– Да что ж ты за человек такой, чуть что, сразу за нож! – взвизгнула Лавиния, попытавшись оттащить Алишу. Та не сдвинулась с места.

– Какая горячая барышня, – пробормотал Ксандро, ещё больше пятясь. Шкурник заметил:

– Зря ты, Ксандро, это же Сцинка.

– Первый раз вижу Сцинку, на сходку так и не попал, – добавил вор, слегка поклонившись.

– Да что за Сцинка? Воровка, что ль? – так и не понял Ксандро, – то ли баба, то ли зверь. Её бы отмыть.

Сцинка сама не заметила, как не то зарычала, не то зашипела. Воспоминания нахлынули. Увалень этот Ксандро даже близко не стоял с Дарком. А она теперь всех мужчин будет с убитым сравнивать? Мифический, зарезанный, теперь он может обладать любыми качествами. Какими угодно достоинствами, которые Алиша сама выдумает. Разве может кто-то сравниться с мертвецом?

– Да иди ж ты уже, Бога ради! – Лавиния вытолкнула Сцинку из комнаты, – и ты не лезь! – шикнула она на Ксандро. И тоже вышла следом.

Лавинье пора было встречать Смотрящего, так что она опять поручила Сцинку какой-то девке, которая уже и проводила её до выделенной комнаты.

Сняв часть одежды, Сцинка улеглась в кровать.

Значит, у Лавинии новая любовь? Которая же по счету? Да которая б не была, заканчиваются все одинаково. Но Лавиния упорно продолжает искать своё счастье.

Когда они встретились впервые – подругами не стали. Алиша пользовалась своим правом на тёплый угол, хотя, после раза третьего, четвёртого, решила от этого долга Лавинью освободить.

В конце-концов, сколько может стоить жизнь этого Патрика… нет, второго, как же его?

И вот однажды, стылой, звенящей ночью, когда с пустыни дул ветер, несущий пробирающий до кости холод, Сцинка вертелась в своей постели, пытаясь согреться. Утром ей нужно выдвигаться, хоть и не срочно. Донесли весточку, что в дальнем селении есть для неё клиент. Поговорить надо бы с глазу на глаз. Без верной оплаты Сцинка за дело не берётся. А с Законом шутки плохи.

Вот и думает Сцинка, как выйдет утром в холодную пустоту. Как, не разбирая дороги под ногами, пойдёт. Пески будут гулять, менять натоптанные тропки. Ориентиры на небе закроет тем же песком. И останется у Сцинки её пёсье чутьё.

А рядом кто-то выл. Сцинка решила, почудилось. Потом прислушалась. Узнала Лавинью. Вышла в коридор. Шлюха, растрепанная, в одном нижнем платье, стояла в ледяном коридоре босая.

– Сцинка! – увидела её, бросилась, как зверь. – Сцинка! Сын мой только что умер! – упавши Алише на грудь, шлюха скатилась ниже, цепляясь, но не в силах удержаться за сцинкину одежду.

– Марк умер? – переспросила Алиша, вспоминая мальчишку, с которого сама же снимала удавку.

– Не Марк! Младшенький мой! Совсем кроха, – Лавиния прерывисто задышала, хватая ртом воздух, как собака. – Не бросай меня, Сцинка. Никого в доме нет. Боюсь я одна.

– Где девки? – спросила Алиша, уже направляясь к Лавинии в комнату.

– Заработка ж нет. Не заходит никто. В город ушли клиентов искать.

– В такую погоду?

– И в такую пойдёшь, если есть нечего.

Зашли. Свёрточек лежал на кровати, прикрытый сверху худым одеялом. Детская кроватка стояла пустой. Лавиния начала рассказывать.

– Ушли все. Я со своей крошкой осталась. А тут вдруг зашёл один… джентльмен.

«Джентльмен, как же», – подумала Алиша, но перебивать не стала.

– Обслужить, кроме меня, некому.

– Так ты же… – Алиша посмотрела на сморщенного крошку. Едва ли больше ладони. – Ты родила только?

– Уже потихоньку можно, – шепнула Лавиния, осторожно подходя к кровати. – Холод такой, я крошку с собой в постель беру. А тут такое дело… И младенчика не оставишь, и джентльмена не выгонишь. Переложила крошку в кроватку. Так он кричал поначалу, а потом… понял, что помолчать надо. Умненький какой – так я сперва подумала. А как ушёл тот, ну…

– Ясно, – перебила Алиша, – не могла она уже слышать, как Лавиния, заплетаясь, произносит это «джентльмен». Присмотрелась к ребёнку. Уж что-то, а она, убийца, в состоянии отличить живое от мертвого.

