— Я что, настолько плохо выгляжу? — Йошики криво улыбнулся.
— Не хуже обычного, — фыркнул в ответ Хиде, потираясь носом о его щёку. — Просто я сейчас подумал кое о чём… Может, как я вернусь из Токио, рванём куда-нибудь подальше, а? На какие-нибудь острова, — Йошики усмехнулся краем рта и запрокинул голову, подставляя шею его поцелуям. — Только представь, океан, солнце, пляж с белым песочком или коттедж прямо над водой… Сплошной кайф, никаких тяжёлых мыслей…
Хиде тихонько посмеивался, осыпая прикосновениями его горло, он словно уже начал уговаривать возлюбленного.
— Ты — моё ласковое солнце, Хиде… — почти простонал Йошики, чувствуя, как он прижался животом к подрагивающему телу. Поясница больно упиралась в край столешницы. Легонько лизнув мягкую кожу напоследок и расстегнув воротничок его рубашки, Хиде посмотрел ему в лицо своими сияющими глазами.
— Это не повод отказываться, — с усмешкой шепнул он, потираясь носом о щёку. — Так что скажешь?
— Давай поговорим об этом, когда ты вернёшься, — Йошики улыбнулся, очень надеясь, что Хиде не заметит печали в этой улыбке. Пианист ведь знал, что им обоим уже не суждено сюда вернуться. Если только не произойдёт чудо и Йошики не придумает, как из всего этого вывернуться. — Лучше скажи, ты не будешь против, если я подхвачу тебя после записи, и сходим поужинать?
— Только за, — обрадовался Хиде и сделал круглые глаза: — В японский ресторан?
— Пообещай не отнимать у меня жареную рыбу и не вытаскивать из неё кости… — Йошики поцеловал его в лоб, убрав с него длинную чёлку. Лицо Хиде исказила лёгкая гримаска. — Я очень ценю твою заботу, Хиде, но это уж слишком.
— Ничего не слишком. Мне нравится о тебе заботиться, — Хиде поморщил нос и прижал его к себе. — Кстати, об этом. Знаешь, мне не очень хочется бросать тебя тут одного…
— О чём ты? Я почти четыре месяца после распада жил тут один, да и до этого тоже, — Йошики фыркнул и нахмурился, картинно приложив пальцы к вискам. — Не самый приятный опыт, надо сказать…
В глазах Хиде мелькнула тень. Йошики показалось, что он случайно напомнил о чём-то очень неприятном; похоже, Хиде, как и он сам, в глубине души до сих пор переживает из-за распада группы и последовавшей за ним ссоры. Они оба скучали друг без друга. И оба боялись сделать первый шаг навстречу.
— Ну вот. Поэтому я хотел тебе предложить поехать вместе со мной в Токио, — Хиде увидел, как он нахмурился, и покачал головой. — Если откажешься, я не обижусь, честно. В конце концов, я всё равно вернусь максимум через пару недель…
— Не откажусь, — перебил его Йошики, Хиде дёрнулся и поднял на возлюбленного глаза. — Я и сам об этом подумывал. Тебе же наверняка не помешает моральная поддержка на премьере песни.
— Ты только ради этого готов лететь со мной? — счастливо прошептал Хиде и поцеловал его в скулу. — Принцесса, это так мило…
— Не только, — Йошики потянул его за волосы и усмехнулся краем рта. — Ещё ради того, чтобы за тобой присматривать. А то напьёшься на радостях и натворишь глупостей, как обычно.
Пианист обнял стиснувшего его в объятиях возлюбленного и прикусил губу. Если бы только Хиде мог знать, какие глупости он натворит, если Йошики не будет поблизости… Хотя неважно, натворит или не натворит — всё равно не выживет.
Теперь Йошики уже не отказывался от поездки в Токио, с горечью думая, что ему не хочется упускать ни одной из последних минут, которые они могут провести вместе.
Вечер в маленьком японском ресторане недалеко от студии прошёл вполне мирно. Хиде очень нравилось это местечко — всегда, когда им обоим приходило в голову пойти на свидание, гитарист пытался затащить Йошики именно туда. Самому Йошики казалось, что Хиде очень скучает по Японии, он явно так и не смог до конца привыкнуть к жизни в Лос-Анджелесе. Хотя Йошики знал, что причина любви к этому ресторанчику не совсем в этом. Вернее, совсем даже не в этом.
Хиде говорил, что эти посиделки напоминают ему о той самой встрече: о том, как десять лет назад в таком же крошечном баре на окраине Токио Хиде принял приглашение Йошики, чем круто изменил жизнь обоих.
Хиде от души веселился, радостно рассказывая о записи и ловко ковыряя палочками суши. Йошики слушал его, улыбался и потягивал красное вино из бокала. Он сегодня даже не стал чинить себе и Хиде никаких препятствий по поводу выпивки — самому захотелось расслабиться и хоть один раз провести время спокойно, а не в попытках не дать Хиде набраться. Закончилось тем, что они оба напились вусмерть, и домой пришлось возвращаться на такси.
Йошики не умел пить, его всегда уносило с нескольких бокалов. А тут он, распалившись, выхлебал целую бутылку вина, опьянел и абсолютно лишился способности соображать. В итоге Йошики, обычно не дававший себя даже за руку взять вне дома, только глупо хихикал, пока Хиде откровенно тискал его и чуть не раздевал на заднем сидении машины. Почти всю дорогу обратно они самозабвенно целовались; шофёр странно на них поглядывал через зеркало заднего вида и покашливал, но двум молодым мужчинам, окосевшим и предельно увлёкшимся только друг другом, не было до этого никакого дела. А потом наступил следующий этап весёлого приключения: еле стоящий на ногах и шатающийся Хиде с маньячной улыбкой вытаскивал любовника из такси — со стороны выглядело, наверное, безумно смешно — запирал дрожащими пальцами входную дверь, за талию поднимал окончательно потерявшего связь с реальностью Йошики, перекидывал его через плечо и волок в спальню, одновременно беспардонно тиская за задницу и пару раз чуть не навернувшись с лестницы вместе со своей драгоценной ношей. Висеть вниз головой, да ещё на такой шаткой «опоре», было не особенно приятно, но Йошики хохотал и колотил ладонями по его спине. До кровати они добрались без повреждений просто каким-то чудом.
— Йо-о-о-о… Ты такая прелесть, когда пьяный… Ик! — Хиде еле выговорил эту фразу и наугад ткнулся в любовника. В губы не попал, угодил куда-то в подбородок. — Та-а-акой распутный… Я хочу тебя трахнуть прямо сейчас!
— Я всегда прелесть… А ты грубиян!
Распалившийся Йошики только ёрзал под ним и пытался отпихнуться руками, пока его довольно грубо раздевали. Он и сам дёргал края водолазки Хиде, запуская руку под одежду, прерывисто гладил грудь и живот, зажимая пальцами соски. А Хиде и вовсе будто обезумел: он сверкал глазами, целовал и кусал возлюбленного везде, куда только мог дотянуться, терзал его губы жадными прикосновениями. Как и обычно, в пьяном виде он был неуправляем, и вся его нежность разом куда-то задевалась, превратившись в жадность. Впрочем, Йошики и сам не хотел сейчас, чтобы с ним нежничали и осторожничали — наоборот, расслабленное, разгорячённое тело требовало, чтобы его взяли грубо, отлупили до красноты и синяков, заклеймили засосами и кровоточащими укусами. И судя по тому, с каким рычанием Хиде зацеловывал его, этого следовало ожидать.
Рывком дёрнув вниз болтающиеся на бёдрах кожаные брюки, Хиде жадно поцеловал его живот, а потом широко лизнул его, запустив на секунду язык в ямочку пупка и с каким-то садистским удовольствием во взгляде отметив, как Йошики выгнулся дугой от такой ласки. Гитарист похабно облизал припухшие губы и склонился чуть ниже; и Йошики охнул, когда любовник резко взял его ртом. Пальцами Йошики почти яростно вцепился ему в волосы, грубо оттягивая ярко-малиновые пряди назад. Но это был почти машинальный жест. Хиде же не обратил на это никакого внимания, он сосал страстно, почти самозабвенно, пытаясь пролезть под кожу ловким языком, обжигая дыханием и закатывая глаза. Помогая себе рукой, он тёрся щекой о живот, слегка поддаваясь пальцам возлюбленного. Йошики до крови прикусил губы и откинулся на подушку, слегка разводя бёдра и чувствуя, как Хиде царапает их ногтями. Пах буквально горел, приоткрытый рот всё никак не мог захватить достаточно воздуха. Так горячо, безумно…
— А-ах… — наверное, выпитое спиртное наконец опять с силой ударило в голову, потому что Йошики сжал пальцами пряди волос гитариста и неожиданно даже для самого себя капризно протянул: — Хиде, а ты знаешь, что сосать у тебя получается гораздо лучше, чем говорить?..
