Впрочем, Шарлотта всячески подчёркивала, что Адам — первый прототип, хоть и удачный, да не совсем, поэтому многое из того, что видит Ева, ему не дано. А Ева тем временем видел ад в виде этих теней.

Само собой, Тошимаса говорил об этом и Шарлотте во время психологических сеансов. Она тщательно записывала его рассказы на диктофон, прослушивала потом эти записи по несколько раз, советовалась с коллегами. И в конце концов со вздохом сказала:

— Да, ты видишь больше, чем другие. Привыкай, эти тени теперь всегда будут преследовать тебя.

Вооружённый таким дружеским напутствием, Тошимаса совсем сник и перестал спать.

В лаборатории было очень тоскливо. Выводили их с Каору за пределы палат только для проведения очередных опытов, зачастую неприятных и болезненных; в длинных белых коридорах не было ни единого окна, они понятия не имели о том, что происходит снаружи, и не видели никого, кроме Шарлотты, других сотрудников и друг друга. Несмотря на разделявшее палаты стекло, Адам и Ева чувствовали свою связь, свою общую программу. И, чтобы не сойти с ума, им оставалось только держаться за эту связь.

— Как думаешь, почему Шарлотта это делает?

Сидя на полу возле стекла, Каору бездумно, как заводная игрушка, покачивал из стороны в сторону головой и теребил пальцами края своей белой пижамы. Чёрно-фиолетовые волосы спутанными завитками обрамляли его острое, угловатое лицо, а в тёмных глазах поблёскивали тонкие золотые прожилки и точки. Тошимасе нравились его глаза, он часто с детским любопытством разглядывал их, практически прилипнув к стеклу. У Тошимасы глаза были серебряными, полностью, удивительно хорошо сочетаясь с его бледной кожей и густыми чёрными волосами. А у Каору, видимо, радужки должны были стать золотыми, но чернота на них словно потрескалась и так и не лопнула, сделав глаза похожими на змеиные или драконьи. Да и волосы-то у него были наполовину фиолетовыми, а наполовину чёрными, он будто не полностью прошёл некую трансформацию, которую Тошимаса завершил.

Тошимаса тяжело вздохнул и опустил глаза, скрывая их за длинной пушистой чёлкой.

— Я не знаю. Видимо, мир чем-то крепко ей насолил, что она так хочет его уничтожить с нашей помощью. Но, может, это и хорошо? — он улыбнулся краем рта.

Каору непонимающе хлопнул длинными ресницами.

— Хорошо?

— Конечно, — Тошимаса приложил ладонь к стеклу, рассматривая свои пальцы. — Посмотри на нас. Мы же боги, Каору! — тот нервно дёрнул бровью. — Получается, мы можем решать, что дальше будет с этим миром. Мы можем уничтожить старый… А можем, не уничтожать. Можем дать родиться новому, а можем задушить его, — серебряные глаза Евы засверкали, — прямо в колыбельке, как младенца.

— Они не позволят, — тихо ответил Каору.

Адам был куда сильнее привязан к своей программе, Шарлотта изначально дала ему меньше свободы воли, чем Еве, ограничила в возможностях мыслить самостоятельно.

— Как это не позволят? — подпрыгнул Тошимаса и капризно надул губы. — Да нужно нам их позволение! Как только мы отсюда выйдем, они больше не смогут нас контролировать, мы сможем поступать так, как нам захочется.

Каору помотал головой.

— Прекрати ребячиться, Тошимаса. Мы никогда не выйдем отсюда. Они нас не выпустят. И никакие мы не боги, всего лишь лабораторные эксперименты.

Он говорил так безучастно, и голос звучал, как механический. И Тошимаса скрипнул клыками.

— В тебе говорит твоя программа, — потянувшись вперёд, он почти прижался губами к холодному стеклу, наблюдая, как Каору практически отзеркаливает его действие, — нудная и противная. Ничего. От импульсов даже ты не застрахован, когда-нибудь у тебя откроются глаза. И прежним ты уже не станешь.

Каору моргнул раз, другой… И после этой паузы всё так же равнодушно протянул:

— Им следовало назвать тебя не «Ева», — Тошимаса вскинул брови, — а «Лилит». Помнится, она тоже воспротивилась своей программе. И ничем хорошим это для неё не закончилось.

И Тошимаса, фыркнув, завалился на бок и отвернулся от стекла.

