Замечательное это чувство, когда у тебя нет чётких планов, и можно долго валяться в кровати в обнимку с возлюбленным, потом всё-таки встать, потянув его за собой, позавтракать, болтая обо всём на свете, поиграть немного вместе в музыкальной зале… И всё это неспеша, даже лениво как-то, сонно. Такое времяпрепровождение для активного Йошики было непривычным, но оно ему, определённо, нравилось, думалось, что время от времени надо и полениться. А Хиде и вовсе казался абсолютно счастливым, особенно вечером, когда Йошики уже жался к нему, укутываясь в заботливо наброшенный возлюбленным край пледа, грелся и почти дремал под мирное бормотание телевизора. Верхний свет был потушен, в гостиной царил приятный желтоватый полумрак, а наряженная ёлка мерцала разноцветными огоньками, которые сливались перед глазами в одно пятно.
— Холодно, — фырчал Йошики, зарываясь носом в воротник огромного свитера возлюбленного.
— Может, тебе тоже следовало бы надеть что-нибудь потеплее? — Хиде улыбнулся и поцеловал его в лоб.
— Не-а, — упрямо протянул пианист, тряхнув головой и скрывая лицо за длинными волосами. — Не люблю я эти свитера, они кусаются. Ты в качестве грелки меня вполне устраиваешь.
Осторожно, чтобы не потревожить его, Хиде потянулся к журнальному столику, взял за ручку кружку и поднёс к губам возлюбленного.
— Тогда пей какао, — Йошики усмехнулся краем рта, но всё же осторожно погладил его пальцы и прихлебнул обжигающий напиток. А гитарист, наблюдая за ним, улыбнулся: — Чёрт, ну до чего же мило… Ты как ребёнок.
— Ага, — пианист фыркнул и поднял на него глаза, — бутылочки с соской не хватает.
Хиде засмеялся и поцеловал его в лоб.
— Ну нет, это будет уж слишком. Если ты вздумаешь чмокать из бутылочки, я точно умру от излишнего умиления.
Йошики испуганно дёрнулся при слове «умру» и, пытаясь скрыть замешательство, опять прижался губами к краю чашки. Он так и не мог ничего с собой поделать, каждый раз вздрагивал, когда Хиде говорил нечто подобное, даже в шутку. Он-то понятия не имел, что Йошики пришлось множество раз наблюдать его смерть собственными глазами. А у пианиста перед взглядом тут же вставала картинка опустевшей токийской квартиры и неподвижного возлюбленного на руках — потускневшая, но не ставшая от этого менее страшной.
— Чувствовать себя ребёнком иногда бывает так здорово, правда? — Хиде явно почувствовал его нервозность и улыбнулся.
— Правда, — качнул головой Йошики. Повисла неловкая пауза; чтобы нарушить её, он решил всё-таки задать один беспокоящий его вопрос. — Хиде, а ты… Ты жалеешь, что у тебя нет детей?
Хиде поперхнулся и уставился на него круглыми глазами:
— Это что ещё за провокационные вопросы?
— Просто так спросил. Так что, жалеешь? — Йошики слегка прикусил губу. — Я просто чего-то стал вспоминать, как ты всегда возился со своим племянником, подумал вдруг, что ты был бы чудесным папой…
— …и стал в своей манере грызть себя непонятно за что, — Хиде поморщился и притянул его к себе. — Хватит уже. Если бы я хотел семейной жизни, я бы на тебя и не запал никогда, женился бы на какой-нибудь подруге детства в итоге и жил с ней до старости счастливо. Но увы, — он ухмыльнулся, — я слишком рано понял, что меня парни привлекают гораздо сильнее. Когда Таск появился. И я принял это. Как-то даже слишком легко получилось, знаешь, я совершенно не мучился мыслями типа «о боже, у меня встал на парня, какой кошмар, меня мама убьёт». А насчёт детей… Мне вполне хватало того, что Хироши давал мне со своим сыном понянчиться. Род на мне тоже, слава богу, не прервётся, и родители могут быть спокойны. Так что я не жалею, абсолютно, мне очень хорошо с тобой. И не терзай себя такими мыслями.
