Таканори пожал плечами.
— Врачи не имеют никакого права выставлять диагноз и назначать лечение, если им картина целиком не ясна. За это сейчас сесть можно, — и он вновь прижал омегу к себе. — Успокойся уже. Сам мне говорил сегодня утром, что всё равно пока не готов всё бросить ради малыша и сидеть с ним. Когда будешь готов, придумаем что-нибудь. В крайнем случае всегда ЭКО можно сделать. Не хотелось бы, конечно, но если другого варианта не будет…
— Я боюсь ЭКО. Говорят, что оно опухоли в мозгу может вызывать, — Койю прикусил губу.
— Глупости, — вскипел Таканори. — Ты побольше форумы всякие читай, там тебе ещё и не такое наобещают.
— А вот и нет! — Койю скривился. — Вон актёр какой-то недавно умер, Сеть до сих пор гудит, что он сделал ЭКО, всё прошло нормально, у него родился здоровый ребёнок, а через полгода рак в какой-то ураганной форме обнаружили, и всё, не спасли!
Таканори наморщился, пытаясь восстановить в памяти рассказанную супругом историю. Он не особенно интересовался новостями из шоу-бизнеса, ему было элементарно не до этого. Но, кажется, в Сети и вправду недавно писали что-то подобное.
— Койю, этому актёру пятьдесят пять стукнуло! — взревел Таканори, вспомнив заголовки новостей. — Решил себе на старости лет ещё одного ребёнка заделать, да ещё через ЭКО, естественно, что организм уже не справился с такой нагрузкой!
— Ну и что? — Койю насупился. — Как будто это от возраста зависит!
— Конечно, зависит, и от возраста, и от состояния здоровья в целом! У этого актёра, вероятно, уже была опухоль, а гормоны просто её подстегнули, вот и всё, — процедил Таканори. — Проверяться у врача почаще надо, тогда и не будет такого.
— Сказал человек, которого я уже полгода умоляю сходить сделать томограмму из-за мигреней, — фыркнул Койю. — Ты сам-то когда у доктора последний раз был и проверялся?
Уличённый в нелогичности Таканори окончательно разозлился:
— Не переводи тему. Мы сейчас не о моих мигренях говорим, а о том, что опухоль только из-за ЭКО — это чушь собачья. Одна процедура эту гадость не спровоцирует, к ней должна быть какая-то предрасположенность. Ты на осмотр раз в два месяца ходишь, у тебя разве есть какие-то проблемы?
— Никаких, — Койю нахмурился. — Я здоров. И никто не может понять, почему ничего не получается.
— Ну, и чего ты тогда боишься? — Таканори устало потёр ладонью чешущиеся глаза. — Есть ещё вариант. Если ты настолько веришь в эту чушь и боишься ЭКО, можно ещё суррогатного папу нанять…
— Нет, не смей даже говорить мне об этом! — взвыл Койю. — Воспитывать ребёнка, которого родит от тебя другой омега или, того хуже, андроид, да ни за что на свете! Нет уж, это наш ребёнок, я хочу его сам выносить и сам родить, никаких суррогатных пап!
— Хорошо, хорошо, я просто предлагаю варианты, — Таканори примирительно поднял обе руки. — Успокойся.
Койю гневно фыркнул, но ничего не ответил и сложил руки под грудью.
— Вот что, — наконец твёрдо сказал Таканори, обхватив ладонями его лицо и глядя в глаза. — Ты давай заканчивай эту свою беготню по врачам, сам уже понял, что это бесполезно и вредно для нервов. Когда ты будешь морально готов к тому, чтобы себя малышу посвятить — тогда и придумаем, как быть. А пока что и вправду забудь. Может, ты перестанешь так париться и в итоге забеременеешь, такое тоже бывает. Понял?
Койю прикусил губу, помолчал секунду и кивнул. Он понимал, что умный супруг, как обычно, прав, эти походы по клиникам уже ничего, кроме разочарований и головной боли, не приносят.
— Вот и хорошо, — Таканори улыбнулся и чмокнул его в нос. — Иди, умойся, а то у тебя весь макияж растёкся. И не плачь больше из-за такой ерунды, слышишь меня?
— Я постараюсь, — Койю быстро поцеловал его в уголок губ и, поднявшись, поплёлся в ванную. Когда он исчез за дверью, Таканори откинулся на подушку, запрокинув обе руки за голову, и, вздохнув, закрыл глаза.
