– Ты же ему на днях длиннющее письмо отослал!

– Он просил писать каждую неделю.

Тодар с деланным безразличием пожал плечами – у него не было заботливого старшего брата, а отчёты её величеству регулярно слал сам глава школы – и быстро направился к двери зала.

– Плащ накинь! – в два шага догнал его Ларт.

– Да ладно…

– Хочешь подхватить воспаление лёгких? Учти, из меня сиделка никакая.

Тодар нехотя повиновался, накинул-таки короткий форменный плащ поверх мокрой от пота рубашки. Чтобы попасть в дальнее крыло обители, где находились спальни учеников, надо было пересечь широкий двор, а там вовсю гулял сырой холодный ветер, предвестник скорой зимы.

Добравшись до своей комнаты, мальчики сбросили плащи, но вместо них тут же завернулись в одеяла и с ногами забрались на койки. В узких кельях, в коих обитали ученики, по двое или по трое, было промозгло зимой и летом: друиды были убеждены, что слишком тёплая среда обитания губительна для юношей, в прохладе тело становится крепче, а разум – острее. Даже королевичу привилегии не полагались.

Пристроив на коленях толстый словарь вместо письменного стола, Ларт полностью сосредоточился на послании брату.

Чтобы не мешать другу, Тодар взялся за учебник истории: у него была отличная память на даты, а вот события и действующие лица всё время путались. Однако неумолкающий шелест бумаги и скрип пера на соседней койке действовал на нервы. Борясь с раздражением, причиной которого, как он сам прекрасно понимал, была обычная постыдная зависть, будущий властитель могучей державы прибегнул к проверенному средству – включил воображение. А что бы он написал своему брату, если бы таковой у него имелся? Или не брату, сестре – так ещё сложнее, надо ведь предположить, что может быть интересно девчонке. Можно даже представить, что у него много братьев и сестёр, оба родителя живы здоровы и с нетерпением ждут его писем…

На самом же деле у Тодара была только мать, к которой он не испытывал ничего, кроме сострадания – именно такое чувство почему-то возникло у него в тот раз, когда он увидел королеву на верхней галерее. Ну, и ещё было немного обидно: лично пообщаться с чудом выжившим сыном её величество не удосужилась… Почему? Возможно, мудрейший Олвид смог бы ему объяснить, вот только у Тодара не было ни малейшего желания с ним откровенничать. Если же верить недвусмысленным намёкам Бранна-Нибауси, отсутствие родственной любви или хотя бы привязанности между матерью и сыном было следствием слабого здоровья последнего, то есть Тодара: хворый с рождения, большую часть времени он проводил вдали от дворца, под присмотром врачей. То есть всё тех же друидов, которые теперь занялись его воспитанием и образованием. Может, и так… Но тогда непонятно, откуда взялось ощущение пустоты внутри и постоянная щемящая тоска – по семье, по дому, которого он совсем не помнил…

Ну, и чтобы он написал любящим родным, если бы таковые у него имелись? Тодар закрыл глаза и представил, что быстро-быстро водит по бумаге такой же «вечным» пером, какое в прошлый приезд подарил Ларту старший брат: перо, которое не нужно всякий раз макать в чернильницу, поскольку чернила уже находятся внутри него, в маленькой полости, было новейшим изобретением германских мастеров, любителей всяких механических усовершенствований. Итак…

«Привет всем! Простите, что пишу не так часто, как обещал – просто редко бывает возможность. Даже если и выпадает чуток свободного времени, руки зачастую не в состоянии удержать перо… Шучу, конечно, не пугайтесь! Однако мудрейшие на самом деле всерьёз взялись за моё тело, как только убедились, что с духом всё более менее в порядке… Ну вот, откуда-то вдруг вспомнилось про здоровый дух в здоровом теле. Со мной постоянно так: неожиданно раз! – и всплывёт обрывок какой-то фразы, имя или образ. Сначала я хватался за эти крохи, надеясь с их помощью добраться до более чётких воспоминаний, а потом перестал обращать внимание, просто воспринимаю, как свою небольшую странность…

