— Ну спасибо. И уж кто бы говорил о соплях, ты тоже последнее время взял за привычку хлюпать по ночам и вытираться об мою футболку, — беззлобно констатировал Хиде и вжался носом в его плечо. — Вот ведь… Я в своей жизни знаю только одного человека, который даже дома предпочитает одеваться как на подиум. И зовут этого человека Хаяши Йошики.
— Мне не привыкать быть единственным в каком-либо роде, — Йошики улыбнулся. — Когда я в старших классах в опросе написал, что хочу стать рок-звездой, меня все учителя хором вразумить пытались, даже маму вызвали, говорили, что это глупые фантазии, которые не имеют никакого смысла. А я отвечал, что раз никто прежде такого не делал — значит, я буду первым. Вот и всё. Если бы я боялся этого, я бы и «X» никогда в жизни не создал.
Хиде оторвался наконец от его рубашки и приподнял голову, пристально глядя в глаза.
— Я знаю, Йо, понял это, как только впервые тебя встретил. Я ведь, когда ты мне позвонил с предложением присоединиться к «X», собирался отказаться, — Йошики слегка прикусил губу, пытаясь подавить свою нервозность. Он примерно предполагал, что сейчас услышит, они уже об этом разговаривали. Хиде слегка прищурился: — А знаешь, почему я в итоге согласился? Я бы не сказал, что меня в тот момент привлекла твоя музыка, нет, абсолютно. Просто вот увидел тебя и…
Хиде на секунду запнулся, глаза у него заблестели.
— …И понял, что вот кто-кто, а ты точно позволишь мне развернуться на полную катушку и экспериментировать с тобой по-всякому, — неожиданно заявил он. Йошики, приготовившийся услышать признание в любви с первого взгляда, аж подавился от неожиданности и закашлялся. — И я не ошибся, как оказалось, ты и вправду позволял мне почти всё. Сначала только в музыке и костюмах, — Хиде ухмыльнулся, — а потом и в постели.
Пианист фыркнул и ущипнул его за щёку.
— Это я с тобой в постели экспериментировал, а не наоборот. Будь твоя воля, ты так и валялся бы на спине постоянно. Отдельным экспериментом иной раз было заставить тебя шевелиться.
— Ещё бы, ты меня стирал до костей каждый раз, — Хиде криво улыбнулся, — я после этого с утра еле с кровати вставал.
— А как ты думал? Что разок по пьяни меня трахнешь как следует, я соглашусь с тобой встречаться, а дальше будет у нас, как супружеский долг, раз в неделю под одеялом быстренько в миссионерской позе? — Йошики прыснул со смеху. — Я тебе сразу сказал, моим любовником быть непросто во всех смыслах, потому что мне в сексе нужно постоянное разнообразие. Тебя это не испугало, так что нечего теперь жаловаться.
— Да я и не жалуюсь, Йо. Я просто тогда даже не представлял себе, что ты на деле такой сексуальный маньяк…
Хиде вздохнул и опять вжался в его плечо. Йошики склонил к нему голову, прижимаясь щекой к макушке, и продолжил играть. На какое-то время в зале повисло молчание.
— Хочешь, я подарю тебе эту песню? Ты мог бы её спеть, — Йошики наконец решился нарушить паузу и сменить тему. — Хотя стиль, наверное, не твой…
Хиде покачал головой.
— Не мой, абсолютно… Я всё-таки больше к року тяготею. Знаешь, мне кажется, что тебе следует поберечь эту песню. Для Тоши.
Йошики дёрнулся и скосил на него глаза.
— Ты о чём, прости?
— Не смотри на меня как на сумасшедшего. Я всё ещё тихонько надеюсь, что он придёт в себя и пошлёт этих сектантов куда подальше, — Хиде вздохнул. — Хотя всё равно, наверное, ничего уже не будет так, как раньше…
— Хиде, я даже не знаю, где сейчас Тоши и жив ли он вообще, — устало сказал Йошики. — Я пытался его найти, но ничего не вышло, а ты мне предлагаешь песню для него беречь?
Пианист знал, конечно, что Тоши жив и что с ним, судя по всему, конкретно в данный период времени не случилось ничего такого уж страшного. Он ведь появлялся на похоронах Хиде. Но вот из секты своей он тоже так и не ушёл, просто в тяжёлый момент оказался рядом и решил побыть для Йошики плечом. А если в этот раз Хиде не погибнет, Тоши, наверное, и не появится… Только вот Хиде об этом сейчас знать совершенно незачем.
Хиде тем временем обнял его обеими руками и потёрся носом о плечо.
— Просто я слышу его голос, Йо… Прямо сейчас вот, когда ты играешь. И мне кажется, что никто, кроме него, её проникновенно не исполнит.