…Шум воды было слышно довольно долго; наконец он затих, сменившись на негромкое шуршание ткани. Таканори осторожно поднялся с кровати, потянулся и, подойдя к двери ванной, осторожно приоткрыл её. Койю, стоявший в противоположном конце огромного помещения, возле раковины, как раз стягивал через голову бархатную безрукавку; и Таканори невольно вздрогнул, наткнувшись взглядом на его спину. Красивая светлая кожа была буквально исполосована швами и шрамами — кое-какие из них, вполне аккуратные и беловатые, едва проглядывались, а вот другие, грубо стянутые чёрными органическими нитями, которые давно должны были врасти в кожу и стать незаметными, были видны более чем отчётливо. Таканори тихонько вздохнул и прислонился плечом к косяку двери. Столько времени прошло, а он всё ещё дёргался, натыкаясь на эти жуткие следы операций, которых Койю перенёс огромное количество. При всех усилиях и технологиях врачи так и не смогли вернуть его коже безупречный вид, раны были слишком серьёзными, большинство из них просто невозможно было до конца залечить. Хорошо хоть лицо сумели восстановить, но оно, в отличие от тела, не так уж сильно пострадало, подушка безопасности защитила, Койю отделался парой порезов на щеке, сломанным носом, рассечённой нижней губой и надорванным ухом. Как итог — Койю, раньше обожавший короткие шорты и майки с вырезами везде, где только можно, теперь ужасно комплексовал из-за шрамов, всегда носил закрытую, под горло, одежду, при необходимости нацепить кофту без рукавов и воротника натягивал длинные перчатки и чокеры на шею, наотрез отказывался фотографироваться топлес, чем немало раздражал своего агента и корреспондентов из разных журналов, и даже супругу старался лишний раз не показываться без рубашки.
— Жуть, правда?
Таканори вздрогнул и приподнял голову. Койю аккуратно вытер лицо полотенцем и развернулся к нему. Умытый и посвежевший, без грамма косметики, с всё ещё красноватыми глазами, он казался совсем подростком; без тонального крема шрамы на щеке были довольно отчётливо заметны. Койю обхватил себя дрожащими ладонями за плечи и опустил взгляд. Спереди картина была немного лучше, чем на спине — мелких следов было меньше, только несколько белых рубцов на руках и тонкий шрам на горле от шнурка медальона, который чуть не задушил Койю при аварии. Зато рёбра, слегка проступавшие под кожей, были явно деформированы, а чуть пониже плоского живота, уходя за ремень брюк, красовался длинный уродливый тёмно-красный шов.
— Ничего не жуть, — решительно ответил Таканори. — Я видел жертв пожара с ожогами в девяносто процентов тела, вот там жуть. А у тебя всё не так страшно, шрамы, да, но…
— Они ведь тебе не нравятся. Не притворяйся, я вижу, как ты дёргаешься каждый раз, когда видишь их, — Койю поморщился и отвёл в сторону взгляд. — Хотя я тебя понимаю, та ещё красотень.
— Вовсе нет. Дёргаюсь я только потому, что эти шрамы мне напоминают о том, какой ад тебе пришлось пережить, и у меня сердце переворачивается, — Таканори покачал головой. — Хотя, в этом есть и кое-что приятное.
Койю криво улыбнулся:
— И что же, позволь спросить?
— То, — Таканори хмыкнул и, приподняв руку, дотронулся до его щеки, — что я точно не увижу тебя голым на обложке какого-нибудь журнала. Ты не думай, я не говорю, что тебе надо в паранджу закутываться, работа есть работа, но мне не очень хотелось бы, чтобы ты отсвечивал своим телом на всю страну.
Койю вспыхнул огнём:
— Я бы и без шрамов не стал сниматься голым! У меня есть гордость, и потом, я приличный замужний омега, а не существо лёгкого поведения, которое спонсора ищет и ради этого готово задницей перед камерой вертеть. И кстати, уж с фоток эта дрянь очень легко уберётся ретушью, если что.
— Да, но ведь чтобы получить снимки, тебе всё равно придётся снять рубашку перед фотографом, — Таканори сощурился. — И ты, думаю, этого не сделаешь, если ты даже при мне раздеваться стесняешься. Ладно, солнце, не дуйся, — он улыбнулся и, привстав на цыпочки, поцеловал супруга в уголок губ. — Я просто пытаюсь хоть немножко тебя приободрить, я не люблю, когда ты грустишь или сердишься.