Йошики улыбнулся. С племянником Хиде всегда возился с огромным удовольствием: едва тот научился ходить, даже вытаскивал его на сцену, с позволения брата, естественно. И всегда очень баловал, за что, как помнил Йошики, Хироши на него даже изредка сердился, но Хиде только отмахивался. И даже сейчас, когда племянник уже вырос, их с Хиде отношения оставались очень тёплыми. У Йошики возникали порой мысли о том, что в лице Хиде, возможно, кто-то потерял замечательного папу. И от этих раздумий становилось по-своему горько. Раньше это особо не занимало голову и не ранило, но, став старше, Йошики на многие привычные вещи начал смотреть иначе.
Ближе к ночи раздался звонок мобильного. На том конце провода ожидаемо оказался Тоши; он уже куда более бодрым голосом сообщил, что стоит на паспортном контроле в аэропорту Лос-Анджелеса. Обрадованный Йошики тут же рассказал ему о предложении встретить Новый год вместе. Тоши слегка замялся, сказал, что на всю ночь остаться, скорей всего, не сможет, а вот встретиться вечером было бы здорово. На том и порешили.
— Вот и замечательно, — зевнул Хиде, чуть-чуть разомкнув веки, когда Йошики отложил телефон. Он уже засыпал, вжавшись головой в подушку.
— Мне завтра с утра надо будет съездить на одну съёмку, — пробормотал Йошики, листая странички ежедневника, — но, надеюсь, к полудню я освобожусь, и там уже окончательно всё решим… Не хочешь, кстати, поехать со мной в качестве моральной поддержки? — он обернулся и легонько толкнул уже похрапывающего возлюбленного в бок. — Хиде, а ну не спать! Ты хоть слышишь, что я тебе говорю?
— Слы-ы-ышу, — проворчал Хиде, не открывая глаз. — Не знаю, Йо… Если я смогу с утра встать, то, может, и поеду. Вот тебе, кстати, будет и прогулка по центру, которая сегодня сорвалась…
— Да, точно. Купим на обратном пути вечно мёрзнущему тебе новый тёплый свитер… — Хиде вздрогнул, приоткрыл глаза и опустил на возлюбленного взгляд. А Йошики улыбнулся и вжался щекой в его шею. — Я видел в одном магазине очень красивый, хотел его купить, но решил, что лучше тебе самому сначала его увидеть. А то у нас с тобой вкусы в одежде не совпадают от слова вообще. И… Если честно, я всё ещё надеюсь, что ты когда-нибудь перестанешь кутаться в эти безразмерные кофты.
— А я всё ещё надеюсь, что ты покрасишься обратно в рыжий и опять отрастишь волосы до пояса, — Хиде фыркнул. — Мы оба надеемся на несбыточное, заметил?
— Это вызов? — вскинулся Йошики. — Да легко. Один поход в салон — и я рыжий. А если не буду стричься, волосы до пояса за несколько месяцев отрастут. Хочешь? — он сощурил глаза.
Хиде начал кашлять.
— Да шучу, конечно. Времена уже не те, да и мне нравится, как ты выглядишь. Впрочем, раз уж ты проявляешь такое рвение, — он перевернулся на спину и с наслаждением потянулся, — так и быть, я сделаю тебе приятное и завтра надену рубашку, а не свитер.
— И кожаные штаны не забудь, — фыркнул Йошики и легонько надавил пальцем на кончик его носа, как на кнопку.
— Договорились.
Хиде усмехнулся и, притянув его к себе, зарылся носом в волосы.
***
Утренняя запись для одного из телеканалов закончилась даже раньше, чем Йошики предполагал — около одиннадцати утра. Хиде уже чувствовал себя гораздо лучше и всё-таки согласился составить ему компанию. Всю съёмку он сидел тихонько на кожаном диванчике и, чуть прищурив глаза, слушал и наблюдал, как Йошики, весь в белом, с тщательно уложенными волосами и подкрашенными глазами, в окружении камер играет «Лунную сонату». Хиде всегда любовался им в такие моменты, смотрел, как заворожённый. Йошики даже порой думал, что именно этот восторг в глазах и привлёк его к Хиде в своё время.
На обратном пути из студии Йошики всё-таки затащил его в бутик посмотреть на свитер. Хиде засопротивлялся было, но пианист почти силой поволок его к примерочным. Свитер и вправду был очень красивый — длинный, свободного покроя с толстым воротником, такой, какие всегда и нравились Хиде, связанный из мягкого ярко-синего кашемира. И он очень шёл Хиде, удивительным образом гармонично сочетался с его светлой кожей и малиновыми мелкими кудряшками. Да и самому гитаристу он явно понравился. В итоге, конечно, уйти без вещички так и не получилось. И уже пора было возвращаться домой.
