— Нормально. Я провёл серьёзную воспитательную работу с Асумой, и теперь он будет должно относиться к своим подопечным.

— Он жив вообще?

— Жив, пребывает в депрессивном эпизоде. Я ни о чём не жалею.

— И не должен жалеть, — помрачнел Пятый. — До сих пор не понимаю, как при таком талантливом, выдающемся, великом отце мог вырасти такой сын. И ведь Асума не дурак, только… недальновидный разгильдяй.

Ситуация в Лесу Смерти показала Шикаку неприятную истину, что Шикамару брал пример с абсолютно неправильного человека. Тень отбрасывать надо от могучих и могущественных, чтобы перенять нужные навыки. Сын оказался максимально неразборчив, и это горчило.

— Не стоит чрезмерно злиться на Асуму, — покачал головой Чоза. — Просто такой он человек. Его надо иногда… упорядочивать. Напоминать ему, кто он такой и что обязан делать.

— Мы не няньки, — скрипнул зубами Шикаку. — Уж от сына Третьего можно было бы ожидать способности принимать свои собственные решения.

— Способность мыслить объективно и беспристрастно — это роскошь. Такая же роскошь, как сочувствие, — печально улыбнулся Чоза. — Сколько людей на это способно? Сколько, если смотреть на то же население Конохи? А я тебе смогу назвать приблизительную цифру, если захочешь.

— И как ты это сделаешь? — приподнял бровь Шикаку.

— Третий помечал в специальном документе людей, которые хоть как-то, на виду или нет, помогали маленькому Узумаки Наруто, — очень просто ответил Чоза, и Шикаку замер. — Ниндзя, клановых и бесклановых, членов торговых гильдий, редких аристократов, пенсионеров, детей — людей всех возрастов и сословий. По поводу мальчика он был прекрасно осведомлён, хоть у него и были связаны руки — для чего-то ведь служит его волшебный шар. Немного таких людей, Шикаку. Был у него и список агрессоров — всех же не задушишь в переулках, верно? Вот тебе и пожалуйста: мыслящие и добрые, слепые и злые, а между ними безымянная и безликая серая масса. Статистика ужасающая, кровь в жилах стынет.

Укора в чужих словах не было, только констатация, но Шикаку всё равно покрылся холодным потом, почувствовав резкий укол совести.

— В этой статистике нет тех, — проговорил он чуть онемевшими губами, — кто хотел помочь, но не имел возможности.

— Не обманывайся, — покачал головой Чоза. — То же самое многие говорили себе по поводу Хатаке Какаши, когда тот числился сыном предателя.

— Иногда нет возможности.

— Сломать нос замахнувшемуся на ребёнка тоже возможность! — взревел Чоза, ударив кулаком по столу. Шикаку оцепенел, не мигая. — Дёрнуть связями и уволить к дьяволу продавца в бакалее за отказ обслуживать маленького покупателя, или за надувательство в ценах, или за продажу порченных продуктов — это тоже возможность! Очнись! Ты больше не Нара, ты теперь Хокаге. Не за кем больше идти, ты теперь сам, без меня, без Иноичи, без Йошино, без сына, без клана проламываешь себе и Конохе путь! Некого имитировать, не с кого отбрасывать тень! Есть только ты, Шикаку, и твоя шляпа. Всё! Или ты человек, или ты марионетка побогаче одетая среди тысяч других марионеток. Если у тебя нет своего мнения, нет своего пути, или имитируй, что он есть, и делай свои ошибки, или проеби все надежды на светлое будущее для наших детей!

Это был старый-старый спор между ними. И хотя Чоза при нынешних обстоятельствах казался, как никогда, прав, признавать этого не хотелось.

Только Акимичи мог расшевелить Нара на конфронтацию.

— Я никогда не хотел быть Хокаге! — рявкнул Шикаку, подскакивая с места. Он уперся руками в стол и с яростью уставился Чозе в глаза. — Меня, меня кто-нибудь спросил?!

— А что, — не без иронии протянул Акимичи, — ты бы отказался? Ты? Ты мог бы возразить Третьему, и шляпу бы предложили кому-нибудь другому. Но нет. Третий повёл рукой, упала тень, и ты пошёл!

— Я не хочу больше ни за кем идти, но не знаю как, чёрт тебя подери, Чоза!

— А надо знать!

— А я не знаю! — и добавил, — иди в жопу!

— Да всё ты знаешь, только думать об этом не хочешь!

