— Дыши через нос, придурок, — усмехнулся Хидето. — И привыкай, тебе так пасть широко открывать по десять раз на дню придётся.

Из зажмуренных глаз потекли слёзы, и Йошики, тихо хлюпая носом, начал медленно двигать головой вперёд и назад. Он оказался совсем неумелым, зубами больно задевал головку, едва не захлёбывался слюной и хрипел. Вскоре Хидето это надоело, он опять потянул свою новую игрушку за волосы, отстраняя её от себя. Йошики закашлялся и опустил голову, шумно вдыхая через рот.

— Вот ведь. Даже такой ерунде надо учить, — раздражённо констатировал Хидето, за плечо поднимая его на ноги и сдирая останки рубашки. — Ты что, никогда в рот чужой член не брал?

Йошики смерил его таким взглядом, что если бы глазами можно было убивать, на месте Хидето наверняка бы осталась лишь кучка дымящегося пепла.

— Не брал, представь себе, — выплюнул он злобно.

— Как же тогда такая очаровательная куколка выживала? — издевательски протянул Хидето. — Хорош врать. Будто я не знаю, что в трущобах у омег только два способа заработать — либо ртом, либо задницей.

— Не все продаются, — прошипел Йошики, наливаясь синевой.

— О, нет, дорогуша. Все. Просто сумма всем нужна разная, — фыркнул Хидето, дразняще поддев пальцами его подбородок. — Один за сто баксов позволит себя трахать десяти альфам сразу, другой и за миллион не согласится, но будь уверен, предложи ему десять-двадцать — живо изменит всем своим принципам.

Йошики только скривился и опустил взлохмаченную голову, не желая встречаться с ним взглядом. Хидето выпустил его.

— На стол, — холодно приказал он, отстраняясь, и потянулся к воротнику своей чёрной рубашки. — Сейчас же.

Йошики фыркнул, оттолкнул его от себя и, повернувшись, лёг грудью на столешницу, вытянув руки и уцепившись пальцами за противоположный её край. И, прижавшись щекой к обитой кожей поверхности, скосил на него глаза. Растрёпанная чёлка упала ему на лицо. И он молча наблюдал, как альфа тянется за пачкой презервативов. Дышал только тихонько и кусал губы, явно нервничая, но стараясь этого не показать.

— Хах. Подумать только, попка-то что надо. Сейчас мы её растянем, — Хидето хмыкнул и, сплюнув в ладонь, с нажимом провёл ей между его ягодиц, омега испуганно дёрнулся и вжался в столешницу. — Что, неужели реально девственник? — Хидето с силой ударил его по заднице, вырвав испуганный возглас, навалился на тощую спину и нехорошо улыбнулся. — Интересно, мне ещё ни разу не довелось лишать кого-то невинности, твои сородичи обычно растраханные до ужаса. Тебе сейчас будет очень больно, принцесса.

Пока он медленно проталкивался в сжатое тело, Йошики кричал и царапал ногтями столешницу. Плакал, захлёбывался слезами, всё громче с каждым движением, но не сдавался, даже остановиться не просил, только стискивал зубы и вскидывал голову, пытаясь кое-как сдерживаться.

А Хидето вбивался в него грубо, он вёл себя даже более жестоко, чем обычно: слишком уж его раззадорил взгляд Йошики. Его хотелось сломать. Хотелось разбить вдребезги эту гордость. Хотелось унизить его, показать ему его место, чтобы не воображал о себе слишком много. И хотелось заставить его рыдать и умолять о пощаде. Разъярённый тем, что Йошики не выдаёт желаемой реакции, Хидето держал его за волосы, дёргал, кусал за ухо, ударял по и так уже красной заднице, ускорялся, жёстко врываясь в него на всю длину разом.

Потом, больше года спустя, когда на пальце уже сияло обручальное кольцо, Хидето не раз вспоминал этот их первый секс и вздрагивал: как он мог делать Йошики больно, как мог хотеть сломать его? В это верилось с трудом. Хотя вообще-то Хидето тогда даже и представить себе не мог, что под ним плачет и извивается его будущая королева. Он думал, что это будет один-единственный раз, и наутро он сам застрелит эту строптивую принцессу.

