— Поразительный полёт мысли.

— И что однажды мы сможем путешествовать между этими мирами!.. Глупо? Возможно. Но это тоже-

— Скорее всего, лет через семьдесят, — перебил его Орочимару.

Иноичи вдруг пришла идея в голову.

— А может, лет через пятнадцать?

— Хорошая попытка, но нет, — уже не с такой печальной улыбкой покачал головой саннин.

— Так… А… Археология? Нет? Что там ещё есть… История? Театр? — спохватился. — Да! Слушай, как только Шикаку наденет шляпу, нам ведь срочно нужен театр! И психиатрическая клиника! Вообще, госпиталь тоже было бы неплохо поднять с колен, хотя, я, конечно, не намекаю!..

— А верить-то во что? — со вздохом перебил его Орочимару.

— В себя?..

— Было.

— В других?..

— Проехали.

— В любовь?..

— К кому?

— В научно-технический прогресс, просвещение общества и эволюцию норм морали и этики? Только без попытки отмены смерти.

Орочимару по-совиному наклонил голову вбок. Прикрыл глаза в глубоком раздумье.

Иноичи даже показалось, будто змей заснул. Но не могло такого быть, конечно.

— Пока сойдёт, — ответил саннин долгую паузу спустя, не размыкая глаз.

— Пока сойдёт, — с облегчением выдохнул Иноичи.

А сам подумал: в силу раскаяния… в прощение… в любовь, существующую вне пространства и времени… в великое добро, на которое способен даже незначительный человек… в прекрасное…

Это всё придёт. На грани жизни и смерти, или во вторник утром за чашкой кофе, или в пятницу после весенней грозы.

Оно приходит.

Оно придёт.

Комментарий к 9. Иноичи

Канонная реабилитация Орочимару мне всегда казалась немного странной. Отказ от гордости, признание своих ошибок и раскаяние не совсем так работают, согласно Достоевскому и вообще всем мыслителям двадцатого века, травмированным… многим.

Кстати, не знаю, обратили ли вы внимание, но чеховское ружьё с Орочимару появилось ещё в первой главе; я тот диалог с Канкуро продумывала месяц, наверное.

Скажите мяу, пожалуйста, это был честный труд с моей стороны :3

========== 10. Шикамару ==========

Отец выглядел особенно уставшим, когда Шикамару вернулся домой после отборочного тура. Уставшим и пьяным. Они с дядей Иноичи молчали, не глядя друг на друга, а на столе их разделяла пустая бутылка чего-то крепкого. В животе тогда тяжело ухнуло осознание, что им было уже известно про Ино, про Чоджи… про самого Шикамару…

Они никак не отреагировали на его приход. Между ними висело тяжелое молчание, обусловленное не менее тяжёлыми мыслями.

Лучше после этого не стало.

Отца часто не было дома. Мама фыркала на его отсутствие, но молчала. Шикамару логически понимал, что экзамены на чуунина требуют полного внимания главнокомандующего, но чтобы настолько?

Настолько, чтобы не найти времени на тренировку собственного сына?

Шикамару мог бы справиться и сам, разумеется. В библиотеке было достаточно свитков с самыми разными техниками — клановыми и не клановыми. И он изначально не планировал слишком усердно готовиться. В конце концов, на его стороне всегда была логика, чего нельзя сказать о других оппонентах. И он бы филонил, разумеется, предложи отец физическую тренировку — опять же, хорошая стратегия бьёт большие пушки. Но полного отсутствия интереса к себе Шикамару не ожидал.

Сколько он себя помнил, людей всегда не устраивал его подход к делу. Бесконечные нотации о том, что «жизнь — это движение», выводили из себя. А толку-то, что движение? Теперь нестись, сломя голову, неведомо куда и непонятно зачем? А смысл? Всё нужное приходит естественным образом, само собой. В таком случае, не лучше ли подождать или потерпеть, чем лезть из кожи вон? К чему эта… иррациональная суетливость?

