Тем временем Юрка уже обосновался в зале, забив для себя раскладное кресло.

– А что не диван? – спросила я, глядя, как Колганов копошится в сумке с одеждой.

– Диван для него, – Юрка кивнул в сторону ванной комнаты.

Я хмыкнула и, занеся свои сумки в спальню, устало опустилась на кровать.

Дом, милый дом…

Мало того, что меня сюда совсем не тянуло, так теперь придется еще делить квартиру с двумя парнями, один из которых оказался тем еще наглым засранцем.

Развалившись на кровати, я задумчиво уставилась в потолок. Поведение Джэхи до сих пор казалось мне сном. Разве может человек быть настолько двуличным? Самому-то приятно все время изображать на камерах того, кем ты вовсе не являешься?

– Может, его как-нибудь задобрить? – прошептала я, разглядывая пробитую плитку в потолке – дырка осталась от пробки шампанского, которое мы открывали с подругами на мое восемнадцатилетние.

Перевернувшись на бок, я задумалась об алкоголе. Джэхи пьет? В интервью говорил, что не против выпить, но на деле кто ж его знает.

– Значит, просто приготовлю ужин, – решила я. – Что-то мясное, да? – спросила я у сидящего в кресле плюшевого кролика.

Эту игрушку мне дарил Артем. Кажется, на год нашего знакомства. Милый и очень дорогой кролик. Поэтому я и не отдала его племянникам.

Настроившись на поход в магазин, я поднялась с кровати, обула тапки и собралась уже выйти из спальни, как вдруг в кармане завибрировала раскладушка. Достав ее, я уставилась на маленький черно-белый экран, на котором высвечивалось «Кравцов».

– Да, – приняла я вызов.

– Ну что, как? – спросил меня Сергей.

– Это я у тебя должна спрашивать. Что с квартирой?

– В процессе, – увильнул от прямого ответа Кравцов. – Я забыл тебе сказать…

– Снова? Да что у вас всех с памятью творится?! – вспылила я.

Серей на мгновение замолчал, кашлянул и, проигнорировав мои слова, сказал:

– Вы с Юркой, кстати сказать, официально переведены в главный полицейский участок Алекссевска. Ходить вам туда постоянно не обязательно, начальство предупреждено, однако прийти сегодня и показать себя надо. Ну а потом приходите раз в неделю и все. Понятно?

Сказать, что его слова меня почти добили, ничего не сказать. Ладно там соседские бабки – подумаешь, пристыдили немного, ничего, фигня. Но главный полицейский участок, где меня знают все, включая уборщицу!..

– Кравцов, ты там что ли решил постепенно гвозди в меня вбивать? – тихо, но дрожа от гнева всем телом, спросила я.

– Мир, я все прекрасно понимаю, но потерпи немного, так уж надо, – принялся успокаивать меня Кравцов. – Ты просто думай о том, что с тобой сейчас твой кумир, мужчина твоей мечты. И что ты ему помогаешь. Он же потом по гроб жизни тебе будет обязан! Глядишь, еще и замуж за него выскочишь!

Последняя фраза была явно лишней. Глаз у меня нервно задергался, а рот начал кривиться из-за сдерживаемых ругательств.

– Все, Мирка, иди общаться со своим кумиром! – быстро затараторил Сергей. – Я уверен, вам надо многое обсудить.

С этими словами он скинул вызов. Я же еще несколько минут тупо стояла на одном месте, держа в руке маленькую раскладушку.

Да, нам, действительно, надо многое обсудить с Джэхи, но сначала я схожу в место, от которого у меня кровь стынет в жилах – в главный полицейский участок Алексеевска.

Я всегда считала, что районы Алексеевска расположены крайне неудобно. Вместо того чтобы сплотиться и существовать бок о бок, они были разобщены настолько, что до некоторых надо было ехать аж полчаса через леса, поля и промзоны.

В одном из таких отдаленных районов и находился главный полицейский участок Алексеевска. Пока я ехала туда на старенькой маршрутке, успела поговорить с мамой и подругами. Все они крайне удивились моему внезапному возвращению.

Мама, разумеется, запричитала, что из-за перевода у меня уменьшится зарплата, и ей придется искать вторую подработку. Девчонки же, наоборот, обрадовались моему возвращению и потребовали скорее встретиться, чтобы подробно расспросить меня об обстоятельствах столь неожиданного приезда. Я пообещала им, что как только разберусь с делами, так сразу же организую встречу и все расскажу. По крайней мере, постараюсь.

