Почему?

Ведь тот маршрут был действительно самым безопасным… кроме зарёванной напуганной красноволосой девочки и слабой команды из Дождя, им больше никто не попался на пути. Всё потому что Шикамару рассчитал, как безопасно провести своих, чтобы найти противоположный свиток и выйти к Башне. Но Ино упёрлась, на чёткое «нет» почти расплакалась… и ушла.

Просто ушла.

Они прождали её полчаса, потом кинулись искать… а Ино и след простыл.

И в Башню команда 10 со случайным пополнением вошла последней, потому что старая подруга наверняка просто заупрямилась и пошла сама по своему пути. «Женщины, они такие», вздыхал сенсей. И нет, видимо, не такие, раз сам Хокаге потом шепнул своему сыну, что с Ино всё в порядке, с лицом тяжёлым и серьёзным.

Шикамару прекрасно её знал. Она любила капризничать, увлекалась всяким девчачьим, фанатела по Саске… но у каждого поступка Ино была, тем не менее, причина, пусть и, чаще всего, иррациональная.

Её могли спрятать, — предположилось, — потому что она что-то увидела там, в лесу. Но тогда не был понятен смысл уговоров сменить маршрут и чужие слёзы.

Возможно, её попросили за кем-то понаблюдать? Это уже казалось логичнее. Однако, в таком случае, почему Шикамару и Чоджи никто ничего не сказал?

Только одна причина приходила в голову — Асума-сенсей.

Ино не раз и не два жаловалось, что младший наследник Сарутоби не тренирует команду 10 так, как стоило бы. Шикамару отмахивался от этого, а Чоджи следовал за ним. В конце концов, как можно назвать учителя нехорошим, если он так много времени уделяет своим протеже и водит их на барбекю? Сенсей ответственно подходил к питанию Чоджи, играл с Шикамару в шоги, а Ино… Ино, отмахиваясь от сигаретного дыма, требовала физических нагрузок, техник, и, не получая желаемого, раз за разом поджимала губы и уходила. Асума-сенсей в таких случаях глубокомысленно вздыхал: «женщины… требовательные существа, но жизни без них нет» — и мальчики согласно кивали, потому что их мамы, в этом плане, от Ино ничем не отличались.

То ли от тоски, то ли одиночества, но Шикамару неожиданно для себя начал бегать.

Он вышел как-то утром из дома, за территорию клана… и с каким-то щемящим чувством в груди понял, что идти-то не к кому. Чоджи безвылазно сидел у себя под присмотром родичей. Папа пропадал на работе. К сенсею почему-то больше не хотелось подсаживаться играть в шоги и обсуждать женщин. А Ино всё ещё пряталась.

Возвращаться домой тоже не хотелось. Там сидела мама и курила на террасе, читая какую-то книгу — отдыхала в одиночестве от семейной жизни.

Так и выяснилось, что оставалось двигаться только вперёд. Самому, в одиночестве.

Шикамару раньше сардонически думал, устав от общения, что ему-то точно никогда не быть свободным от людей.

Вот и додумался.

Он сделал шаг, проглотив ком в горле. Ещё один, и ещё, и ещё… вышел на улицу… от взглядов на себе, незаинтересованных и незнакомых, стало почему-то неловко и неприятно. Он опустил было голову, но взгляд упал на свои ноги, чья тень не переплеталась даже с тенями прохожих — те вежливо держали дистанцию с представителем благородного клана. И вдруг… и вдруг стало так тошно, так горько… Какая-то странная энергия переполнила тело. Захотелось подсесть хоть к кому-нибудь за столик в любой из открытых чайных и просто насладиться присутствием кого-то ещё, чего-то ещё, кроме тяжести в груди и горечи в горле. Но люди глядели на него только мельком и отворачивались к своим знакомым, друзьям, родственникам, возлюбленным… У них не было места для проходимца.

Папа когда-то давно говорил, что одна из неосознанных целей каждого человека — найти своих и успокоиться. А дядя Иноичи раньше мурлыкал под нос детскую песенку, даже и не вспомнить какую… Но там была строчка: «ничего не ищи, никого не теряй».

К глазам подступили слёзы, и почему-то стало себя невыносимо жаль.

