Таканори ещё перед тем, как они вышли из дома, предложил Койю отозвать Юу на сегодняшнее утро.

— Раз уж мы едем в эту клинику вместе, зачем нам оба телохранителя? — говорил он, раскуривая свою сигарету. — Кензо со всем справится. Пусть Юу отдохнёт немного, приступит к работе после полудня.

И Койю с ним согласился. На него, как обычно, накатили запоздалые угрызения совести за то, что он чуть не свёл телохранителя с ума своим побегом, и он решил, что Юу и вправду после такой беготни не помешает немного прийти в себя.

Всё было бы вполне неплохо, но Кензо своим мрачным видом, как обычно, нагонял на него тоску. Казалось, что в холле с каждой секундой сгущалась атмосфера.

Койю тяжело вздохнул, отставил банку на подлокотник дивана, вытащил из кармана шнурок с медальоном и принялся крутить его в затянутых в перчатки пальцах, внимательно разглядывая. То, что украшение нашлось, всё ещё казалось ему очень странным. Таканори, привезя супруга домой из клиники, очень яростно оберегал его покой и нервы, он безжалостно уничтожил всё, что могло хоть как-то напоминать Койю о трагедии и о погибшем ребёнке. Как Койю знал, Таканори даже, пока он лежал в больнице, сделал в квартире капитальный ремонт, спешно переоборудовав уже готовую детскую в очередную гостевую комнату, и законсервировал все работы в загородном доме, который планировал вскоре достроить и куда собирался перевезти Койю и их новорождённого.

Такие меры предосторожности, стоившие ему немалых денег, сил и времени… И вдруг сегодня у него из папки, валявшейся в столе, выпадает этот медальон — вещь, которая сама по себе как маленький мрачный символ случившейся беды! Как же это могло случиться, почему Таканори не уничтожил его вместе с остальными вещами?

Койю осторожно перевернул кругляшок и потеребил пальцами тонкий шнурок. Шрам на горле тут же противно заныл. Неужели вот эта тоненькая верёвочка едва не убила его и оставила после себя такой отвратительный след? Хотя она довольно прочная, плетёная, не та, что может лопнуть от малейшего напряжения. Вон какие края лохматые, с кучей торчащих ниток, к ней явно приложили большую силу, чтобы она порвалась… Порвалась?!

Койю подскочил и уставился на разлохмаченные края шнурка. Мозг судорожно заработал. Таканори говорил, что этот шнурок с него сняли в «скорой», его пришлось срезать специальными ножницами, потому что он с необычайной силой впился в кожу. Но ведь если верёвку разрезать ножницами, края у неё будут ровные. А этот шнурок явно разорвался сам, без всяких острых предметов…

Койю нервно сглотнул, пытаясь отправить подкатившую к горлу тошноту обратно вниз, оттянул тонкую шёлковую ленту, прикрывавшую шею, и принялся поглаживать пальцами рубец. От таких мыслей его бросило в дрожь. Стало страшно. Просто невыносимо жутко.

— Койю-сан, — Кензо тут же среагировал на его движение и с лёгкой тревогой глянул на него, — что с вами?

— Ничего, — Койю поморщился. Он не собирался рассказывать телохранителю о своих метаниях.

— Вы нервничаете из-за того, что Таканори-сан так долго там сидит? — участливо протянул Кензо, подойдя к нему поближе. — Не беспокойтесь, томограмма и анализы — дело не быстрое.

— Да ничего я не нервничаю. Я плохо себя чувствую, не приставай, пожалуйста.

Койю абсолютно не лукавил, ему и вправду лучше, чем с утра, не стало — его по-прежнему тошнило, познабливало, невыносимо кружилась голова и очень хотелось спать. Сцепив зубы, он вновь опустил глаза на лежащий в ладонях медальон.

— Может, медбрата позвать… — начал было Кензо, окинув его взглядом, и тут же застыл, увидев, что он держит в руках. Он дёрнулся и на секунду прикусил губу; после чего присел на корточки перед омегой, перехватывая его ладонь. — Койю-сан… Где вы взяли этот медальон?

В голосе у него что-то дрогнуло, и Койю посмотрел на него, слегка сощурив глаза.

— У Таки в столе, — он слегка наклонил голову и сжал пальцами краешки шнурка. — Так странно, не понимаю, почему Така его не выбросил. И… Смотри, Кензо, он же явно сам порвался, его никто не разрезал…

— Ну что вы за глупости говорите. Его врачи еле-еле откромсать смогли, — Кензо покачал головой и попытался выхватить у него верёвочку. — Дайте-ка его сюда. Таканори-сан его не выбросил потому, что велел мне это сделать, а я забыл. Прошу прощения.