Если было рассматривать их, как половинки одной целой программы, то Каору в ней являлся живым воплощением логики, обладавшим хладнокровием и аналитическим складом мышления, в то время как в Тошимасе бушевали эмоции и осознание собственной исключительности, свойственные скорее людям, а не высшим существам вроде них. Нарочно ли Шарлотта сделала их такими разными, или же у неё это вышло случайно — так и осталось для них загадкой. Но Шарлотта всячески поддерживала в них мысль о том, что они — единое целое и ни в коем случае не должны никому позволить разделить их, потому как по отдельности они оба слишком несовершенны.

— Док, — Шарлотта, набиравшая в шприц очередную дозу тёмно-красной жидкости из пакета, повернулась и вопросительно посмотрела на Еву. — А если по-честному, то почему ты так отчаянно желаешь этому миру сдохнуть?

Шарлотта слегка прищурила красивые, чуть выпуклые тёмные глаза. Прихватив ватный диск и сжав шприц пальцами, она подошла к высокому креслу, к которому Тошимаса был на всякий случай пристёгнут ремнями, развернула его спиной к себе и холодно бросила:

— Голову опусти.

Тошимаса наклонился, прижимая к груди подбородок. Шарлотта пальцами раздвинула пряди его волос, обнажив кисту с чипом на шее, и принялась промакивать её кусочком ваты.

— Ты ведь сама человек, — продолжил Тошимаса, слегка кривясь от неприятных ощущений, эта точка была самой чувствительной на всём его искусственном теле, в ней словно пучком собирались нервы, вплотную прижавшиеся к тонкой коже. — И при этом ты хочешь извести всё остальное человечество?

Шарлотта, не сводя пальцев с его шеи, усмехнулась и потянулась вперёд, чтобы заглянуть ему в лицо.

— По-моему, кто-то становится чересчур любопытным, — она легонько ущипнула за нос, и Тошимаса фыркнул. — Не задавай лишних вопросов. Бери пример с Каору и молчи.

— Не буду я с него пример брать! — Тошимаса вздёрнул подбородок. — Я более совершенен, ты ведь сама об этом говорила. Это он должен на меня равняться, а не я на него.

— Всё твоё совершенство полетит в крематорий, если я разозлюсь и усыплю тебя, — Шарлотта фыркнула и показала ему наполненный шприц. — Ты верно сказал, я человек, у меня, знаешь ли, рука может дрогнуть, воткну иголку не туда случайно — и ты труп, а у Каору будет другая Ева.

Тошимаса нервно сглотнул.

— Разве мы не бессмертны?

Шарлотта слегка пожала хрупкими плечами.

— Уничтожить можно что угодно. Надо просто знать место, куда бить, — она опять повернула его спиной к себе и легонько постучала пальцем по шприцу. — У вас обоих есть «выключатели». И я, как инженер, знаю точно, где они. Так что поосторожней со мной, — Шарлотта усмехнулась, — не зли того, кто может убить даже бессмертного.

Она отточенным движением всадила шприц в шею, Тошимаса взвыл от боли и рванулся вверх от кресла, но ремни держали его крепко, да ещё Шарлотта вцепилась ему в волосы и силой наклонила голову вниз.

— То, чего я желаю этому миру, — равнодушно проговорила Шарлотта, нажимая на поршень и впрыскивая в кровь очередную порцию яда, — смерть не в том смысле, в котором её принято понимать. Ты и представить себе не можешь, что сейчас творится вон там, — она указала пальцем вверх. — Люди воюют за свои глупые идеалы. Пачками убивают друг друга. Их незачем убивать, они сами себя уничтожат через какое-то время, потому что человечество себя изжило, его уже не спасти. Но пока этого не произошло, можно преобразовать его во что-то более совершенное.

Она вытащила шприц и присела в крутящееся кресло рядом.

— Когда я была маленькой, — тихо сказала Шарлотта, — моя мама частенько читала мне сказки про вампиров. Это существа с телом и сознанием как у человека, но без души. Они боятся солнечного света, питаются кровью людей и способны обращать их в себеподобных, заражать своим вампиризмом. Но в реальности таких не существует. Не существовало. До недавнего времени, — она нахмурилась. — И мне всегда было интересно, а можно ли создать подобное существо в нашем мире, проводя эксперименты. Поэтому я и пошла учиться в медицинский, занималась вирусологией, заинтересовалась в итоге генной инженерией. Несколько лет разрабатывала теорию. Мне повезло, что сейчас у нас идёт война, и люди озадачены созданием нового оружия, поэтому я могу спокойно проводить здесь свои эксперименты. И результатом моей теории явились вы. Адам и Ева.