— И ты решила… что? Бездействовать? Потакать чужой воле, как обычно? — Хирузен почувствовал, как в нём вскипела кровь, и тяжело выдохнул, в попытке успокоиться.
Сначала показалось, что Кохаку не ответит. Но долгую вечность спустя и от неё послышался вздох:
— Я слишком стара, чтобы сопротивляться. Всю жизнь боролась занять хоть какое-то место под солнцем, как безродная шавка, но все стулья уже оказались заняты такими же талантливыми, но более благородными. Потеряла в результате и себя своему горю, и всех сыновей одного за другим, и единственного внука. Времена уже изменились… и моя борьба принесла свои плоды, Намиказе Минато тому яркий пример. Безродный, бесклановый сирота, и даже не бастард кого-то выдающегося, глядит теперь на Коноху каменным взглядом… Я помогла победить другим, но проиграла сама, сломленная остатками старой эпохи. Пришла пора расплачиваться за свою слабость.
Она вдруг полуобернулась. Остановила взгляд на своём палаче.
— Мой письменный стол в кабинете, левая сторона, третий снизу ящик. Возьми всю стопку. Считай, прощальный подарок. Что-то умыкнула у замолчавшего уже навсегда Хомуры.
Отвернулась.
— Не жалей обо мне и не плачь, — вместо прощания. — И не медли. Я ухожу налегке. Это тебе не позавидуешь.
И замолчала.
Больше ей, видимо, нечего было сказать.
Кохаку не любила ни драму, ни долгие пространные разговоры; Хирузен никогда бы даже и не подумал, что между ней и Кагами, громким и болтливым, артистичным, мог завязаться не только роман, но и даже… первая любовь. Они всегда казались слишком разными — бесклановая Утатане, амбициозная, собранная, серьёзная в своём желанием добиться и достичь хоть чего-то и шалопай из Учиха, лёгкий на подъём, весёлый, немного неряшливый, жизнерадостный. А между ними — лиловые пионы страсти и нежности, как выяснилось; и ведь были даже планы о совместном будущем, и ребёнок под сердцем. И ведь скрывали ото всех и вся…
Только когда Кохаку рухнула навзничь, Хирузен обнаружил на траве рядом с ней самокруточные окурки и очень старое гравированное огниво, явный подарок. На его памяти, она никогда не курила. Это была её дань Кагами.
Хирузен оставил ещё не остывшее тело среди пионов.
Не жалея и не плача.
… Утром следующего дня, когда верная и проверенная временем команда АНБУ (под руководством Пса) обнаружила тела советников, бумаги, оставленные Кохаку, уже были перепрятаны без предварительного просмотра на территории клана Сарутоби.
Также Хирузен получил ответ от своего сюзерена, союзника и старого друга, с которым блестяще выиграл Третью войну. Даймё официально признал нового преемника на пост Хокаге. Приписал: «Нара Шикаку может быть очень интересным игроком. Мне любопытно, как он будет маневрировать под твоей шляпой».
Даймё не озаботился выражением соболезнований к хорошо знакомым ему Хомуре и Кохаку: в конце концов, каждый убирается в родном доме по-своему.
Хирузен, не примеряя маску скорби и собранности, отражая вместо этого свои личные потери на лице, как они есть, держа спину перед привычными тенями своих телохранителей в кабинете, жёг спички в пепельнице и ждал в кабинете своего самого последнего друга. За соседней стенкой находился в своём кабинете Нара Шикаку, готовый «удачно» зайти в любой момент.
Надо же поставить Данзо перед фактом, верно?
Все аргументы и контраргументы были готовы и ждали своего часа. Формально несуществующий Корень обвинялся в нелегальности своего положения, а заодно и в парадоксальной халатности.
Данзо, разумеется, в таком случае, должен был сделать всё возможное, чтобы не сдавать своих карт; но, тем не менее, ему пришлось бы претерпеть огласку своих ошибок.
Орочимару же, насколько Хирузен его знал, скорее всего, планировал засветиться на экзамене в лучших традициях своего, склонного к драматизму, характера; и это планировалось использовать для очень личного уединённого разговора, а заодно для проверки ученика на гендзюцу, потому что вероятность обнаружения компульсий существовала и была весомой. Затем, в лучшем случае, объединить усилия и убрать Данзо, на него же свалив вину за убийство откровенно никудышного Казекаге; впоследствии, замять это дело, и опустить шляпу на голову одного из наследников позиции власти Суны. Благо, их было трое, и каждый из них, по отчёту Иноичи, мог бы справиться с такой задачей; только печать на джинчуурики стоило подкорректировать.