Койю с силой сжал пальцы, надеясь всем своим видом показать, что не собирается расставаться с вещичкой, и кинул на него злой взгляд.

— Не дам, это моё.

Кензо медленно хлопнул ресницами и поджал губы.

— Койю-сан, — вкрадчиво сказал он таким тоном, каким обычно взрослые убеждают маленьких детей не есть немытые фрукты, и вновь попытался вырвать шнурок, — просто отдайте его мне. Это мой косяк, надо его исправить, а то Таканори-сан рассердится.

— Убери от меня руки, — прошипел Койю, наливаясь синевой, и сжал медальон в кулак, дёргая верёвочку из его цепких пальцев. — Мне без разницы, что ты там накосячил, это твои проблемы, а не мои. И я тебе сколько раз говорил не трогать меня без разрешения?!

— Койю-сан… — Кензо тихо заскрипел зубами. — Ну вот почему вы постоянно ведёте себя как ребёнок?

— Да как ты смеешь мне говорить такое?! — взвился Койю, задетый за живое. — До чего же ты невоспитанный, просто омерзительно. Я сегодня же поговорю с Такой, чтобы он прочитал тебе лекцию о том, как следует разговаривать с хозяевами, ты так до сих пор этому и не научился!

Кензо осёкся, явно сообразив, что сболтнул лишнего.

— Простите…

— Вставай на колено и извиняйся, — каменным голосом процедил Койю. — Сейчас же.

Телохранитель скрипнул зубами, но приказ выполнил — присел на одно колено, склонил голову и повторил:

— Простите, Койю-сан.

— Я веду себя как ребёнок, говоришь? — злобно продолжил Койю, выпрямляя спину. — Я тебе покажу, какой я ребёнок. Сейчас Таке пожалуюсь, — Кензо прикусил губу, пряча лицо за длинной чёлкой. — Догадываешься, что будет дальше? Правильно, он тебя уволит. Он, кстати, и в прошлый раз был очень недоволен твоими поползновениями в мою сторону и сказал, что если ты ещё раз до меня дотронешься без спроса — вышвырнет пинком под зад. Така тебе это что, не разъяснил?

Кензо весь побелел; его без того почти бесцветная кожа практически слилась по цвету с серебристыми волосами, глаза почернели — сплошной зрачок.

— Разъяснил, — очень тихо сказал он, выпрямляясь. Лицо его исказилось, словно он вспомнил что-то ужасно мерзкое.

— Ещё вопросы есть? — зло спросил Койю, поглаживая пальцами медальон. — Держи свою фамильярность при себе, если не хочешь работу потерять. Грубить мужу своему будешь. Может, Така тебя и ценит, но ты ведь его знаешь, один мой кивок — и пойдёшь ты куда подальше.

Кензо опять прислонился к стене. В этом движении вроде бы не было ничего необычного, но Койю видел, как трясутся ладони телохранителя и как сдвинулись к переносице его брови. Особо приглядываться не приходилось, чтобы понять, что Кензо буквально вне себя от ярости, просто очень старается держать себя в руках, чтобы не сорваться и не заорать.

«Подумать только, — с ехидством подумал Койю, — этот биоробот, оказывается, злиться умеет, да ещё как. Но… Почему его так взбесило то, что я просто не хочу отдавать медальон?»

Едва эта мысль проскочила в голове, вслед за ней появилась жуткая догадка. А откуда, собственно, Кензо вообще в курсе таких подробностей? Откуда он знает, что врачи «еле-еле откромсать смогли» этот злосчастный шнурок, если даже Таканори о таких мелочах супругу не рассказывал? Откуда он выяснил, что этот медальон вообще был у Койю на шее в ту ночь? Его же не могло быть поблизости — Кензо всегда следует за Таканори, как тень, Койю мог припомнить всего пару случаев, когда Таканори оставлял своего телохранителя присмотреть за супругом. Но в тот раз этого не случилось, в командировку они улетели вместе, Койю провожал супруга в аэропорт и своими глазами видел, как Кензо, когда объявили посадку, шёл за Таканори, держа в руках его сумку. Не мог же он раздвоиться? Можно было бы, конечно, предположить, что именно Кензо вёл разговоры с врачами вместо Таканори, но всё равно то, что он настолько в курсе ситуации, казалось немного странным, даже пугающим.