— Ну? Ну?! И чего я хочу, раз ты так меня хорошо знаешь?!

— Развестись! — огорошил Чоза. — Сбежать из брака с женщиной, с которой вы друг друга на дух не переносите! Потом нажраться виноградной водки в одиночку, выкурив две пачки сигарет потяжелее, посадить себе в результате голос, а потом завалиться бухим в говнище в какой-нибудь абсолютно не божеский час к Иноичи домой, разбудить его и долго-долго не по-мужски рыдать, получая экстренную психологическую консультацию.

Шикаку с чувством выругался. Именно так в самых смелых своих мечтах он и представлял такое значимое событие в своей жизни, как развод. С тяжелым вздохом Пятый обречённо опустился обратно в кресло. Внезапная волна невероятной усталости вдруг накрыла его с головой, и он неторопливо протёр ладонями глаза, будто вытирая невыплаканные слёзы.

— Ну разведусь, — медленно проговорил Шикаку. — Дальше что? Клан будет недоволен. Я не знаю, что станет с Шикамару после… после. Что станет со мной, с ней. Со мной как с главой клана, со мной как с Хокаге. Люди будут чесать языками и плеваться ядом.

— Они и так чешут языками и плюются ядом, — хмыкнул Чоза, опустившись обратно в кресло. — Всё тот же процент слепых и злых.

— Мда, — тяжело вздохнул Шикаку.

— А я знаю, что будет дальше, после того как ты разведёшься и нажрёшься в барабан, — вдруг весело сообщил Чоза после короткой паузы.

— М?

— Иноичи тебя опохмелит и накормит ахуительным завтраком, — довольно сообщил Чоза. — Он хоть и не Акимичи, но это только формальности. А потом приду я и заварю нам крепкий кофе в здоровенной трофейной турке моего прадедушки. А потом, через пару месяцев, ты хорошо потрахаешься с женщиной, которая будет так сильно тебя хотеть, что даже никакой смазки не понадобится. И АНБУ потом ещё целый месяц будет подсыпать ей противозачаточное в чай. А ты будешь свободен и счастлив.

— Хм. Что, думаешь, она даже… минет мне сделает? — было очень и очень интересно, потому что Йошино никогда, никогда— в общем, слишком рано их женили, что бы появился соответствующий опыт до свадьбы, а уж про после и говорить нечего.

— Шикаку, бедный ты мой человек. Она с этого начнёт.

Развод вдруг перестал казаться такой пугающей перспективой.

Тем не менее…

— Как развод связан с моими шляпными проблемами, Чоза? — нахмурился Шикаку. — Ты думаешь, я разведусь, и мне сразу станет понятно, в какую сторону должна развиваться Коноха?

Шикаку мог хотя бы самому себе молча признаться, что дальше театральной реформы он не думал не только потому что ещё не прощупал институт принятия решений, но и потому что ему в голову пока даже ничего и не пришло.

Иноичи и Чоза всегда видели его насквозь. Но Иноичи не любил давить, предпочитая давать людям шанс прыгнуть на грабли, а Чоза, как настоящий Акимичи, мог вспыхнуть, взять пресловутые грабли и засунуть их в жопу постучать ими по голове.

Так, наверное, и прошёл его разговор с Асумой.

Нара терпят, а потом строят планы, не теряя спокойствия.

Яманака — это само спокойствие, вне зависимости от ситуации; возмущения возмущениями, а глубинный дзен никуда не девается, потому что разбираться с психическими расстройствами своих же очень проблематично.

Акимичи терпят очень долго, а потом берегись. Хуже в своем негодовании только Абураме.

— А что тут думать-то? — пожал плечами Чоза. — Третий в молодости виделся старыми вояками как умеренно левый, сейчас же он умеренно правый, потому что, в силу возраста и смены эпохи, не успел адаптироваться. Минато, хотя бы как символ, был радикально левым. А ты… ты, наверное, центрист, в этом-то и сидят твои душевные терзания. Баланс найти тяжело. Особенно, если учесть, что радикалы обеих сторон в любом случае будут недовольны.

— И как с этим связан мой развод? Ну?

— Шикаку, — спокойно осадил его Чоза, — я тебя знаю с пелёнок. Буду честен, так что не обижайся… Скажи, вот если не считать твою стратегическую и тактическую роль на каких угодно заданиях какого угодно масштаба, ты хоть что-нибудь когда-нибудь сам в своей жизни выбирал? Решал?