Хиде тихонько застонал и потёр рукой лоб.
— Прости, Йо. Конечно, я рад, что он одумался… Просто я очень плохо себя чувствую. Я последнюю неделю почти не вылезал из студии, в самолёте сразу отрубился, и теперь голова трещит.
Йошики мельком взглянул на него. В терминале он не заметил, а вот сейчас, когда дневной свет бил в лобовое стекло, видел, что Хиде выглядит очень уставшим. Без привычной чёрной подводки его глаза казались какими-то потускневшими, вокруг них виднелись красные ниточки полопавшихся сосудов, а под нижними веками проглядывались сероватые синяки.
— Да по тебе видно, глаза все красные. Ты когда спал последний раз?
— Не помню, — угрюмо протянул Хиде.
Пианист только вздохнул и опять уставился на дорогу.
— Кончай уже над собой издеваться. Тебе не двадцать лет, в конце концов, чтобы торчать в студии без сна и отдыха.
— Не напоминай мне про возраст… — простонал Хиде. — Ну да, мне не двадцать, а сорок три, и что? Намекаешь, что мне пора накрываться бетонной плитой и ползти на кладбище?
— Нет, что ты. Но следует всё-таки чуть более внимательно относиться к своему здоровью… — Йошики слегка опустил уголки рта и, протянув руку, потрепал его по волосам. — Ну не дуйся. Я же за тебя волнуюсь, ты мне живым и здоровым нужен.
Его и вправду по понятным причинам очень беспокоило здоровье возлюбленного. Йошики слишком хорошо знал, что Хиде, когда работает, может легко забывать про сон и еду — за эти годы уже пару раз случалось такое, Хиде болел от усталости. А у Йошики сердце кровью обливалось при виде его страданий. Не для того Йошики с таким отчаянием его спасал из петли, чтобы сейчас позволить себя угробить усталостью.
— Как мило, — Хиде кривовато улыбнулся. — Тебе когда-то врачи тоже запретили за ударные садиться без шейного корсета и велели беречься, что, ты перестал играть? Всё нормально, меня из-за разницы во времени плющит… Знаешь, лететь вроде бы всего десять часов, а из-за этой разницы кажется, что целые сутки в самолёте проводишь. У меня такое ощущение, — он зевнул, — что я готов спать до самого конца света…
Йошики по себе знал, что после такого перелёта, даже бизнес-классом, плохое самочувствие на ближайшие два дня точно будет обеспечено. Ну да им спешить некуда — сегодня только двадцать девятое декабря, Хиде ещё успеет прийти в себя, чтобы они могли нормально встретить Новый год. И хорошо ещё, что он хотя бы научился со временем честно жаловаться Йошики на своё состояние, а то раньше он, даже когда болел, весь красный от высокой температуры, шмыгающий носом, кривящийся от боли в плече и подступающей тошноты, рвался работать и сдавленным голосом шептал, что чувствует себя великолепно и готов к свершениям, а Йошики почти силой запихивал его в кровать и кормил лекарствами.
— Ну ничего, — пианист мягко улыбнулся. — Сейчас приедем домой, залезешь в душ, а потом в кроватку. И завтра будешь как огурчик. А там уже, на свежую голову, вместе подумаем, как быть с Тоши. Он всё равно пока в Токио, и мы говорили только о том, что неплохо было бы встретиться, без всяких конкретных дат.
Хиде качнул головой и откинулся на спинку кожаного кресла. А Йошики переключил внимание на дорогу.
Наконец-то дом перестал казаться таким тихим и пустым. В последние годы Йошики всё чаще ловил себя на том, что ему очень некомфортно, когда Хиде нет рядом; вроде бы всё было как обычно, но чего-то как будто всё-таки не хватало, привязанность Йошики к возлюбленному со временем становилась только крепче. Как назло, Хиде почти постоянно мотался между Лос-Анджелесом и Токио, старался уделять внимание обоим своим главным проектам, но, к счастью, он не улетал очень надолго — обычно на неделю-две. Такое, что он улетел и застрял в Японии аж на два месяца, случилось впервые за долгое время, и Йошики весь извёлся.
Он скучал по Хиде, да, но дело было даже не совсем в этом. Основной проблемой Йошики все эти годы являлся страх. Воспоминания о петле и гибели возлюбленного всё ещё крепко сидели в голове, и пианист частенько ощущал себя как на бомбе замедленного действия, которая в любой момент может рвануть под ногами и убить. Он боялся надолго оставлять Хиде одного, боялся, что он напьётся, и с ним опять что-нибудь случится. Хотя надо сказать, что Хиде примерно с того же самого времени, когда они помирились, постепенно перестал так злоупотреблять алкоголем — организм уже был не тот, не мог так стойко сопротивляться отраве, наутро после пьянок Хиде чувствовал себя просто ужасно, мучился головной болью и изжогой. Нескольких раз хватило, чтобы он, нервно усмехаясь, стал отворачиваться от бутылок.
