Даже Тоши потом, наблюдая за ними, не раз с усмешкой говорил, что основная задача Хиде в группе — понимать Йошики и общаться с ним, а следом уже играть на гитаре.

Несмотря на то, что их отношения начались с бурной пьяной ночи, в обыденное время Хиде был не охотник до постельных приключений. Конечно, он мог стиснуть Йошики в объятиях в гримёрке или в такси по дороге с концерта, если ему приспичивало, но это случалось не так часто. В основном ему даже в голову не приходило затевать какие-то дикие эксперименты, даже наоборот, Хиде в первое время наотрез отказывался полностью раздеваться и заниматься любовью где-то кроме как в кровати. Йошики, привыкшего к бесшабашному Тайджи, немало удивляло его поведение, до этого он и не замечал, что Хиде такой стеснительный. Зато Хиде сполна компенсировал некоторую скованность в интимных отношениях заботой и нежностью. И со временем Йошики это всё-таки оценил. Он в какой-то момент осознал одну простую истину: когда тебе тридцать и ты инвалид с травмированной спиной, больными руками и астмой, ежедневный фейерверк уже не привлекает так сильно, хочется не бурных ласк со швырянием друг друга с кровати в порыве страсти, а вот этой самой нежности, поцелуев в лоб, едва уловимых прикосновений, ощущения какой-то поддержки, защищённости, и откровенных разговоров по душам — того, что Хиде давал ему в избытке. Такие вот мирные отношения, простое, настоящее счастье, как у самых обычных взрослых людей.

И оттого терять сейчас это самое счастье казалось просто невыносимым…

Йошики сломал сигарету пальцами и, сунув её в пепельницу, скучающе уставился на розовеющее небо.

Могла ли ситуация с Тайджи как-то повлиять на петлю? Была ли она первым звеном этой цепи? Сомнительно. Тайджи с Хиде не конфликтовали так уж сильно, они оба, опасаясь гнева Йошики, вели себя вполне тихо и со стороны казались добрыми приятелями, а петлю явно запустило какое-то мощное нехорошее событие, о котором Йошики никак не может вспомнить.

Глаза всё-таки уже начинали слипаться. Йошики зевнул и сжался в комочек на сидении. В полудрёме он уже почти не слышал, как скрипнула раздвижная дверь, и на террасу высунулся заспанный Хиде. Только почувствовал, как тёплые руки обняли его и подхватили, и, не открывая глаз, сонно заворчал.

— Замёрзнешь ведь, спящая красавица, — ласково послышалось над ухом, поцелуй обжёг лоб.

— А ты надорвёшься… — бормотнул Йошики, уткнувшись носом ему в плечо.

— Ты лёгкий. Характер только тяжёлый… Спи уж, я отнесу тебя в кровать.

Йошики и так знал, что он не даст замёрзнуть, уложит, закутает в одеяло, обнимет вот так. Хиде и не мог иначе. Пианист тихонько фыркнул и зарылся носом в мягкую ткань жёлтой футболки.

Оказывается, Йошики даже не осознавал, насколько сильно он замёрз, пока тонул в собственных воспоминаниях. И теперь он жался к Хиде и трясся, как осиновый лист, стараясь перехватить от него хоть немного тепла. А мягкие солнечные лучи уже вовсю скользили по просторной комнате, слышалось одуряющее чириканье птиц.

Начинался новый виток петли. И Йошики казалось, что он сходит с ума.

***

Бессонная ночь, полная тяжёлых размышлений, наконец-то дала о себе знать. Йошики проспал и выполз, зевая, на кухню, когда Хиде уже допивал кофе.

— Смотрите-ка, кто у нас проснулся, — увидев возлюбленного, Хиде улыбнулся и отставил чашку в сторону. — Доброе утро, принцесса.

— Доброе, — зевнул Йошики. Он заметил, как Хиде явно собрался сползти с табурета, и замахал руками: — Сиди, я сам кофе сделаю.

Хиде пожал плечами с видом «сам так сам», повернулся и стал наблюдать, как Йошики возится с кофемашиной. Пианист глянул на него краем глаза. Весь растрёпанный, с падающей на лицо густой малиновой чёлкой и нежным розовым румянцем на обычно бледных щеках, гитарист казался таким милым и уютным… В такие моменты Йошики всегда невольно думал о том, какой же Хиде хорошенький и что без своего жуткого макияжа он выглядит гораздо лучше. Хиде широко улыбался, и его светло-карие глаза лихорадочно сверкали из-под тонких чёрных бровей.

