Выпроводил из подсобки подручного атамана Крюка — заглянул в пекарню. Полуша лепил караваи из ржаного теста (не взвешивал!), раскладывал их на столе — чтобы отдыхали. Я не без зависти понаблюдал за уверенными движениями молодого пекаря. Заготовки для хлеба выходили у него ровными, одинаковыми. Я бы лепил похожие колобки в три, а то и в пять раз дольше.

Заметил, что парень отводит от меня взгляд, тоскливо вздыхает.

— Что стряслось? — поинтересовался я.

— Не продаётся.

— Кто?

Полуша снова вздохнул.

— Ваш медовый хлеб, мастер Карп, — сказал он. — Я только что спрашивал у Лошки: покамест не купили ни одного… батона. Смотрят, говорит она, нюхают, но не берут: дорого. Вот же жадюги! Не понимают, что вы им медовый хлеб и так почти задаром отдаёте!

Он поднял на меня глаза — я увидел в них обиду.

— Ну а как они хотели?! — сказал пекарь. — Это ж не чернушка! Это ж… кулинарное искусство, вот! Такой хлеб за медяк не купишь! Один мёд в нём сколько стоит — уж я-то в энтом понимаю! Вона, пусть поищут такой в других пекарнях. Где такой найдут?

Парень вздохнул — его руки точно жили сами по себе: продолжали лепить заготовки для караваев.

— На праздник васильков бы такой покупали: в энтот день обычно сладости едят. Но до него ещё… Лошка говорила, что от князей ещё служанки придут — предложит им. Может те много возьмут? Хотя бы штук пять! Ведь денег у них куры не клюют! Как вы думаете, мастер Карп?

Я пожал плечами.

— Будем надеяться.

— Тогда мы… испечём его снова, мастер Карп? Я… испеку?

— Посмотрим, Полуша, — сказал я. — До вечера ещё время есть. Пока не буду тебе ничего обещать. Потерпи. Ладно? Только полдня прошло. Моск… Норвич не сразу строился. Возможно горожанки ещё порадуют и удивят нас. Вечером обсудим наши дальнейшие планы. Договорились?

В магазин я зашёл со стороны пекарни. Застал там с полдюжины горожанок. Женщины ворковали, точно стайка голубей. Покупатели, получившие от Лошки караваи хлеба, уходили — на смену им тут же являлись другие. Зал ни на мгновение не оставался безлюдным. Количество женщин то увеличивалось, то уменьшалось. Не спешил покидать зал лишь один посетитель — тот самый краснолицый бандит, что меньше четверти часа назад стряс с меня «добровольный» взнос за «крышу».

Мужчина стоял у края прилавка (женщины в очереди бросали на него испуганные и в то же время кокетливые взгляды), высокомерно жестикулировал, с хитрым прищуром что-то тихо наговаривал раскрасневшейся Лошке. Продавщица реагировала на его слова усталой улыбкой, не переставая при этом сгребать мелочь в деревянную коробку и передавать покупательницам караваи хлеба. Краснолицый заметил меня — прервал рассказ, постучал ладонью по столешнице.

Посмотрел на Лошку.

— Заболтался я тут с тобой, красавица, — сказал он. — Пойду. Дел ещё по горло. Крюк совсем завалил меня заданиями. Ну а кому ещё он может их доверить, если не мне? Я ж не токмо кулаками махать умею — за это меня Крюк и ценит. Вот, разруливаю за атамана дела. Ну а что поделать? Ну, ты понимаешь… Если что — знаешь, красавица, где меня найти. Заглядывай вечерком — не пожалеешь.

Он снова похлопал по прилавку.

— И… дай-ка мне этот ваш хвалённый медовый хлеб. Так уж и быть, попробую его, раз ты советовала. Заценю, что умеет ваш новый пекарь — кроме того, что болтают о нём бабы. Посмотрим, что за мастер теперь хозяйничает в пекарне старого Потуса. Хотя так тебе скажу: на вид твой хозяин — пацан пацаном, не похож на умника. Да и хлипкий больно. Но может хоть пекарь из него нормальный. Будет что рассказать Крюку.

Лошка наградила собеседника очередной натянутой улыбкой, вручила ему нарезной батон. Я отметил, что это первый медовый хлеб, покинувший полку за пол дня работы магазина. Женщины при мне хоть и посматривали на новинку моей пекарни, но тратить на неё деньги не спешили. Я уж подумывал о скидке на батоны — в рекламных целях. Но решил с этим подождать: не хотел приучать клиентов к скидкам и распродажам — далеко не всегда они приносили пользу.