В худшем случае, Орочимару следовало убить.
Роли уже были распределены. Сабаку но Темари переманивала на свою сторону джонинов Суны, Гаара чистил неугодных, а также выявленных шпионов под чётким руководством старшей сестры, Канкуро держал контакт с Харуно Сакурой.
Хирузен решил, что команда 7 в Лес не пойдёт. Они спокойно напишут тест, а на входе их заменит он сам вместе с Иноичи и Шикаку под хенге, — они по-мужски потянут жребий, кто будет девочкой, — потому что Орочимару вряд ли упустил бы самый лакомый момент показаться на виду. Яманака предложил собственную дочь в качестве контакта для детей Казекаге во время экзамена, аргументировав, что девочка не только сильно сдружилась с командой 7 в месяцы после выпуска, и знала их секретную деятельность, но и, под их влиянием, уже подписала свой собственный призывной контракт. По поводу Шикамару и Чоджи заверил, что те ничего не знают, «да и вообще, — тяжёлый вздох, — господин Хокаге, вы ведь знаете Асуму». А в качестве наблюдателя за ситуацией и вторым запасным контактом предложил младшего сына Цуме: «он уже какое-то время втихую работает с командой 7, ему очень хочется в новую полицию, почему бы и нет? Его никто не додумается заподозрить. Даже я бы не стал приглядываться». Так и возможная утечка представлялась минимальной, и детей после неофициального секретного задания можно было бы спокойно повысить в ранге. Как и команду 7 поголовно, разумеется, за заслуги перед Деревней.
Ко всему прочему… даймё в письме о преемнике чётко указал, на чьей он стороне в любом случае. И это была, вне всяких сомнений, сторона Сарутоби Хирузена. Так что Третий Хокаге оставался спокоен, не теряя напряжения, и предвкушал начало интересной партии. За исчезнувших и исчезающих сирот, за трудное детство Наруто, за вырезанный клан Учиха и даже за глубоко несчастную Кохаку старый Сарутоби был готов требовать расплату.
— Кто тут из нас действительно плохой, когда нас завтра выметут отсюда? — степенно процитировал он вслух, неторопливо набивая трубку, — лицо ребёнка к свету привлеки: чьи, кроме Бога, мы здесь дневники?.. Чья, кроме Бога, мы ещё посуда?..
До прихода Данзо оставалось ровно десять минут.
Старый друг, старый враг никогда не опаздывал.
Комментарий к 3. Хирузен
Сарутоби Хирузен цитирует стихотворение Веры Полозковой “На Бога в нём, гляди на Бога в нём”, потому что, когда я его услышала, (не прочитала), персонаж у меня как-то хорошо соотнёсся с этими словами
========== 4. Саске ==========
Ночь простиралась свежая и тихая, удивительно мирная для живой субботы. Ясное чернильное небо пестрело созвездиями, словно шёлк миниатюрной серебряной вышивкой; бледный месяц болтался брошью возле Скорпиона. Тишина висела на территории клана Учиха лёгким белесым туманом, неподвижным в своём безветрии, тончайшей изысканной простыней. Пахло одичавшими цветами из заброшенных садов, полынью, влажной землёй и разросшейся травой. Где-то у реки ухала сова.
— Льется-льется ливень, — певуче тянул женский голос в сопровождении кото из кассетного проигрывателя, отгоняя от склонившегося над бумагами Саске ночной покой. Тёплый свет настольной лампы бросал тени от его бледных рук. — Гремит-гремит гром… Мальчик, поймавший в речке мелкую рыбешку, прикрывая бамбуковую корзину… спешит домой.
Последние несколько дней солнце всходило и заходило на чистейшем небе, отбрасывая мягкие краски утром, изысканные вечером; зенитная лазурь отличалась особой яркостью межсезонья, когда холод уже отступил, а зной ещё не поработил природу; и даже ночью по-прежнему не виднелось ни тучки. Ни ливня, ни грома, ни даже намёка на них.