Но Йошики так и не поддался его жестокости. Едва Хидето выпустил его, он упал в бессилии на столешницу, хныкал тихонько, однако молчал. Таким непривычным поведением он ещё сильнее раззадорил короля, и Хидето в итоге решил оставить его при себе на время. Размазать морально, а потом уже только прибить. И с тех пор Йошики оставался пленником в его квартире, и Хидето регулярно укладывал его в свою кровать.

Поначалу это был обычный секс, грубый и жёсткий, как и с любым «фаворитом», которые бывали у Хидето. В кабинете и спальне они излазили буквально все уголки, и Йошики покорно терпел всё, что король от него требовал. Терпел удары плетью, порой до крови, терпел различные игрушки, которые Хидето на нём испытывал, терпел вечный ремень на руках, терпел грубые проникновения. Кривился только и стонал, цеплялся за подушки, похныкивал, но ни разу не попросил остановиться и не сказал, что ему больно. Он вообще практически не разговаривал, предпочитал помалкивать, за это время Хидето слышал его голос всего несколько раз, даже не мог его толком запомнить. И это при том, что временами после очередных их постельных игр Йошики не мог даже доползти до ванной, чтобы вымыться от спермы и крови; шатаясь, он брёл по комнате, нога у него от слабости подворачивалась, и он плашмя падал на ковёр. Пытался кое-как встать, но тут же вновь спотыкался, ударялся, разбивал локти и колени. И в конце концов наблюдавший за этими мучениями Хидето, матерясь, сам поднимал его, тащил в ванную и швырял под горячий душ.

И на всё, что бы Хидето ни делал, ответом ему был лишь ледяной взгляд раскосых глаз и молчание. От этой его безответности Хидето злился и заводился всё сильнее, он начинал всерьёз задумываться о том, чтобы оттащить эту рыжую стерву в свою штаб-квартиру, спуститься с ней в тюремный подвал и бросить её на растерзание озверевшим и изголодавшимся по омегам пленникам, наблюдая потом, как они почти что разрывают его на части и трахают, пока он не умрёт. Такого унижения не вынес бы никто, даже Йошики. Но в системе Хидето это был способ казни, один из наиболее зверских. А он пока не был готов расстаться со своей игрушкой. И в те же моменты Хидето стал ловить себя на том, что на самом деле ему не хочется, чтобы Йошики касался кто-то другой. Нет, он принадлежал только Хидето.

— Почему? — как-то спросил Хидето, когда Йошики, завёрнутый после расслабляющей ванны в тёплый халат, трясясь, расчёсывал мокрые волосы. Омега поднял на него холодный взгляд в зеркале, и Хидето сдвинул брови: — Почему ты всё это терпишь и ничего мне не говоришь? Я ведь могу прекратить твои мучения.

— Мне не нужна твоя жалость. У меня есть гордость. И я не собираюсь пресмыкаться перед тварью вроде тебя, — Йошики зло выплюнул это и вернулся к своему занятию. — Говорить что-то, просить о пощаде… Отвратительно. А ещё, — продолжил он, придерживая другой рукой упавший с плеча слишком большой ему халат, — я вижу, что тебе дохера сильно хочется меня сломать и в куклу превратить. Я жив, пока я тебе подчиняюсь и терплю. А как только сдамся, ты тут же меня убьёшь, — слегка повернувшись, Йошики сверкнул глазами: — Я жить хочу, ясно? Так что не дождёшься. Я буду держаться за свою жизнь до последнего, так и знай.

Голос его был ещё более ледяным, чем взгляд. И Хидето с недоумением смотрел на него, скрестив на груди руки, затянутые в кожаные перчатки. На махровой ткани халата на спине проступали кровавые полосы, руки дрожали и едва удерживали расчёску. Но даже в такой момент Йошики сидел прямо и казался таким горделивым, таким красивым… А его позиция даже вызвала у Хидето что-то, отдалённо похожее на уважение — надо же так цепляться за свою жизнь, терпеть такую боль и неприятного тебе альфу только ради того, чтобы протянуть на этом свете подольше. Но главное, что поразило Хидето — как Йошики вообще додумался до такого, что его не тронут, пока он играет в неприступную крепость? Неужели он каким-то образом разгадал, как можно воздействовать на короля? Это казалось почти невероятным, Хидето ведь у своих противников и соперников, а порой и у партнёров вызывал полнейший ужас тем, что он был абсолютно непредсказуем, и никто не мог догадаться, как он себя поведёт в той или иной ситуации. А Йошики каким-то образом понял, за какие ниточки надо его подёргать, чтобы он задвигался, как марионетка.