– Мне ещё никогда не было так просто с девушкой. Обычно вы пытаетесь отвесить интригу, хотите оставаться загадкой.

Жму плечами.

– Я нестандартная.

– Не правда, – подмигивает Митч. – Я опозорился на весь бар, чтобы достать твой номер.

Мы покидаем кампус в приподнятом настроением и улыбками на губах.

Сегодня чудесная погода, именно та, идеальная для прогулок. Солнечные лучи проникают сквозь ткань одежды и согревают, лаская открытые участки кожи. Но уже спустя некоторое время, о них приходится мечтать, стоит попасть в другой мир, сотканный из роскошных стеклянных высоток, спешащих куда-то людей, бесконечной болтовни под ухом, потому что чуть ли не каждый проходящий оживлённо трепится по телефону. Голова кружится, а зрение не имеет такой высококачественный зум, чтобы понять, где заканчивается здания, окутанные пушистыми облаками.

Мы вальсируем мимо тысячи незнакомых лиц, и не всегда имеем возможность поговорить, протискиваясь сквозь поток прохожих. Как только такой шанс выдаётся, я спрашиваю:

– Чем занимался утром?

Митч находит мой взгляд.

– Помогал отцу.

– С чем, если не секрет?

Он снова поджимает губы, на этот раз складывается впечатление, будто обдумывает будущий ответ.

– У него брокерская компания, Одри, – лаконично отвечает Митч. – Я помогал со сделкой.

– Ты вроде его заместителя?

– Можно сказать и так. Если сейчас залезешь в мою машину, то на соседнем кресле увидишь рубашку и брюки, которые я сменил прямо в салоне, чтобы не приходить к тебе при параде без белого коня.

Я сдержанно улыбаюсь.

– Ты из тех парней, кто состоит в кругу важных шишек с кислыми минами на лице, посещает крупные чопорные мероприятия, вроде благотворительности и всё в этом роде? А как же учёба?

Митч насмешливо смотрит на меня.

– Ты заинтересовалась моим возрастом на третьем свидании?

– Это второе, – исправляю его.

– Бар тоже считается.

– Не-а, – смеюсь я.

– Мне двадцать три, Одри.

Моя челюсть готова отвалиться, как и глаза, желающие вывалиться из орбит.

– Уверен?

– Да, если в паспорте правильная дата рождения.

– Тебе нравится это? – Митч смотрит на меня с толикой замешательства, и я спрашиваю развёрнуто: – Тем, чем занимаешься? Тебя не принуждают? Знаешь, обычно вы с рождения с золотой ложкой в зубах и внушительными цифрами на банковском счёте, должны продолжать семейное дело.

– Нет, мне нравится быть в деле. Я не чувствую обязанность.

– А твоя мама?

– Она в роли идеальной жены, поддерживает имидж, занимается домом. Я не живу с родителями.

– И они не против, чтобы ты общался с простолюдинками?

Митч закидывает голову назад и звонко смеётся, прокладывая путь в Ист-Ривер-Парк. Мы следуем под висячим величественным мостом Уильямсберг, соединяющим два острова – Манхэттен и Бруклин. Тот самый мост, который все знают по фотографиям.

Я жадно поедаю глазами окружающую природу.

Шум автомобилей смешивается с морским. Вглядываюсь в солнечные блики на воде пролива Ист-Ривер и улыбаюсь себе. Невероятно, что я тут, да ещё и в компании потрясающего парня.

– Это всё стереотипы, Одри, – говорит Митч, вырывая меня из любования.

Я отвожу взгляд от воды и фокусирую на лице собеседника.

– О том, что ты пользуешься только золотыми столовыми приборами?

Он весело улыбается.

– Это тоже.

– То есть, как только на тесте твоя мама увидела две полоски, тебе не начали искать равную партию?

– Не могу утверждать, но, если она и существует, то не видел. Чем занимаются твои родители?

– Папа любит копаться в машинах. Ему бы открыть свою мастерскую, а мама учитель.

– Значит, в детстве дразнили, что твоя мама преподаёт, а все твои прогулы уже были известны с первой секунды?

– Я училась в другой школе, – не скрывая облегчения, сообщаю я. – Трэв был её учеником.

В ту же секунду хочется найти кляп и заткнуть им рот. Но, к сожалению, сказанное невозможно забрать. Мне бы очень хотелось.