Так вот, мне кажется, мудрейшие поначалу действительно опасались за моё умственное здоровье. А когда успокоились, принялись за телесное развитие. Я ведь многое пропустил, пока болел, ну, из того, что мне положено уметь: стрелять из лука, метать копьё, драться на рапирах и так далее. Приходится навёрстывать. Честно скажу, не всё мне нравится, но раз надо, так надо… Зато верховая езда – это моя страсть, вторая после чтения! Я бы вообще с седла не слезал, если бы мне позволили. Это такое счастье – нестись по полю на полном скаку, ветер в лицо, свист в ушах! Увы, здесь всё по расписанию, даже счастье – не больше получаса в день, и то не каждый. Нибауси, заместитель главы школы, бдительно следит, чтобы никто не урвал себе больше положенного, а злюка Мардуд, личный слуга мудрейшего Олвида, доносит ему о малейших наших шалостях – он всё видит и слышит, словно у него по паре, а по сотне глаз и ушей…

Хотя на уроки фехтования тоже не могу жаловаться. Сначала со мной, как и с остальными ребятами, занимался один их наставников, настоящий монах-воин. Но потом мудрейший Олвид велел мне каждый день упражняться дополнительно… угадайте с кем? С моим же лучшим другом! Ларт – просто бог фехтования, ему даже наставник проигрывает. А всё потому, что его с малолетства обучал его брат. Ларт сирота (здесь Тодар мысленно добавил «как и я», но, спохватившись, мысленно же вычеркнул), и рос под присмотром брата, который вдвое старше его и служит охранником при дворе. Вообще он отличный парень – Ларт, имею в виду. Он старше меня, выше и крепче, но никогда этим не кичится. Он вообще очень сдержанный, иногда даже чересчур. Но только не в стихах! Если бы вы знали, какие стихи он пишет! Увы, я обещал никому не рассказывать – он только мне даёт почитать. Доверие обязывает… или правильнее сказать, положение обязывает? Не важно, вы поняли суть…

А на днях я нечаянно услышал, как две женщины, навещавшие кого-то из учеников, сказали про Ларта (мы с ним в тот день дежурили у ворот): «Какой красавчик этот златокудрый! Такому бы в трубадуры, а не в филиды!» … Интересно, как они догадались, что Ларт сочиняет стихи? Правда, не думаю, чтобы он когда-нибудь захотел податься в певцы, хоть придворные, хоть бродячие… А волосы у него действительно светлые и длинные, ниже лопаток, он острижёт их только в день совершеннолетия, таков у них в роду обычай – ведь они с братом из тусков, как и наша королева… ну и я, следовательно. Только мы с ним ни капли не похожи. А жаль, если честно…»

Чего жаль? Бред какой-то! Тодар украдкой покосился на соседа: тот исписал уже два листка и начал третий, от усердия прикусив губу. Глубоко вдохнув и выдохнув, королевич снова уставился в учебник.

Наверняка ему было бы не так досадно, если бы он знал, о чём так увлечённо пишет приятель. Вернее, о ком. Потому что Ларт писал о нём – о своём новом друге Тодаре. Последовательно и подробно, как брат и просил: про фехтование, про математику, а ещё про горячее сердце и холодный ум, совсем как у героев так любимых им старинных баллад. И очень старался писать аккуратно, чтобы той, которой на самом деле предназначалось это послание, не пришлось морщить свой высокий чистый лоб, разбирая мальчишеские каракули. Ларт ведь был не дурак и сразу понял, почему брат просил писать почаще. И с радостью делал это, представляя, какое облегчение принесут его строки прекраснейшей из земных владычиц… Он не помнил матери, однако легко мог вообразить, что именно каждая мать желает знать о своём ребёнке. Тем более, что королева, как бы ни была погружена в свои заботы, всегда была добра к маленькому брату начальника дворцовой охраны…

«Тодар обожает лошадей – а те обожают его! Такое ощущение, что он знает язык животных. У старшего конюха аж челюсть отвисла, когда Тодар в два счёта уговорил взбесившегося от боли жеребца – поранил копыто – стоять спокойно, пока обработают рану…»

Что ещё? Ларт бросил взгляд на соседа – тот усердно вгрызался в толстенный учебник истории древнего мира – и с улыбкой дописал: