Но вскоре кошмар закончился, и наступила полнейшая тишина.
На лицо упал холодный сероватый свет, скользнув по закрытым векам и разбудив. Йошики приоткрыл глаза, сонно поморгал, чтобы помочь себе проснуться, и приподнялся на локте. Опять он один в своей спальне в Лос-Анджелесе, лучи серого солнца едва-едва просачиваются внутрь через плотные занавески… Очередное двадцать шестое апреля? От одной только мысли об этом у пианиста разом заболела голова и заложило уши. Йошики со стоном рухнул обратно на подушку, прикрывая глаза согнутой рукой. Другой он потянулся за мобильным, лежащим на тумбочке, и одним глазом глянул на дисплей — девять утра. И Йошики тут же подскочил, как ужаленный.
Минуточку, если уже девять, и наступило двадцать шестое апреля, то где Хиде? Он же всегда уходил курить на рассвете, а потом, когда приходило время вставать, Йошики просыпался и обнаруживал его мирно сопящим на подушке рядом. Один раз только в этой схеме случился сбой, когда сам Йошики проспал, а Хиде решил его не будить, но тогда и время было уже около десяти, а то и позже!
— Хиде… Хиде, ты где?
Вскочив и выбежав из спальни, Йошики почти кубарем скатился по лестнице на первый этаж. На его зов никто не откликался, кухня была пуста, музыкальная зала и гостиная тоже. Нескольких минут бесполезной беготни по дому Йошики хватило, чтобы понять — в этот раз он действительно здесь совсем один, Хиде тут просто нет. Мало того — ничто даже не напоминает о его присутствии. Пианист не чувствовал запаха его парфюма и сигарет, из шкафа в холле пропали его яркие куртки и обувь, из специальной подставки в зале исчезла жёлтая в мелких сердечках гитара… Последнее окончательно добило Йошики, и он в растерянности сел на скамью возле рояля, недоуменно хлопая длинными ресницами.
Что случилось? Осознание Йошики кардинальным образом изменило ход петли, и Хиде решил его бросить? Нет, этого не может быть. Он не успел бы за пару часов собрать все вещи и уехать, не говоря уж о том, что запах одеколона и сигарет тоже так быстро бы не выветрился. И потом, Хиде ведь говорил, что если даже он вздумает уйти, он сначала от души выскажет Йошики всё, что о нём думает. Да и вообще, свалить куда подальше тихой сапой в ночи — это точно не его формат, Хиде бы хоть записку написал или и вправду сначала рассказал обо всём возлюбленному. Даже если бы он вздумал сбежать, он знает о чувствительности Йошики и явно не захотел бы причинять ему лишние страдания. Но куда же он тогда подевался вместе с вещами?
Осознав, что в дурацкой петле что-то изменилось, и теперь происходит нечто совсем уж непонятное, Йошики решил покурить, встал, дошёл до раздвижной двери, ведущей на террасу, отдёрнул в сторону занавеску и ахнул. Вместо цветущего сада и шумящих густой зелёной листвой деревьев взгляду предстали почти голые серые стволы максимум с парочкой листиков на кривых веточках и тёмное грозовое небо с какими-то рваными толстыми облаками. Вид был явно не апрельский, это походило больше на глубокую осень, чем на почти конец калифорнийской весны…
Йошики вернулся в спальню и вновь взялся за телефон. Всё верно, начало десятого, но дата… Никакое не проклятое двадцать шестое апреля, а двенадцатое марта!
— Да какого хрена, что здесь происходит?!
Пианист еле справился с желанием схватить ни в чём не повинный сотовый и с силой шандарахнуть им об столешницу и в недоумении опустился на край постели. Двенадцатое марта. Петля и вправду изменилась — отбросила его не на две недели, а разом на пару месяцев назад. И Хиде здесь нет просто потому, что они ещё не помирились… Это ведь произошло как раз где-то в начале весны, Хиде тогда прилетел в Лос-Анджелес, чтобы начать работу над первым альбомом «zilch», и они с Йошики случайно столкнулись на концерте «Kiss».
— Весело, однако… — пробормотал Йошики и нервно сглотнул. — Это что, мне придётся заново мириться с Хиде? Ну и задачка, это и в первый-то раз было довольно трудно сделать…
Мало того, что заново мириться, надо ещё подыскивать какие-то другие слова — не просто так же его швырнуло именно сюда, явный намёк на то, что именно это примирение сыграло очень большую роль. Видимо, Йошики недостаточно убедительно тогда просил прощения, Хиде смилостивился, а вот судьба так и не услышала и продолжила выполнять план под названием «не нужен».
Йошики вскоре убедился в верности своих размышлений — когда спустя несколько минут он полез в шкаф за одеждой, на полке в конверте обнаружился билет на тот самый концерт, датированный сегодняшним вечером.
Без Хиде дом казался каким-то пустым, и это даже слегка удивляло. Раньше ведь Йошики преспокойно жил тут один и не испытывал никаких неудобств, теперь же тишина попросту сводила его с ума. Чтобы слегка нарушить её, Йошики включил телевизор, но на экран не смотрел и почти не вслушивался в речь ведущей, вяло размешивал сахар в кофе и мыслями витал где-то очень далеко.
Даже сейчас это время вспоминалось с некоторым содроганием. Йошики довольно быстро раскаялся в своих словах, но что-то не позволяло ему позвонить Хиде и хотя бы попытаться откровенно поговорить с ним. Что это было — чувство стыда и отвращения к самому себе за то, что он вот так оттолкнул того единственного человека, который поддерживал его во всём? Или же страх перед тем, что Хиде впервые в жизни заорёт на него и матом пошлёт куда подальше? Йошики и сам до конца не понимал.
Они тогда впервые встретились спустя почти три месяца после распада «X». Три месяца не общались, не виделись, не созванивались. На такой срок они расставались, пожалуй, только тогда, когда ещё не были друг с другом знакомы. Йошики как раз начинал подумывать о том, что ему надо бы уже наплевать на все свои страхи и сомнения и попытаться сделать первый шаг навстречу, вдруг Хиде тоже уже остыл после случившегося и хотя бы выслушает извинения — Хиде ведь абсолютно не злопамятный, он не умеет долго сердиться и частенько сам приходит мириться первым, даже в тех случаях, когда он вроде бы ни в чём не виноват. И тут судьба буквально столкнула их нос к носу на концерте. Йошики помнил, как в первый момент растерялся от неожиданности и даже принялся судорожно раздумывать, что же ему сказать. Но придумать ничего не успел. Потому что Хиде скользнул по нему абсолютно равнодушным взглядом, сощурил глаза и прошёл мимо, чуть не толкнув плечом и явно решив сделать вид, что не узнал. Пианист тогда немало удивился. Он ожидал бы такой реакции от Тайджи, встретив его где-нибудь случайно, вот уж кто обиды годами помнил и не упустил бы возможности толкнуть или подставить подножку. Но не от Хиде. Конечно, Йошики и не рассчитывал, что Хиде, увидев его, с радостным воплем кинется со всех ног целоваться, в особенности после того, что Йошики ему наговорил, но такое откровенное раздражение и желание без слов сказать «ты для меня пустое место»… Это было весьма неприятное открытие — оказалось, что Хиде всё-таки умеет злиться и делать это долго. И в тот вечер это равнодушие окатило Йошики, как ледяной волной.
Хиде тогда не выглядел злым, нет. Он казался именно вот равнодушным, безучастным. Не только к Йошики — вообще ко всему. Хотя раньше, как думал Йошики, на концерте «Kiss» он бы прыгал до потолка от восторга. И даже его лучистые светло-карие глаза были словно затянуты матовой коркой льда и ничего толком не выражали.
По спине пополз холодок. Только сейчас Йошики пришла в голову очевидная вроде бы мысль — а ведь такое странное и непривычное поведение Хиде вполне могло быть следствием надлома и мощнейшей душевной травмы.
Увиденное тогда так сильно подействовало на Йошики, что на следующий день он, забыв обо всех своих страхах, сам примчался к бывшему лид-гитаристу даже без звонка. Хиде оказался дома, с кислой миной впустил его… Долгий у них тогда разговор получился, очень тяжёлый и неприятный, припомнили друг другу всё-всё, вплоть до взятой без спроса помады в восемьдесят девятом. Но закончилось всё примирением — домой Йошики в тот вечер так и не вернулся, былая страсть вспыхнула с новой силой, ночь и почти весь следующий день они провели вместе.
