— Босс ей сказал то же самое, — Осаму покачал головой. — И он, к слову, тоже очень удивился её действиям. А она ответила, что не позволит причинить вред тебе, а так как ты такой тарарам там устроил из-за меня, то и меня тоже должны на время оставить в покое.
Чуя наморщился.
— Пьеса абсурда какая-то… Очень слабо верится, попахивает какой-то серьёзной подставой. Да, я дорог Коё-сан, но если перед ней встанет выбор, спасти меня и попасть в немилость у босса или сохранить своё положение — она выберет второе. Я в этом не сомневаюсь.
— Можно спросить? — Осаму несмело тронул его руку и, поймав взгляд Чуи, сжал его пальцы. — А кто она, Коё-сан? Вы с ней родственники, или что?
Арахабаки презрительно скривился.
— Осаму-кун, я существо родом из пробирки, какие у меня могут быть родственники? У меня даже имени до побега из лаборатории не было, только номер.
— Но вы с ней похожи, — Осаму нервно прикусил губу.
— Только тем, что и у неё, и у меня рыжие волосы. Это совпадение, не более того, — Чуя шумно вздохнул. — Хотя босс тоже над этим посмеивался, бросал колкие фразочки по поводу того, что я, наверное, её сын, которого в младенчестве украли. Но это не может быть правдой, у нас с ней всего несколько лет разницы.
— Да нет, дело не только в волосах. Мимика похожа, движения, жесты, манеры… — протянул вампир.
— Коё-сан меня воспитывала. Естественно, я стал в каком-то плане похож на неё манерами и привычками. Босс первое время сам со мной возился, но ему это очень быстро надоело, и он отдал меня ей. В каком-то плане Коё-сан мне даже больше дорога, чем босс, она фактически заменила мне если не маму, то хотя бы старшую сестру, у меня ведь не было ни того, ни другого. Но всё равно она не согласилась бы ради меня рискнуть собой таким образом. Как бы то ни было, я ей не сын и не брат, а всего лишь приёмыш, которого ей босс спихнул и велел воспитывать.
Осаму невольно вспомнил горевшие настоящей злобой глаза молодой женщины, когда она, глядя на босса, держала пистолет. И как в глубине её взгляда возникла явная тревога, когда она перевела на них взгляд и увидела раненого Чую. Не похоже было, что Коё действовала из каких-то своих корыстных целей, скорее наоборот, это были сплошь эмоции, причём они её саму удивляли не меньше, чем сейчас Чую.
«Я не знаю, что такое любовь, — зазвучал где-то в голове хрипловатый голос Арахабаки. — Так и не понял, что это за чувство и почему люди сходят из-за него с ума».
Вампир даже вздрогнул. В этом весь Чуя, он просто не верит, что кто-то всерьёз может рискнуть собой ради него подобным образом. Арахабаки никогда не ждёт ни от кого ни защиты, ни жалости, ни сострадания, привык отбивать свои права на жизнь в прямом смысле кулаками и кнутом и всячески доказывать, что он достоин этой самой жизни. Ему никогда даже в голову не приходило пожаловаться кому-то, поплакать, излить душу, попросить, чтобы его просто выслушали, несмотря даже на то, что у него было, как оказалось, сразу двое наставников, которых он считал близкими людьми. Босс, конечно, вряд ли бы стал слушать плач подростка, но вот Коё! Неужели она сейчас встала перед воспитанником живым щитом, а раньше бы отказалась выслушать его, погладить по голове и помочь справиться с душевными муками? Если только Коё сама не научила Чую такому хладнокровию и не вбила ему в голову, что мальчик не должен плакать. И Чуя просто несёт эту тяжесть в себе всю жизнь и не задумывается, что рано или поздно ноша станет совсем непосильной и навредит ему — иногда лучше сбросить часть тяжести, чем лечить потом напрочь сорванную спину.
Осаму старательно задвинул все эти мысли куда подальше и плотнее обнял дрожащего юношу.
— Слушай, Чуя… Если тебе тяжело, поплачь. Я готов послужить тебе жилеткой.
— Ещё чего, — Чуя стиснул зубы, — я не ребёнок невоспитанный, чтобы реветь!
— Ну нельзя же держать столько всякой дряни в себе. Ты можешь сколько угодно повторять себе, какой ты сильный и что ты никогда не ревёшь, — вампир тяжело вздохнул, — да только ты не сможешь вечно так держаться, всё равно рано или поздно взорвёшься и заработаешь нервный срыв.