– Трэв? – спустя несколько секунд, Митч складывает два плюс два. – Да, точно, он одолжил твою тетрадь.

Я сжимаю зубы, но скрип всё равно невозможно подавить, как и гнев, расползающийся по венам.

Моя тетрадь.

Проклятие!

Это будет один из худших дней, когда Трэв откроет её. Или уже открыл.

Я пожалею, что родилась на свет. Во-первых, самостоятельно. Во-вторых, потому что Трэвис будет напоминать об этом весь остаток счастливой жизни. Хотя, какая счастливая жизнь? Она оборвалась с того самого момента, как только позвонила Лав и сказала, кто пришёл. Я заделалась в спринтеры и бежала так быстро, как только могла.

Дьявол, теперь не могу расслабиться. Это заслуга Кросса.

– Похоже, ты злишься. Тяжёлый день?

Туман ярости рассеивается.

Я нахожу его карие глаза и широко улыбаюсь.

– Один из лучших дней моей жизни.

Поверить не могу, что совсем недавно испытывала совершенно иные чувства, мысли. Что могу сказать, подсунуть дерьмо Трэвису (хоть он и заслуживает), как оргазм. Всепоглощающе. Сладко. Приятно. Меня буквально захватывает буря эмоций от того, что придумала фантазия. Я скучаю по опасности, а Трэвис единственный, кто может дать подобное чувство, где балансируешь между жизнью и смертью.

– Минуту назад ты была другой.

Я жму плечами.

– Месть приятная штука. Он подгадил мне – я отвечу взаимностью. Трэвис очень любит свою машину. Очень – это преуменьшение.

– Он может подать иск, если разукрасишь её баллончиком.

– Не подаст, и разукрасить её баллончиком было бы слишком предсказуемо. Сегодня его ждёт насыщенный беспрерывным сексом вечер.

Митч коротко улыбается.

– За что, Одри?

Этот вопрос стирает улыбку с моего лица, а сладкое предвкушение сменяется горечью.

– Он портит мне жизнь, – всё, что могу ответить.

– Не потеряйся в этом.

– У меня всё под контролем.

И это самая большая в мире ложь.

Контроль очень далёк, когда дело касается меня, Трэва и нашей обоюдной войны.

Ещё некоторое время гуляю с Митчем, стараясь абстрагироваться от мыслей о Трэве. Это как вспышки камер: щелчок – перед глазами Митч, щелчок – перед глазами Трэвис. В конце концов, всё превращается в знак бесконечности, из которого пытаюсь найти выход.

Мы возвращаемся к кампусу, и я с досадой провожаю взглядом его машину, намереваясь наведаться в ближайший секс-шоп.

По пути возвращается гнев. Теперь ещё злюсь на себя, от чего раздражение поднимается на новый уровень.

Во-первых, я хочу смыть с губ Трэвиса.

Во-вторых, с шеи.

В-третьих, из головы.

Мне нужно как можно больше мыла, а лучше щелочь, чтобы разъело.

Сложно поверить, что когда-то было трудно держать удар, но со временем всё стало намного проще. Жестокость, равнодушие, холод – всё это аукнулось. Головокружительно разнести эго Трэва на части. Клянусь, иногда кажется, что слетаю с катушек.

– Мне нужно очень много игрушечных членов, – ровным тоном произношу я. Почем у говорят об этом, ты смотришь на меня? Все, что у вас есть.

Парень за кассой ударяется о полку и хватается за голову, растирая затылок. Его глаза находят меня и ошарашено пялятся.

– Много. Гребаных. Игрушечных. Членов.

– Ч-что? – запинается он.

Я тычу пальцем в сторону витрины, где небольшие гениталии в виде липучек, брелков, мыла и прочей дребедени. Не знаю, какой сумасшедший будет клеить их куда-то, но у меня есть идейка.

Уже через несколько минут получаю желаемое. Пакетик с сюрпризами скрывается в сумке и скоро станет фантастическим подарком для одного мудака.

Выкуси, Кросс, если думаешь, что я осталась обязанной. Я верну должок в иной форме. Ты будешь пищать от восторга.

Асфальт едва ли не трескается под подошвой ботинок. Весь гнев сгустился и готов вырваться наружу. Мне плевать, что за это может быть, какие наказания и последствия. Именно в данную секунду я ненавижу вселенную за то, что башка Трэвиса не является футбольным мячом, который можно пинать от души до границы с Мексикой.