Иногда их философия жизни вымораживала, конечно. Чем больше банзай — тем круче брат-утка и сестра-селезень… тьфу, сестра-утка и брат-селезнь, и тем больше у них мозгов. А что, так поумнеть они не могут, даттебайо?

Оказалось, что нет. Этим птицам важно участвовать в кровожадных сражениях, где большая часть из них… погибает. Или жертвует собой на манер смертоносного камикадзе, или становится жертвой техник, взрывчатки или ножа. И те утки-селезни, что выживают (обычно совсем небольшое количество) лучше говорят на человеческом языке и уже хоть как-то способны думать своей головой. Для них идея «чем больше переживёшь сражений, тем мудрее становишься» была физиологическим фактом. Какие-то метаморфозы происходили в их головах после сражений с большими потерями. Более того, совсем ещё новички, («пушечное мясо,» — фыркал голос Кьюби в подсознании) даже не имели имён. Они находили слова и мысли, чтобы назвать себя, только стоя на пепелище законченного боя, среди павших.

Наруто понимал, что здесь кроется, как говорила Сакура, какая-то метафора, но пока не очень хотелось об этом думать.

А когда думалось редкой бессонной ночью, он заменял эти мысли мечтами об импортной лапше быстрого приготовления или догадками о новом ядовитом лаке Ино.

Кьюби, когда это происходило, иронично смеялся откуда-то из недр подсознания. Наруто упорно отказывался понимать эту шутку.

При всём этом, со своим призывом ему работать нравилось, в отличие от того же Саске, который своих зайцев старательно терпел. Утки прекрасно исполняли команды без чрезмерного свободомыслия. Не без помощи их и носа Кибы, в конце концов, получилось составить криминальную карту бедных районов! Полезно? Однозначно!

Когда сенсей велел собираться, чтобы снова возникнуть на экзамене, — так сказать, заявиться на отборочный тур, будто команда 7, как и все, бродила по лесу, — Наруто пришёл первый в полной готовности. И, конечно, поделился с учителем, как можно было бы улучшить жизнь в бедных районах, получи он шляпу, например, лет эдак через пять. Сакура всё ещё судорожно носилась по главному дому Учиха, запечатывая всякие штуки, а Саске отдавал какие-то приказы зайцам. Так что на лужайке перед террасой находились только Генма и Наруто.

— Честно говоря, — сенсей задумчиво поглядел на небо, — я не уверен, что ты станешь Хокаге.

Всего полгода назад Наруто взорвался бы на такое мнение возмущениями. Но тот Наруто и этот Наруто всё-таки между собой отличались, потому что вместо криков из его рта сам по себе вырвался вопрос:

— Почему?

Сенсей задумчиво облизнул губы. Тяжело вздохнул.

— Потому что, мой юный друг… Правителям не свойственно ни в чём раскаиваться. Противоречия, конфликты, война — неизбежная часть человеческой натуры. Они всегда были и всегда будут; единственное, что можно сделать, это свести к минимуму потери маленьких, незначительных, живущих своей жизнью людей. Но ни один даймё, ни один Каге не раскаивается о своих решениях. Ни один генерал не жалеет ни убитых противников, ни потерянных пешек; они для него — элементы статистики. В этом, я считаю, главная легенда и трагедия Четвёртого — он не был таким. Коноха рискнула дать ему пост, и Коноха его потеряла, потому что Четвёртый не успел понять, что потеря короля — очень значительная потеря; куда более значительная, чем какая либо другая, потому что те самые маленькие люди без него уже не могли. В таком случае возвращается старый король или появляется новый, тем или иным способом. Кресло власти не может пустовать… оно не должно пустовать… и оно никогда не пустует. И все несчастья Конохи, которые сейчас так видны в бедных районах — это следствие жертвы Четвёртого. Иначе говоря, он всех спас, как солдат, но обрёк, как король, потому что не успел понять, что от него требовалось, или не успел это принять.

Сенсей вдруг посмотрел на Наруто и печально ему улыбнулся.

— Наверное, мне не хочется, чтобы ты стал Хокаге, потому что я не хочу видеть, как неизбежно черствеет твоё большое доброе сердце. Правители — люди идейные; а там, где идея, постепенно вытесняется сострадание.