Он зарылся пальцами в рыжие волосы, легонько массируя подушечками кожу головы. Чуя молчал, шумно дыша через рот. Потихоньку его глаза снова наполнились слезами, потёкшими по щекам, нос покраснел, губы пересохли и судорожно затряслись. Опустив влажные ресницы, он всхлипнул, прижался к напарнику, уткнувшись носом куда-то в ключицу, и вдруг тихо заплакал. Как-то робко, едва слышно, скуля, как обиженный щенок, до скрипа стискивая зубы и явно пытаясь держать себя в руках. И этот тихий, словно какой-то неумелый плач рвал сердце вампиру хуже, чем любые громкие рыдания. Осаму ласково поглаживал его по голове, убирал с лица растрёпанные волосы, касался губами холодного лба. Ничего, пусть поплачет. Не каждый день на глазах разрушается весь привычный мир, превращаясь в груду бесцветных осколков, это кого угодно вышибет напрочь из равновесия.
— У меня иногда бывает ощущение, что я проклят, — всхлипывая, шептал Арахабаки, — иначе какого чёрта так происходит? Каждый раз, едва я начинаю думать, что не всё в жизни так безнадёжно, и что я нашёл, ради чего следует стараться — и всё внезапно оказывается жуткой ложью. Сначала Тачихара, теперь босс с Коё-сан… Того и гляди ты тоже сбежишь, ударив меня напоследок побольнее! — его окончательно прорвало, и Чуя, вскинув голову, заревел в голос. — Я знаю, такому чудовищу, как я, следует быть одному и не рассчитывать ни на кого в этой жизни, но… Но я не могу быть совсем один, я умру, или сойду с ума!
Осаму, прикрыв глаз, подался вперёд, поближе к нему; потянув слегка за волосы, принялся покрывать поцелуями шею, облизнув кончиком языка кадык и впадинку за ухом. Придавив его к себе обеими руками, он провёл дорожку поцелуев вниз, к ключицам, оттянул ворот кофты, нежно лизнул маленькие ранки на плече.
— Я никуда от тебя не уйду, — вампир приподнял голову и снова поцеловал пересохшие губы. — Мы с тобой кровью связаны, а это покрепче любых других уз.
Осаму жадно вглядывался в лицо Арахабаки, пытаясь запомнить его таким. Сейчас Чуя уже не был похож на надменное и взрывное божество со злыми глазами — он оставался всё таким же бледным и вялым, но морщинка на его лбу разгладилась, глаза влажно поблёскивали, а приоткрытые губы жадно прихватывали воздух. И каким же соблазнительным он сейчас казался… Осаму густо сглотнул и, чтобы отогнать от себя и эти мысли, прикрыл глаз и крепче обнял его.
На некоторое время они оба примолкли, прижавшись друг к другу. Вампир чувствовал, что Чуя постепенно почти перестал дрожать, лишь тихонько всхлипывал, зарывшись носом в шею. Заскрипев зубами, Арахабаки наконец осторожно высвободился из объятий парня и медленно сел, обхватывая себя за плечи.
— Чёрт. Всегда считал, что быть плаксой — это омерзительно, — протянул он, морщась.
Осаму улыбнулся:
— Разок поплакать, чтобы пар выпустить, и быть плаксой — разные вещи. Сам ведь чувствуешь, что легче стало.
Чуя медленно хлопнул ресницами и, вздохнув, опять улёгся на бок, прижимаясь к партнёру.
— Немного… Только голова теперь трещит.
— Ну, это не смертельно, — оптимистично проговорил вампир.
— Хорошо тебе говорить, кровопийца, — тихонько чертыхнулся Арахабаки. — Я столько лет не плакал, теперь в голове туман!
Осаму легонько дотронулся губами до его лба и решил, пока он не вспылил, перевести разговор на другую тему.
— Что же мы будем делать дальше? Орден наверняка так просто нас в покое не оставит.
— Да уж, — криво улыбнулся Чуя, — босс небось уже с десяток Исполнителей сюда пригнал и расставил их по всем районам, чтобы нас караулили. Как бы то ни было, в Зоне оставаться теперь нельзя, — он опять поморщился и сжал пальцами плечи вампира. — Бежать надо отсюда, Осаму-кун. Очень быстро и далеко.
— И как, интересно? — Осаму изогнул брови. — Ты с такой ногой далеко не убежишь. И потом, куда мы пойдём? Ты же говорил, что здесь на десять километров вокруг закрытая зона, что из неё никому не выбраться и внутрь не попасть.
