Хиде улыбнулся и через голову стянул толстовку, оставаясь в ярко-розовой футболке.

— Я предлагаю переодеться и пойти погулять по окрестностям. Посмотрим, что тут поблизости есть, пофоткаемся, даже до озера по канатной дороге можем прокатиться… К обеду как раз устанем как следует и вернёмся, будет хороший повод залезть в ванну. Как тебе такая идея?

— Одобряю, — кивнул Йошики и потянулся к своей сумке.

Гуляли они в итоге очень долго, к обеду вернуться и не получилось. Сначала бродили по маленьким торговым улочкам, рассматривая прилавки с немудреными сувенирами, многие из которых были почему-то с аниме-тематикой — Хиде даже в какой-то момент исчез из виду, а потом вернулся, держа плюшевую Рей Аянами из не так давно вышедшего и прогремевшего «Евангелиона», и с видом маленького мальчика, вручающего маме собственноручно нарисованную кривоватую открытку, протянул игрушку возлюбленному. Йошики, и так умилённо наблюдавший за ним, чуть не расплакался и всю оставшуюся прогулку таскал куклу в руках. Хиде вообще растерял куда-то всю свою апатичность и нервозность, он весело крутился рядом, то отбегал куда-то в сторону, то почти прижимался к Йошики, без конца щёлкал полароидом, радостно показывал медленно проявляющиеся фотографии и убирал их в кармашек сумки. Йошики улыбался, то, что Хиде наконец-то пришёл в хорошее расположение духа, очень радовало. Но всё равно на душе у пианиста было неспокойно.

Закончив с осмотром местных достопримечательностей и изведя на фотографии три кассеты, Хиде с готовностью потащил возлюбленного к станции фуникулёра, а потом — на канатную дорогу. Маленький вагончик слегка покачивался на тросах. Хиде прилип к окну, с вожделением рассматривая открывающийся вид на Фуджи. А Йошики тихонько цеплялся за его пальцы, нервно сглатывая и стараясь не дрожать. Он никогда не смог бы назвать себя фанатом такого времяпрепровождения, всё-таки побаивался слишком большой высоты, и даже потрясающий пейзаж за стёклами в этой ситуации не сильно его будоражил. Успокоился он только тогда, когда вагончик наконец спустился к озеру. А там был поход в гору по знаменитой аллее с многовековыми кедрами, осмотр местной гордости — старинного храма… Словом, небольшая прогулка растянулась часов на пять, в рёкан они вернулись только к шести, оба не чувствующие ног, но безмерно счастливые. До ужина ещё оставалось немного времени, как раз хватило бы, чтобы слегка перевести дух.

— Красиво…

Вечером вид на горы с террасы казался ещё более завораживающим и таинственным. Прохладный воздух, в котором витал какой-то непередаваемый, сладковатый аромат, кружил голову, от стрекота цикад можно было одуреть. Пар, поднимавшийся от горячей воды, мгновенно сделал волосы влажными и оседал крохотными капельками на коже. Хиде запрокинул голову на бортик, его ладони бездумно бродили по спине возлюбленного.

— Ну вот… И чего, спрашивается, ты упирался? — Йошики легонько зажал губами кожу на его шее. Малиновые волосы облепили её и забивались в рот, пианист то и дело отводил их в сторону и жался к груди. Он тихо выдохнул в самое ухо Хиде и обнял его за шею. — Ну что, займёмся твоим плечом? Доверишь? — Хиде неуверенно кивнул. — Тогда повернись.

Гитарист выполнил просьбу, и Йошики невольно прикусил губу. Всё-таки вид в одежде и без неё — очень разные вещи. Ткань всегда как-то сглаживала фигуру, Хиде не казался таким измождённым, а вот стоило ему снять кофту, и становилось видно, что на самом деле он очень худой и угловатый, почти на грани. Точёные плечи, узкая спина, острые локти и колени. Позвоночник угрожающе выпирал под тонкой кожей. Справившись с замешательством, Йошики потянулся вперёд и уткнулся губами ему в затылок, зарываясь носом в мягкие волосы. Пальцами он принялся осторожно мять больное плечо, массируя, поглаживая, надавливая на впадинку между ним и шеей, именно там, где и впивался всегда ремень от гитары. Страшно было вспоминать, какие порой у Хиде оставались мозоли от него после концертов. Об этом знал только Йошики — сам ведь, качая головой, промывал их, намазывал заживляющей мазью и бинтовал, на что Хиде слабо улыбался ему. Но как бы там ни было, мышцы у него болели гораздо сильнее.