Подошла ближе, прилегла на кровать. Положила свою руку ребёнку на шею, потом спустила ладонь на крохотную грудь.

– Дышит он, и сердце бьется.

– А? – Лавиния наклонилась, собирая на груди худое нижнее платье. – Как это, дышит? Уж я как прислушивалась, как трясла!

Даже Алиша слышала где-то про глубокий младенческий сон. А у Лавинии ведь это второй уже. Посмотрела на Лавинию – худая, как призрак. Ни живая, ни мёртвая. Не соображает, должно быть, ничего.

– Ложись в постель. Проснётся, есть захочет. Жив твой ребёнок, – Алиша собралась вставать. Лавиния её удержала, забираясь на постель с другой стороны. Легла рядом.

– Сцинка. Ты ангел мой. Посланный отцом небесным. Я уж думала, с ума схожу. Хотела на руки его, кроху мою, и идти куда глаза глядят.

– Бредишь, что ли? – Сцинка смотрела на свою руку, лежащую на едва шевелящемся тельце поверх накрученных пеленок.

Рука её грубая. Кожа сухая, ногти чёрные от забившейся пыли. Сколько жизней эти руки отняли, а чтобы подарить, Сцинка ни одной жизни этому миру не подарила. Кроха шелохнулся. Захотел, может, скинуть чужую руку? Сцинка улыбнулась. Лавиния спросила у неё.

– Ты чего, Сцинка?

– Какой я ангел? Где-то там, сверху, твой отец небесный над тобой смеётся.

– За эту крошку я жизнь отдам. Всё отдам, что есть у меня. Душу отдам. Веришь, нет, Сцинка?

– Как назвала хоть? А то всё крошка, крошка.

– Да никак пока, была б девочка, назвала б в твою честь, Сцинка, – Лавиния прикрыла глаза, – а, кстати, Сцинка, как тебя зовут?

Лавиния заснула, кажется, как только спросила. Но Сцинка ответила.

– Алиша. Алиша – моё имя.

Лавиния кивнула.

Заснуть Алиша не смогла. И к чему эти воспоминания сегодня? Ночь за окном не холодная. В пустыне спокойно. А всех своих детей Лавиния благополучно отправила в селения.

Как так? Алише трудно понять. Подруга рассуждала, что нечего её деткам при матери в публичном доме делать. Марк и так больше чем надо, видел. Хоть остальных вовремя успела отослать.

Алиша как-то спросила, что ж дети будут делать в селениях? Научиться там особо ничему не научишься. Пустыни вокруг, земледелие скудное. Пастухов тоже много не требуется. В городе хоть можно отдать какому-нибудь ремесленнику в подмастерья.

Но Мадам Делавинь, наверное, всё ещё надеялась на какое-то своё, эфемерное, женское счастье. На дом, фамилию, мужа? Чтобы стать честной женщиной. Зайти в местное общество с поднятой головой.

Алиша как-то спросила, зачем Лавиния каждый раз решает рожать? У них же, шлюх, и средство своё какое-то есть, которое они внутрь себя, чтоб скинуть, пихают. Подруга ответила, что от любимых мужчин можно и родить.

– Так ты же шлюха, – вот так, прямо, и высказала Алиша, – откуда ты знаешь, что это от любимого, а не от какого-то случайного мужика?

– Ну а с кем бы я ещё заснула крепко-накрепко на всю ночь, забыв про всё на свете?

Алиша тогда и вспомнила про девок, растопорщившихся над лоханями, про их самоделки, которыми они в себя раствор заливали.

Она как-то хотела спросить для себя, что они там смешивают. Вдруг сама понесёт? Но потом решила, если вдруг такое случится, она то как раз спокойно родит, а потом отдаст ребёнка сначала кормилице-няньке, а потом пристроит куда-нибудь, на время, к мастеровым. Должников, да и тех, кто обидеть её побоится, у Сцинки полным полно. Ей не откажут. И денег ей хватит.

Мысль эта Алише нравилась. Тут и про дом можно подумать, и про будущее. Отойдёт она от дел – кто ей мстить будет? Можно и не отходить – работать, сколько сможет. А если убьют её – что с того? Деньги и дом ребёнку достанутся. Но пока она бродит, как пустынный волк, одна, что толку мечтать?

Так она и крутила в голове одни и те же мысли, ворочалась с боку на бок. Как вдруг услышала, как по коридору кто-то прошёл и остановился у её двери. Алиша замерла, нащупала нож, бесшумно соскользнула с кровати.