— Да, наверное, ты прав… — неохотно признал Йошики и накрыл его ладони своими. — Я подумаю над этим, мне не к спеху…
— Не обижайся, ладно? — Хиде поднял на него глаза. — Если бы я мог, я бы её спел. Но я чувствую, что она уж точно не для моего голоса. Ты небось и сам представлял, как Тоши поёт, когда писал…
— У меня почти все песни только с его голосом ассоциируются, — пианист тяжело вздохнул и легонько прикоснулся губами ко лбу, чувствуя, как длинная чёлка защекотала нос. — Так привык за столько лет, что просто не представляю никого другого на его месте…
— И посвятил ты эту песню тоже ему? — Хиде медленно моргнул. — Слова сами за себя говорят…
Йошики улыбнулся краем рта.
— Нет, Хиде. Посвятил я её тебе. Знаешь, это… Это своего рода моя исповедь о том, что я чувствовал эти месяцы. Так что кто бы там её ни спел в итоге, считай, что я уже подарил её тебе.
Хиде тихонько шмыгнул носом и опять уткнулся носом ему в плечо.
— Эй, что с тобой? — пианист погладил его по волосам. — Чего плачешь?
— Растрогался, — Хиде приподнял голову и улыбнулся краем рта. — Вот правда. Давно меня уже ничего так не пробивало…
— Ты такой милый, — Йошики поцеловал его в лоб. — Пойдём ужинать?
Гитарист кивнул, но рук пока не разжал; наоборот, потянул его к себе и поцеловал в уголок губ.
— Йо…
— М?
— Я тебя люблю. Ты ведь это знаешь?
Йошики глянул ему в лицо, и ему показалось, что именно в этот момент остатки льда в глазах Хиде растаяли.
— И я тебя люблю, Хиде. Больше всех на свете.
Остаток этого вечера они провели более чем мирно — ужинали, болтая, как прежде, о всякой ерунде, а потом завалились в обнимку на постель. Но когда Хиде, нехорошо улыбнувшись, крепко притиснул возлюбленного к себе и полез руками под его белую рубашку, Йошики, усмехнувшись, понял, что ночь у них мирной сегодня не будет точно. Но он не имел абсолютно ничего против.
***
В Токио двадцать седьмого апреля, как и обычно, вернулись вдвоём. Для Йошики мотаться туда в каждой петле уже стало в каком-то роде традицией. Только теперь они даже толком не обсуждали эту идею — Йошики согласился, едва Хиде заговорил, что хочет слетать домой на пару недель, чтобы закончить свои дела и повидать родных, и спросил возлюбленного, не хочет ли он составить компанию. Пианист решил, что как бы там ни было, он ни за что больше не оставит Хиде одного и глаз с него не спустит. Если Йошики останется в Лос-Анджелесе, он точно сойдёт с ума от беспокойства быстрее, чем наступит злосчастное второе мая.
Но в этот раз Йошики не собирался сидеть тихо и мирно заниматься своими делами, пока Хиде бегает по записям; нет, у него были собственные большие планы. Состояли они в том, чтобы в выходной вместо прогулки схватить возлюбленного в охапку и на пару дней увезти его в какую-нибудь маленькую гостиницу, расположенную на горячих источниках, подальше от Токио. Пианист думал, что это могло бы быть неплохим способом помочь ему успокоиться, окончательно избавиться от остатков напряжения между ними и заодно привести в порядок собственные нервы, порушенные напрочь бесконечным переживанием кошмара.
Хиде, услышав эти далекоидущие планы, вначале отказался наотрез.
— Прости, принцесса, но ни за что на свете, — слегка смущённо сказал он, почёсывая затылок. — Ты прекрасно знаешь, я не хожу по местам, где требуется раздеваться перед посторонними людьми. Даже ради тебя…
Йошики только головой покачал. Да, ни для кого из знакомых не было секретом, что у Хиде какие-то совершенно жуткие комплексы по части собственной фигуры. Из-за этого он почти никогда не показывался даже в футболках, предпочитая одежду с длинными рукавами и закрытыми воротниками. Это даже удивляло немного: он ведь давно уже не тихий закомплексованный школьник, которого обижают и дразнят сверстники, а очень привлекательный молодой мужчина, рок-звезда с огромным количеством поклонников, но воспоминания о трудном детстве и терроре со стороны одноклассников за полноту живучи и так и не дают ему покоя. И справиться с этим не получалось, не помогали никакие уверения Йошики и окружающих в том, что Хиде замечательно выглядит и что ему абсолютно нечего стесняться. Нет и всё, никакой обнажёнки на сцене и никаких купаний в горячих источниках. И не сдвинешь его никак.