— Хиде, ты слишком напряжён… — пианист ласково погладил его между острых лопаток. — Расслабься. Хочешь, я массажное масло принесу? У меня есть, в сумке лежит…

— Если тебе для этого придётся вылезти, то нет, обойдусь, — Хиде глянул на него через плечо. — Не хочу оставаться тут один.

— Это заняло бы минуту, глупый, — Йошики улыбнулся и поцеловал больное место.

— Даже на минуту, Йо.

Хиде выдохнул, опуская голову и явно стараясь максимально расслабить спину.

— Да не гнись ты, ещё хуже ведь сделаешь. Выпрямись, вот так, — Йошики обнял его обеими руками и потянул к себе, заставляя откинуться назад и прижав спиной к своей груди, — и всё, закрой глаза и представь, что ты просто лежишь на кровати и отдыхаешь.

Он опять уткнулся носом во влажные малиновые волосы и продолжил массировать плечо. Стараясь облегчить себе задачу за неимением масла, Йошики поминутно окунал ладони в горячую воду, зачерпывал её и переносил на плечи и спину. Так и вправду было удобнее; уже буквально через пару минут он чувствовал, что возлюбленный больше не вздрагивает от каждого прикосновения и не пытается зажаться. Хиде разнежился, даже тихонько постанывал, запрокинув голову на плечо Йошики. На бледных щеках проглядывался розовый румянец, светло-карие глаза замутнели.

— А-ах… Чуть повыше, Йо… — Йошики послушно сместил пальцы, и Хиде закатил глаза. — Да-а-а, вот здесь… Хорошо…

Он тихонько дышал, приоткрыв рот и хватая губами воздух, а пианист уже еле держал себя в руках. Горячая вода, пар и ощущение прижавшегося к нему разомлевшего тела Хиде напрочь сносили крышу. Пытаясь подавить некстати накатившее возбуждение, Йошики дрожащими пальцами взял возлюбленного за подбородок, приподнял его голову и поцеловал в губы; они обожгли собственные, как раскалённые угли. Хиде вздрогнул, но не отстранился и даже наоборот, потянувшись к возлюбленному, раздвинул языком его губы и жадно углубил поцелуй. Так горячо, так сладко… Именно в такой момент Йошики хотел его, хотел как сумасшедший.

В голову очень невовремя лезли воспоминания об одной из петель, когда Хиде вдруг сказал, что ему хотелось бы как-нибудь побыть для Йошики женщиной. Каким же демоном Хиде тогда был. Каким дьявольски красивым он казался, как извивался и горел в руках Йошики. Как летали в его почерневших глазах яркие искры. Как громко и развратно он стонал, сводя Йошики с ума одними только этими звуками. Как лизал губы, когда насаживался сверху, как жарко целовал… Даже лишь мысли о том, чего, в принципе, в реальности так и не произошло, безумно заводили. Йошики даже упустил момент, когда Хиде неловко повернулся в его руках, перевалившись на живот, и сам впился в приоткрытый рот. Его пах непроизвольно потёрся о разгорячённую кожу, и Йошики дёрнулся, почувствовав, как сильно Хиде возбуждён; у него стоял так, что даже в горячей воде и при одном лишь прикосновении пианиста бросило в дрожь.

— Йо-о-о-о… — простонал Хиде, на секунду подавшись назад. Сквозь туман в глазах явственно проглядывалась жадность и какой-то даже голод. Едва глотнув воздуха, Хиде опять припал ко рту жадным поцелуем, и Йошики обеими руками притиснул его к себе — самому совершенно не хотелось отрываться от таких сладких, любимых губ. Они оба уже завелись, пианист мог думать только о том, что если они прямо сейчас, сию секунду не займутся любовью, он с ума сойдёт в буквальном смысле слова. — Нам… Нам надо пойти в постель… — еле выговорил гитарист, изнывая, запрокидывая голову и подставляя шею поцелуям. — В воде больно…

— Это тебе Таск рассказал? — прошипел ему в горло Йошики и потянул его за волосы. — Ничего не больно, я пробовал…

И вправду ведь пробовал, с Тайджи. Они чего только не попробовали, пока встречались, включая секс перед зеркалом под собственную песню, льющуюся из магнитофона, и в пресловутой горячей воде. А Хиде в ванной предпочитал только расслабляться уже после, прижимая к себе и нежно целуя дрожащего лидера.