Йошики очень хотел верить, что всё самое жуткое позади. Но, похоже, страх этот теперь будет преследовать его до конца жизни, он невольно стал параноиком.
Висящая на окне гирлянда из мелких звёздочек мягко моргала своим беловатым светом. Хиде мирно сопел, укутанный в тёплое одеяло. Он отключился почти сразу, едва голова коснулась подушки; влажные после душа кудри рассыпались по ней и падали на лицо, а он спал так, что даже не пытался, как обычно, сдуть волосы. А Йошики жался к нему, зевал и очень старался не заснуть, ему ещё было о чём подумать.
Тоши и в самом деле позвонил ему вчера вечером; правда, разговаривал он слегка странно, заторможенно и сдавленно, будто боясь неосторожно ляпнуть что-то. Ну, или Йошики с непривычки так показалось. А перед глазами у пианиста проскакивали обрывки воспоминаний о петлях, то, как Тоши каждый раз оказывался рядом с Йошики, утешал его и пытался удержать на краю пропасти, и как именно он в итоге открыл Йошики глаза на причину. А Тоши, понятия не имевший о его мыслях, тем временем каялся в совсем уж страшных вещах: секта на самом деле — филиал ада на земле, все эти годы он жил в постоянном ужасе и мучениях, а сейчас уже не выдерживает таких психологических пыток и очень хочет вырваться, часто вспоминает об «X» и ребятах. Йошики внимательно слушал его и кусал губы, чувствуя, как откуда-то из глубины души поднимается застарелая злость — вот только уже не на Тоши, а на тех, кто промыл ему мозги. И одновременно ощущал, как внутри разливается некоторая горечь от осознания того, что у них тогда был шанс сохранить свои отношения. Ведь если бы они поговорили по душам, если бы Тоши уже тогда рассказал, в какой кошмар влип, Йошики бы нашёл способ помочь ему, подключил бы и остальных ребят, вместе они бы придумали, как вытянуть его из ямы, и настучали бы по головам этим сектантам, чтоб не повадно было. А они тогда говорили лишь о группе — вернее, Йошики орал и бесился, требуя объяснить, в чём причина ухода, а Тоши упрямо сцепил зубы и молчал, изредка бросая фразу «я так хочу, это что, не причина?»… В итоге оба посчитали друг друга за отъявленных эгоистов и окончательно разругались на этой почве.
Опять Йошики возвращался к мыслям о том, что молчать в таких ситуациях нельзя ни в коем случае.
Забыв обо всём, они проговорили несколько часов. А потом Тоши сообщил, что собирается лететь в Лос-Анджелес, хочет оказаться подальше от Токио — уж слишком болезненные воспоминания навевает. И робко спросил, могут ли они встретиться. Естественно, после такого расчувствовавшийся Йошики отказать ему не смог.
А вот Хиде, похоже, эта перспектива воссоединения «семьи» не очень-то обрадовала. Это в некотором роде удивляло: да, Хиде и сам злился на Тоши, перед распадом напрыгивал на него с воплями «какого хрена ты ведёшь себя так, будто «Х» — только твоя жизнь, а к нам это никак не относится?!» и не подпускал его к Йошики… Но ведь потом, едва Йошики начинал кипеть по этому поводу, Хиде мгновенно кидался защищать Тоши, говоря нечто вроде «Йо, он так решил, и мы ничего не можем с этим сделать. У него своя голова на плечах есть». И он не раз со вздохом признавался, что до сих пор тайком надеется, что Тоши одумается.
Йошики тихонько хлюпнул носом и уткнулся в плечо Хиде. Все они в этой истории хороши, однако — что Тоши с сектой и нежеланием рассказывать о проблемах, что сам Йошики, думавший лишь о группе и о том, что с уходом Тоши всё покатится к чертям, что Хиде со своим нытьём прямо под руку взбешённому возлюбленному и вот этой злостью. Такой клубок напутали, что теперь вообще непонятно, как его разматывать и можно ли как-то срезать эти нехорошие узлы. Но как бы то ни было, Йошики хотел помириться. Очень хотел. И думал лишь о том, что если Тоши сейчас понадобится какая-то помощь, Йошики сделает всё, чтобы окончательно выдернуть его из лап секты. С такой бедой нельзя бороться один на один — раздавит.