Ну пошёл бы он на поводу у Ино один-единственный раз… ради настоящих друзей можно поступиться гордостью. Хоть немного.

И не осталось больше ничего, как бежать, иначе он разрыдался бы прямо там, на улице, как ребёнок. А так никто не увидит.

… После этого он бегал каждый день.

Шикамару решил для себя: если грустно — надо что-то делать. Это даже не суета, а так.

В общем, можно.

Если очень жаль себя — приседания.

Если очень-очень совестно — отжимания.

Если берёт злость, можно пойти метать кунаи и сюрикены, пока не отпустит.

А что ещё делать, верно? Надо же хоть как-то, хоть что-то.

На середине третьей недели погода испортилась. Череда знойных солнечных дней, предзнаменующая скорое начало лета, вдруг переменилась. Уставшее небо заволокло себя облачным одеялом, решив сделать передышку; воздух потяжелел, стал густым и влажным, почти как на горячих источниках, только прохладным и свежим.

В такую погоду бегать неприятно, — подумал Шикамару, покидая территорию клана. Раньше он посвятил бы такому нарочито ленивому дню несколько партий в шоги. Но играть снова оказалось не с кем — отец пропадал на работе, а к Асуме-сенсею с его комментариями идти не хотелось. Мама лежала дома с мигренью — присутствие обеспокоенного происходящим в Конохе сына только смутило бы её состояние; ко всему прочему, остаться в своей комнате тоже не было вариантом, потому что маму такое показное безделье всегда раздражало.

Спрятав руки в карманы и непроизвольно нахохлившись, Шикамару двинулся в сторону центрального книжного магазина. Настроение было потратить день тихо и продуктивно, так почему бы и не почитать?

Улицы сменялись одна другой. Разноцветная и разношёрстная масса граждан оставалась прежней.

— О, — голос откуда-то сбоку. — Куда идёшь ты, Шикамару?

Нара растерянно моргнул на неожиданную сингулярную фигуру, вышедшую к нему из людского потока.

— В книжный иду, — машинально ответил. Добавил, подумав, — доброе утро, Шино.

Абураме чуть наклонил голову в приветствии.

— Не против будешь ты, если с тобой пойду я?

— Не вопрос, — пожатие плеч. — Кто знает, может, посоветуешь чего.

— Затруднительным это быть может. Почему? Потому что не знаю я, каковы предпочтения твои.

Шикамару и сам не до конца был уверен в том, что ему нравится читать. Десятитомник истории клана, например, да; какая-нибудь стратегия тоже да. Но конкретно в тот день хотелось чего-то… другого.

Хотелось ненадолго сбежать из реальности, окунуться в выдуманный мир с красивым стилем и высокой моралью, хотелось забыть, что он — это он. Но Шикамару понятия не имел, можно ли приобрести что-то подобное в книжном. В конце концов, авторам свойственно писать о насущном. Так он Шино и ответил.

— Сложно, но не невозможно, — задумчиво ответил Абураме. — Как таковая, проблема в том, что порно чаще всего это.

Шикамару поперхнулся.

— Джирайя и пишет почти только такое. Была у него, впрочем, книга одна… посмотрим, продаётся ли.

— А откуда ты про порно саннина знаешь?

— А кто не знает? — могло показаться, что в голосе Шино мелькнуло веселье.

Тихоня, как я, — раньше думал про него Шикамару, потому что обычный Абураме не менее обычного Нара любит тишину, покой, и чтобы всё логично было и разложено по полочкам. Порно, насколько известно, иррационально, потому что женщин в нём ублажить, теоретически, всегда проще простого, и даже неопытный мужчина всегда знает, что делать. Папа провёл с Шикамару, в своё время, долгую воспитательную работу, объясняя, что эротические книжки — не прикладное пособие о том, как быть эффективным в сексе. На любопытство сына сухо пошутил, что «Джирайя много пишет, но мало трахается». То, что с Шино держали похожий разговор, забавляло.

— Как подготовка к экзамену твоя? — переменил тему Абураме.

— Сносно, — оставалось только пожать плечами. — А твоя?

— Продуктивно.

Шикамару почти физически чувствовал неловкость повисшей между ними тишины.

— Слушай, — не выдержал он, — а ты случайно не знаешь… всё ли там в порядке с Ино?