Шикамару людей чрезмерно активных презирал. Если слишком много вертеться, теряется смысл действий, а смысл должен быть во всём. Каждое действие — следствие разворачивающегося алгоритма. Если можешь его увидеть — успех в кармане, только используй с умом. Отец с этим соглашался и не соглашался одновременно. Говорил: «посмотри на меня» — и многозначительно разводил руками, будто Шикамару должен был увидеть на чужом примере доказательства и опровержения своих теорий. А к чему там приглядываться? Пример-то неплохой. Глава клана, есть друзья, есть жена, есть сын… очень высокая позиция в Деревне, в конце концов. Что же тут плохого? Шикамару давно решил, что у него будет примерно так же: Чоджи, Ино, супруга-домохозяйка и письменный стол с важными бумагами. Вот и вся жизнь.

Иногда казалось, что только Асума-сенсей его понимал. Вот он, человек, добившийся всего, чего хотел, не вертевшись, не спеша, никуда не ломясь. У него симпатичная девушка, друзья, солидный ранг, красивая зажигалка, любовь к настольным играм…

Вот только что-то не сходилось.

Поведение отца после леса и отборочного тура не вписывалось в обычные алгоритмы его поведения. Он всегда настаивал, чтобы Шикамару «пошевелил задницей хоть немного», он сам инициировал игры в шоги, используя сложнейшие стратегии, чтобы сын чему-то научился. Но в этот раз Шикаку молчал. Даже дома его было сложно застать: он уходил рано утром и возвращался поздно вечером. Иногда и не ночевал вовсе. И дело ведь было точно не в любовнице: отец не любил мать, как и она его не любила, но и налево не ходил.

Чоджи из больницы после отборочного максимально быстро забрали домой. Шикамару успел проведать старого друга, самого надёжного, как оказалось, только раз, а потом его мягко развернули от территории Акимичи и отправили домой, поскольку дядя Чоза, видимо, проводил воспитательную работу.

Шикамару прекрасно понимал «за что», но видеть в этом свою вину категорически отказывался без объяснений. И, тем не менее, отец его избегал, дядя Иноичи каждый раз был чем-то занят, дядя Чоза не покидал территорию клана, а Ино… а Ино не получалось найти.

Не очень-то хотелось.

Правда.

Только ноги порой сами себя проносили мимо цветочного магазина, мимо барбекю, где они всей командой раньше сидели, мимо всех этих её любимых дурацких магазинов…

И она не попадалась на глаза. А ведь это Ино — ей обычно палец в рот не клади, а то весь локоть откусит, королева всеобщего внимания, самая громкая девочка в любой компании, руки в боки, подбородок кверху. Сенсей на проблему Шикамару только понимающе вздохнул, улыбнулся, покачал головой и сказал: «женщины».

И если раньше Шикамару взял бы привычный ответ за чистую монету, как всегда делал, то в этот раз в голову начали закрадываться сомнения.

Во-первых: Ино никогда не плакала. У неё не получалось выдавить из себя и слезинки понарошку, физическую боль она стоически терпела, корча гримасы и скрипя зубами, а, обижаясь, злилась, выходила из себя… но ни в коем случае не плакала.

Во-вторых: Ино, большая любительница внимания, куда-то делась. И хотя она была жива и здорова, как мимоходом немногословно заверил Иноичи, в городе её не было видно, а на территории клана она предпочитала не проводить слишком много времени. В цветочном её никто не прятал, там всё-таки не так много места. Значит, Ино зачем-то ушла в подполье.

И дело было явно не в конфликте между кланами. Шикамару ожидал претензий дюжин блондинов к Нара и Акимичи, но… ничего не последовало. Дело будто замяли и спрятали, как саму Ино. Сенсей ничего не знал. Он только развёл руками и сказал, что с девочкой, по словам Иноичи, проводят воспитательную работу. Тем не менее, доступ к клану Яманака всё ещё был. Значит, Ино там вряд ли находилась — иначе не впускали бы, как и Акимичи. В цветочном магазине её тоже не было, потому что он не закрывался, да и за кассой старой подруги не наблюдалось, а в подсобке ночевать — слишком жестоко.

Шикамару посчитал, что вся эта ситуация — чушь собачья и, разозлившись, не остался поиграть с сенсеем в шоги. Ино, он помнил, уговаривала их с Чоджи сменить маршрут в лесу; уговаривала очень упрямо. Обычно, если Шикамару говорил ей чёткое и обоснованное «нет», Яманака его слушала; да, она злилась, но следовала за ним, потому что признавала чужую правоту. Но в тот раз что-то пошло не так.