— Но разве дед Сарутоби тоже такой? — округлил глаза Наруто.

— Ну, — Генма спрятал руки в карманы. — В учебниках об этом не принято писать, но это ведь мы официально развязали Третью войну.

— Так ведь там же была случайность, даттебайо! Нет?

— Нет, конечно, — фыркнул сенсей. — Самое обычное дело: тонкий политический саботаж пошёл под откос, потому что Хатаке Сакумо решил спасти своих товарищей вместо того, чтобы оставить умирать. Засветился. Ниндзя остальных стран получили аргумент, что Огонь, якобы, совсем обнаглел. Нет, они грешили не меньше нашего, но засекли-то именно нас. Я же не зря обучал вас скрытности — ошибка может обойтись слишком дорого, если мы говорим о человеческих жизнях… И нам объявили войну, потому что то самое политическое преступление, которое совершила команда Хатаке, оказалось на поверхности. При всём этом, по сути, через ошибку одного человека Коноха первая сделала этот шаг к войне. Хатаке спас три жизни своих товарищей и обрёк на верную смерть сотни других.

Наруто задумчиво пожевал губы.

— Но тогда… тогда, чтобы избежать войны… он должен был их бросить?

Генма вздохнул и ничего не ответил.

— Война на тот момент была неизбежна… — начал после долгой паузы, — потому что у стран накопилось друг к другу огромное количество претензий о полях влияния на соседей послабее. В какой-то момент всё свелось к тому, что хаос оказался выгоднее покоя. И сильные мира сего замерли в ожидании, кто же первый допустит промашку. Конохе, на самом деле, очень повезло, что наш даймё и старый Сарутоби так хорошо разыграли ту партию. Экономике стран Ветра и Воды был нанесен колоссальный ущерб; но Казекаге смог избежать гражданской войны, а Мизукаге не сумел. Молния вышла практически сухой из воды — но обиженной, поэтому её правители едва не развязали Четвёртую войну; Сарутоби и этого смог избежать, но ценой одной невинной человеческой жизни… А вот Камень, как и Огонь, остался довольным результатом. В процессе упал престиж малых Деревень; некоторые и вовсе отказались от сословия ниндзя… Впрочем, тебе, наверное, скучновато это слушать?

— Да нет, что вы, сенсей, — быстро заверил его Наруто. — У меня только вопрос… а ценой чьей жизни избежали войну с Молнией?

— Его звали Хьюга Хизаши, — очень серьёзно ответил Генма. — Запомни это имя. Человек отдал жизнь за то, чтобы ваше поколение росло в безопасности и имело право на счастливое детство… его единственный сын старше тебя на год. Знаешь, имя «Хатаке Сакумо» тоже запомни. Амбивалентная, конечно, личность на страницах нашей истории… но глубоко благородная, благочестивая, от того и героическая.

Так что же это, — подумал Наруто, — правитель не может быть героем, потому что правитель-герой — это мертвый правитель?

И… и герой в истории от того и герой, что уже умер?

То есть, герой в истории обязательно мёртв?

Он так и спросил:

— А почему герои в истории всегда… ну, это самое… уже умерли? Вон, Четвёртый, Хьюга Хизаши, Хатаке Сакумо…

Генма хмыкнул:

— Живых героев очень много, сам посчитай: я, ты, вся наша команда, вся моя команда, папы твоих Ино-Шика-Чо, и так далее, и так далее. А ты пойди умри красиво, а не в безымянном овраге, так и вечная память будет… Но ты меня в этом плане не слушай. — Подмигнул. — Это я брюзжу как дед.

И Наруто рассмеялся, потому что ну какой из сенсея дед!

— Просто живых героев много, и они отличаются скромностью, — уже серьёзнее ответил Генма, — поскольку нам не привыкать ими быть. Так что ты не бойся. Мы все здесь, и ты с нами. И не вздумай красиво умирать, а то за уши оттяну. Лучше доживи до девяноста лет и уйди во сне, когда самому захочется. А до этого женись на симпатичной девчонке, хоть на Ино.

Наруто поперхнулся слюной.

— Сенсей! — и раскраснелся. — Это… это же это самое! Личная жизнь! И вообще, она мне маникюр по дружбе делает!