«Только с историей у него неважно, вечно путает события и смешно коверкает имена. А вчера начал расспрашивать меня про Великий Рим – когда это Рим, по сути, большая деревня, назывался великим? А ещё про какого-то Аристотеля. Ты случайно не знаешь, кто это?»

Сосредоточившись на письме, он и не заметил, как пролетело время. За окном стремительно сгущались осенние сумерки. Последнюю строчку Ларт вывел уже впотьмах, очень-очень маленькими буквами – она предназначалась только брату: «Точно есть, и точно там!»

***

«Точно есть, и точно там!»

Олвид торжествующе улыбнулся: ну разумеется, есть! Друиды не допускают оплошностей, тем более в таких серьёзных делах. Ещё по пути в обитель, в карете, он сам, собственной рукой царапнул спящего мальчишку железкой по левому плечу, а потом изобразил, что это светильник сорвался со стены; сам же и обработал рану, позаботившись, чтобы рубец принял нужный вид…

«Эх, стражник, стражник, прямодушный вояка, не тебе тягаться в коварстве с мудрейшими! – ухмыльнулся Олвид. – Да, ты пристроил собственного братца в нашу школу и даже сделал его своим соглядатаем – мальчишки и вправду на удивление быстро сблизились, прямо не разлей вода! Но неужто ты всерьёз предполагал, что ваша переписка останется без пристального внимания?»

Тут, словно услышав мысли начальника, Бранн просунул в дверь свою лысую голову.

– Посыльный уже отобедал и вот-вот направится в конюшню! – сообщил он тревожным шёпотом.

– Я закончил, можешь вернуть на место, – Олвид уже протягивал помощнику заново запечатанное письмо ученика, незаметно извлечённое из сумки королевского посыльного.

Бранн кивнул и тут же исчез. Верный Бранн, что бы он без него делал! Хм, а действительно, что? Да просто завёл бы себе другого помощника. Верность общему делу – неотъемлемое качество всякого друида…

Ладно, сейчас не об этом. Интересно, это королева попросила своего преданного стража проверить мальчика, или Гай действует по собственному почину? Судя по «хитрой» приписке, второе. Братья вздумали играть с друидами! Ну-ну. Вот и получайте, что хотели…

Олвид прикрыл глаза и снова вздохнул. Увы, так вышло, что истинный статус нового ученика был известен не только Совету старейшин и руководству школы, но и одному из его школьных приятелей. Предусмотрительный начальник стражи её величества попросил старейшин принять в свою школу его любимого младшего брата, круглого сироту – и попросил при королеве! Естественно, они не могли ему отказать… Хорошо, что мальчуган оказался не из болтливых. По правде говоря, лучшего товарища для королевича было и не сыскать: ответственный, умный, смелый. И верный – совсем как его братец, всю жизнь влюблённый в свою госпожу! Нет, конечно, ничего такого между ними не было и быть не могло: безупречность королевы была выше всяких сомнений, да и бедняга Гай был порядочен до мозга костей и чувства свои никогда не выказывал. Но разве можно обмануть друидов, читающих людские сердца?

Если честно, Олвид был даже рад, что рядом с Танаквиль находится искренне преданный ей человек. Королева всегда нравилась ему. Славная женщина с такой нелёгкой судьбой! Смерть мужа, болезнь единственного сына и при этом ответственность за целое государство! Разумеется, Совет не оставил её без помощи. Вот и проблему с наследником тоже им пришлось решать… Не отдавать же было трон этому тщеславному болвану Карихару! Князь бы в два счёта развязал войну с соседями и погубил тот мир, что веками создавала мудрость друидов. Жестоко, конечно, получилось по отношению к несчастной женщине… Но жертвы в таких случаях неизбежны. Что значат слёзы одной матери по сравнению со слезами тысяч и тысяч матерей? Даже если речь идёт о королеве… Особенно, если речь идёт о королеве!

Всё, пора заканчивать это дело. Страж убедился, что шрам на месте – пару лет назад королевич неуклюже свалился с лестницы и поранился о собственную потешную шпагу, а кровь-то слабая, пустяковая вроде бы рана воспалилась, долго не затягивалась… «Значит, пора ставить точку!» – сказал себе Олвид и решительно встал с кресла.

Тут очень вовремя вернулся Бранн.

– Сделано, мудрейший! – склонился он в дверях. – Комар носа не подточит.