От остановки до полицейского участка надо было топать еще минут десять по грязной дороге с кучей луж. Да, весна в России прекрасна только на картинках в интернете…

У входа в участок топтались двое мужчин, о чем-то тихо говорили и курили. Один из них, – тощий и долговязый, с длинными усами и плешью на затылке – услышав мои шаги, повернул голову и расплылся в широченной улыбке.

– Волкова! Какими судьбами?

– Здрасьте, – кисло поприветствовала его я.

Мужика этого звали Петром Юричем, а кличка у него была – Таракан. Из-за усов, разумеется. Его собеседника, совсем еще молодого светловолосого и миловидного паренька, я не знала.

– Соскучилась? – продолжил приставать ко мне Таракан.

– Да не то чтобы. Меня просто к вам перевели. Вместе с московским коллегой.

Эти слова дались мне тяжело.

Лицо у Таракана вытянулось. Я ждала, что он начнет выпытывать у меня причину перевода, но тут из участка вышел начальник – Николай Степанович Бочкин. Ну или просто Степаныч.

Этот мужчина средних лет полностью соответствовал своей фамилии и был широким, как бочка. Я всегда поражалась, как пуговицы на его кителе еще не отлетели кому-то в глаз.

– Давно не виделись, Мирослава, – улыбаясь от уха до уха, сказал Бочкин.

– Здравствуйте, Николай Степаныч, – как можно радушнее произнесла я.

Пожалуй, с Бочкиным я даже была рада увидеться. Среди всех сотрудников правоохранительных органов Алексеевска он был самым нормальным, да и ко мне относился можно сказать как к дочери.

– Пойдем ко мне, поговорить надо, – не стал ходить вокруг да около Степаныч, чему я только обрадовалась.

Махнув рукой Таракану, я поймала на себе заинтересованный взгляд его собеседника – мальчишка в открытую сверлил меня своими раскосыми серо-зелеными глазами, забыв о дымящейся в его руке сигарете.

– Что это за паренек? – спросила я у Степаныча, когда мы вошли в участок.

– Никитка, новенький, – ответил Бочкин, стремительно шагая по коридору к своему кабинету.

На каждом шагу нам встречались знакомые люди, которые, завидев меня, либо расплывались в искренней улыбке, либо ехидно ухмылялись. Пока дошли до кабинета Бочкина, у меня уже язык отсох здороваться.

– Гляжу, все тебе рады, – заметил Степаныч. Расстегнув пуговицы кителя, он грузно опустился в кресло. – Садись давай! Что как чужая?

Я послушно села на стул и огляделась по сторонам. Ничего не изменилось. Абсолютно. Хотя, чего я хочу? Меня не было всего полгода.

– Что, уже забыла, как тут все выглядит? – с добродушной ухмылкой поинтересовался Степаныч.

– Да нет, – помотала головой я. – Просто осматриваюсь, привыкаю.

– Ну, привыкать тебе не обязательно. Кравцов мне сказал, что числиться ты здесь будешь только на бумагах. – Бочкин нехотя поднялся, подошел к окну и, отодвинув занавеску, за которой скрывался электрический чайник, спросил: – Чай будешь?

– Давайте. – Распивать тут чаи мне не хотелось, но отказать было бы невежливо.

Бочкин нажал на кнопку в ручке чайника, пошуршал в темном пакете с красными розами и выудил оттуда коробку конфет.

– Я-то понимаю, что ты здесь не просто так, – заговорщицким тоном продолжил он. – Но остальные будут думать, что тебя из Москвы погнали. И отмазка с делом Чокнутого акушера не прокатит. Ты только не припирайся, не спорь, со всем соглашайся. Тем более, тебе тут и находиться-то не надо будет.

– Да я все понимаю, – поспешила заверить Степаныча я. – Сами знаете, я могу стерпеть, если на кону серьезное дело. Подождите-ка! Что еще за Чокнутый акушер?

– Да одно глухое дело, – отмахнулся Бочкин. Лицо у него тут же скисло, и мне сразу стало понятно, что говорить об этом ему совсем не хочется. – Уже года четыре прошло с первого трупа, а подозреваемого все никак не найдем. Еще и улик нет. Дело хотят приостановить. Один только Никитка над ним бьется, как одержимый.