У Йошики в горле встал густой липкий ком. Что же делать? Как отобрать его у смерти?

— А я решил тебя не будить, — радостно сообщил Хиде, закидывая ногу на ногу и встряхивая головой. — Ты так сладко спал, я подумал, что не стоит тебя трогать. Только вот скажи мне, Йо, что тебя ночью на террасу понесло?

— Мне не спалось, — со вздохом ответил Йошики, — решил пойти подышать свежим воздухом.

— Хорошо же ты им надышался, аж уснул на холоде, — Хиде округлил глаза и легонько похлопал себя по щеке кончиками пальцев. — Простудиться ведь мог…

Пианист покачал растрёпанной головой. Мог. Вот только какой смысл беречь себя, если ему всё равно осталось жить чуть больше двух недель, после чего петля в любом случае перезапустится.

Хиде всё-таки соскользнул с табурета; Йошики дёрнулся, когда его обняли за талию со спины и притиснули к тёплому телу, и Хиде прижался щекой к его затылку.

— Но не простудился же, — спокойно отозвался Йошики. — Сделать тебе вторую порцию?

— Сделай, — ответил, смеясь, Хиде и поцеловал его в висок. — Посижу с тобой.

Йошики кивнул. Его дрожащие пальцы машинально нажимали на нужные кнопки, а в голове эхом стучала одна безумная мысль: надо рассказать всё Хиде. Может, вдвоём они смогли бы придумать, как выбраться из этой ловушки, в одиночестве Йошики явно не справляется, несмотря на все свои старания. Он чувствовал себя всё хуже с каждой петлёй. А сколько ещё таких повторений ему предстоит пережить? Непонятно. И абсолютно нет твёрдой уверенности в том, что Йошики не сойдёт с ума прежде, чем найдёт решение. С каждым самоубийством он ощущал всё большую пустоту внутри, словно всё начиналось заново, но что-то маленькое в нём всё-таки умирало.

Почему же Йошики до сих пор ни разу не попытался рассказать Хиде о том, что происходит? Пианист просто понимал, что Хиде ему не поверит, решит, что у мечтательного Йошики опять слишком разыгралось воображение. Йошики и сам бы не поверил, услышав от кого-нибудь подобный рассказ. Ведь ещё совсем недавно он был твёрдо уверен, что такие временные петли бывают только в фантастических фильмах. Но фантастика оказалась не просто реальной, а даже куда более страшной, чем её обычно показывали в кино.

А что, если попробовать прервать эту петлю раньше? В то же второе мая, а то и вовсе не дожидаясь смерти Хиде? Йошики нервно сглотнул. Давно бы попробовал. Если бы был уверен, что проснётся после этого.

— Йо… — Хиде тихо подал голос, наклонил набок голову и уткнулся носом в его волосы. — Всё в порядке? Ты какой-то задумчивый.

— В порядке, — Йошики улыбнулся ему, — просто немного не выспался.

— Тогда сделай мне одно одолжение… — Хиде перехватил его руку за запястье и вкрадчиво продолжил: — …Положи нож на место. А то ещё порежешь свои нежные музыкальные пальчики.

Тут только Йошики обнаружил, что сжимает рукоятку кухонного ножа, а указательным пальцем водит по его острию. Пианиста как ледяной водой окатили; он лишь подумал о том, чтобы прервать петлю, а рука уже сама собой схватилась за нож. Что ещё могут заставить его сделать одни только эти мысли?

Хиде, не дожидаясь ответа, отнял у него нож и отложил его подальше, тут же сплетая пальцы со своими. Поцеловал едва уловимо в макушку и обнял второй рукой за талию.

— Это не то, что ты подумал… — только и смог прошептать Йошики, чувствуя, как к щекам волной прилила кровь.

— Я ничего не думал, успокойся, — Хиде ободряюще сжал его пальцы. — Просто заметил, что ты зачем-то схватил нож. Верю, пожалуй, что ты не выспался.

Йошики медленно развернулся и уткнулся носом ему в плечо, обнимая обеими руками. Пальцы крепко сжали ткань жёлтой футболки, и он чуть слышно скрипнул зубами. А Хиде, явно даже не подозревавший о его жутких мыслях, потянул его за подбородок и прикоснулся к уголку рта.

— По-моему, тебе надо немного отдохнуть, — всё ещё тревожно протянул он. — И от музыки, и от рояля, и от всего остального.