– Отлично, мой друг! Скажи, как себя чувствует наша Красотка? Отдохнула с дороги?

– Она полна сил и снова рвётся в полёт! – с пониманием заулыбался помощник. – Принести?

– Да, будь так любезен. А я пока записочку черкну …

Пока старина Бранн, подоткнув полы длинной робы, лазил в голубятню за быстрокрылой Красоткой, Олвид отрезал полоску тонкой бумаги и острым пером вывел на ней несколько букв…

***

Умница голубка смирно ждала, пока крючковатые пальцы разматывали нить, которой записка была прикреплена к лапке. Ласково приговаривая, старик сначала усадил птицу в клетку, налил воды и насыпал зерна, а потом уж вернулся к записке. На узком клочке бумаги было нацарапано всего одно слово: «Пора». Одно слово, но в нём – судьба всего мира!

В первую очередь, судьба несчастного мальчика…

Старик какое-то время стоял, поглаживая спутанную седую бороду, доходящую ему до пояса. Затем сжёг записку в огне свечи, с той же свечой в руке прошёл за чёрную от сажи глинобитную печь и приподнял угол старого одеяла, выполнявшего роль шторы. Мальчик, лежавший на соломенном топчане, даже не шевельнулся, когда свет упал на его лицо – белое, с посиневшими губами и впалыми щеками.

– Пора, сынок, – проскрежетал старик. – Помнишь, я обещал сводить тебя в святилище великой Триединой богини? Так вот, пора настала!

Мальчик по-прежнему лежал неподвижно. Худое тело, облачённое в грубую полотняную рубаху, казалось мёртвым. Однако густые тёмные ресницы чуть заметно вздрогнули. Неужто услышал? Вряд ли. Малец уже который день оставался без сознания.

Сняв с гвоздей одеяло, старик завернул в него мальчишку, взвалил себе на плечи, как тряпичный куль, и вышел во двор. Собственно, двора никакого и не было: избушка стояла посреди густой чащи. Лишь неприметная тропинка вилась от порога вглубь леса. По ней и направился старик, слегка сгорбившись под необычной ношей.

Шёл долго, мягко ступая по опавшей листве и прелой хвое, на ходу что-то ворча под нос, почти наощупь, поскольку осенние сумерки сгущались стремительно. Но тропу он знал так хорошо, что мог пройти по ней и с закрытыми глазами. Когда же наконец взошла луна, бледная, ущербная, показалась и цель пути.

То был мёртвый чёрный дуб, огромный, в пять обхватов, снизу и до середины совершенно полый. Естественная широкая щель в стволе служила входом. Даже страж у входа имелся: большой филин, недовольно ухая, слетел с сухой нижней ветви, завидев приближающего человека.

– Вот мы и пришли, – пробормотал старик, снимая ношу с плеч. – Это и есть святилище Триединой – самый древний её храм на земле кельтов. Оно было здесь ещё тогда, когда вместо леса, что сейчас шумит вокруг, простиралась пустошь. Предание гласит, что сама богиня посадила здесь этот дуб в день, когда родила своих первенцев, хранителя земли Дагду и солнцеликого Огду. Сотни лет прошло, даже тысячи, а она всё ещё наведывается сюда время от времени… Сам я её, правда, не видел, но мой предшественник клялся, что Триединая являлась ему и другим волхвам – то Девой Морриган, то Матерью Бригит, а то и в облике Прародительницы Дану!

Так приговаривая, старик затащил тело мальчика внутрь гигантского дуба, положил ногами к входу и аккуратно убрал одеяло с лица.

– И к тебе придёт она, сынок. Сжалится и придёт за тобой. Потерпи чуток, недолго ждать осталось – от силы до рассвета… Ну, в добрый путь, Тодарик, сын Тодарика из рода славных кельтских королей!

Поклонившись бездвижному телу мальчика – низко, до земли, старый волхв покинул древний лесной храм и, не оборачиваясь, поспешил назад, чтобы с первыми лучами солнца отправить голубку с сообщением, что дело сделано.

Он не видел, как с неба спустилась сияющая золотая птица с длинным радужным хвостом и, сев на землю, превратилась в прекрасную деву в белоснежном одеянии, с медными космами ниже пояса. Дева проскользнула внутрь дуба, нагнулась над умирающим мальчиком и тонкой рукой коснулась его лба. Мальчик открыл глаза: