в Плакальщиц? Правда?

Я впервые за целый день достаю фигурку и сжимаю в ладони.

Нас встречает женщина, которая просит называть себя Татьяной. Она высокая, крупная, с довольно светлыми и при этом вьющимися волосами, у нее большой нос картошкой с расширенными порами. Одежду она носит нейтральную – хаки, наверное, предполагаю я, обслуживающий персонал. Пытаюсь разглядеть полоски на обширной груди – ничего.

Аленка мнется. Я решаюсь спросить у Татьяны про туалет. Она почему-то улыбается, показывает в сторону двери, и мы с Аленкой ныряем туда, толком не оглядевшись.

Внутри блестящий кафель, светло – и несколько дверей. Это сбивает с толку. В интернате дырки в полу просто строились в шеренгу, совсем как мы перед выдачей рабочей смены. Некоторые новенькие стеснялись справлять нужду при других, но от неловкости быстро отучаешься – слишком мало времени давалось на естественные надобности. При всех, не при всех, какая уж разница.

Я уже и забыла, что надо уединяться. Зато Аленка помнит, она быстро ныряет в правую кабинку: всего их три. Снаружи еще большое окно, сейчас —темное, с пятнами фонарей за стеклом. На подоконники пепельница-жестяная банка из-под консервов, в ней вода и плавают окурки, но характерной табачной вони почти нет.

В кабинке тоже чисто. А еще здесь висит целый рулон бумаги. Большой. Белый. Не выданные два-три листика.