Краснолицый разломил батон пополам, понюхал его — одобрительно хмыкнул.

— Не наврала, красавица: пахнет мёдом, — сказал он. — Может и из правильного места растут руки у вашего пекаря. Бывай.

Бандит подмигнул… мне, точно старому приятелю. Махнул рукой Лошке, мазнул взглядом по лицам женщин в очереди. И вразвалочку зашагал к выходу. Дежавю. Всё в точности, как в моём прошлом мире: человеческая наглость и жадность не знала пределов и здесь. Я покачал головой, окликнул краснолицего — тот уже собирался улизнуть за порог.

— Эй! — сказал я. — Уважаемый!

Краснолицый обернулся.

Я увидел на его лице вполне искреннее удивление.

Бандит указал на меня половинкой батона.

— Ты это мне, пекарь? — спросил он. — Чего тебе надо?

— Вы забыли расплатиться за хлеб, уважаемый, — сказал я.

Выдал бандиту дежурную улыбку.

Краснолицый сделал вид, что не понял мои слова. Или по доброте душевной позволил мне отыграть назад? Он чуть склонил на бок голову.

— Чего?

— Вы взяли товар, уважаемый, — сказал я. — И позабыли за него заплатить.

Бандит приподнял брови.

— Ты это серьёзно? — спросил он.

Краснолицый ухмыльнулся, скользнул взглядом по лицам притихших женщин.

— Ты что, совсем страх потерял, пекарь? Забыл, с кем говоришь? Могу тебе напомнить — вот только поле этого ты недосчитаешься парочки зубов. Зато поумнеешь.

Всё, как всегда.

Даже скучно.

«Осколок девяностых», — мысленно произнёс я.

Странно, но почувствовал ностальгию по тем временам.

— Я пока ничего не потерял, уважаемый. А вот другие из-за вас могут потерять. Десятая часть от стоимости этого хлеба принадлежит поварской гильдии; по столько же — городу, князю Збруйскому и господину Крюку. Если вы не расплатитесь — все они потеряют деньги. Уважаемый, вы хотите их всех ограбить?

«Что ты творишь, сумасшедший?!» — сказал призрак мастера Потуса.

«Расслабься, старик, — сказал я. — Что он сделает? Помашет у моего лица бейсбольной битой или пистолетом? Может… каким-то ножичком? Я такое уже проходил. Детский сад».

«Зря ты дразнишь бандитов, парень, — заявил старый пекарь. — Жалко тебе что ли одного каравая? Пусть бы забирал и проваливал. Не обеднеешь. Не нарывайся на неприятности. Хочешь, чтобы они сожгли тебе пекарню?»

«А они могут?»

«Скорее, набьют тебе морду».

«Пусть попробуют».

«Мальчишка!»

— Что ты несёшь, пекарь? — сказал краснолицый.

Шагнул ко мне.

Очень грозно сверкнул глазами!

Вот только в руке у него по-прежнему была не бита — половинки батонов.

— Разве я вас в чём-то обманул? — спросил я. — В чём? Господин Крюк получает долю с продажи каждого моего каравая. И не только он. Или вы позабыли об этом, уважаемый? Предлагаете вычесть стоимость товара из доли вашего атамана? Вы сами объясните ему, почему так произошло?

Должно быть, я говорил слишком быстро: мой оппонент на время подвис. В магазине воцарилась тишина — все смотрели на краснолицего, ждали его реакцию на мои слова. Продажа хлеба временно приостановилась. Но новые покупатели всё прибывали — застывали, удивлённые царившей в магазине тишиной.

Бандит посмотрел на половинки медового хлеба в своей руке. Принял решение.

— Сверчок никогда не крысятничал! — сказал он.

Запустил руку в карман, достал оттуда монету.

— На!

Бросил монету Лошке. В воздухе блеснуло серебро.

Покупательницы магазина вновь ожили: заёрзали ногами по полу, зашуршали одеждой, заворковали — продолжали поглядывать на краснолицего. Продавщица поймала серебрушку, припечатала её к прилавку. Оценила номинал монеты — улыбнулась. И тут же зажмурилась — подсчитывала в уме сдачу.

— Сдачу оставь себе! — заявил бандит.

Повернулся ко мне. Горделиво приподнял подбородок. Скривил губы.

— А с тобой, пекарь… мы после поговорим, — пообещал он.